|
У всякого замечательного художника случаются юбилеи. Чаще всего это событие отмечается строкой в календаре. Еще, возможно, в коридорах Русского музея встретятся два искусствоведа и один из них скажет: «У нашего-то подопечного юбилей!», — впрочем, развивать эту тему не станут по причине большой занятости.
У петербургского художника Анатолия Каплана, со дня рождения которого прошло 120 лет, в начале 2023 года состоялись три большие выставки в Петербурге — в Музее Ахматовой, в Петропавловской крепости и Еврейском общинном центре. Еще одна открылась в иерусалимском центре «Бейт-Авихай», но я ее не видел, а потому расскажу о том, что произошло в родном городе мастера.
Есть художники, чье творчество отмечено центробежностью — оно стремится к расширению, охвату множества сюжетов и тем. У Каплана сюжетов было много, а тем две. Впрочем, и событий, сильнее всего на него повлиявших, было два — первым было детство в белорусском местечке, а вторым Ленинград в блокаду и после войны. Казалось бы, благодарность свидетельствует о «человеческом, слишком человеческом», но без этого качества не понять, почему он вновь и вновь возвращался к оставленному им Рогачеву и обретенному Ленинграду.
От выставки «Амаркорд. Мир Анатолия Каплана» в Музее Ахматовой, посвященной в основном еврейской теме, ожидаешь иронической шолом-алейхемовской интонации. Эта интонация присутствует в работах художника, но сама выставка о другом. Название фильма Феллини, обозначающее: «Я вспоминаю», включает экспозицию в более широкий контекст. Но главное, этот контекст тут присутствует буквально — художник Ю. Сучков заполнил пространство колоннами и обломками древних строений. Конечно, колонны не такие, «как в жизни», а скорее игровые — внутри них можно обнаружить литографии и даже книги.
Зато морской песок в витринах настоящий. В нем утопают — и из него рождаются — фотографии и рисунки. Видно, это обозначает, что мир местечек начинался в допотопных временах — например, в Кейсарии, главном городе Иудеи на берегу Средиземного моря.
Казалось бы, как это может быть? Нищая жизнь, большие семьи, которые никак не прокормить, и в то же время — величие и величественность? На самом деле тут нет преувеличения. Местечки были прообразом будущего еврейского государства. В этих краях в основном жили евреи — и по большей части евреями управлялись.
Есть и более близкое объяснение. Вспомним пастернаковское: «Повесть наших отцов / Точно повесть из века Стюартов, / Отдаленней, чем Пушкин, / И видится точно во сне». Кураторы выставки С. Грушевская и П. Котляр вместе с Ю. Сучковым поставили «повесть наших отцов» в один ряд с далекой древностью и мечтой о потерянной в веках родине.
Итак, казалось бы, скромное скрывает грандиозное, и это позволяет иначе увидеть работы художника. В них тоже есть скрытый масштаб. Они говорят о неких циклах, которые проходит народ — и каждый человек. Круговорот бытия столь же неизменен, как смена времен года. Рождение — свадьба — похороны, — вот главные моменты, на которых твердо стоит этот мир.
После того как война превратила в прах еврейские местечки, они окончательно переместились на графические листы Каплана. Неслучайно многие сцены ушедшей жизни он помещает в своего рода рамы. В них прячутся его любимые козы и птицы — примерно так они живут в узорах на надгробиях украинских или белорусских кладбищ. По сути, эти работы и есть памятники жившим здесь когда-то людям.
Конечно, Каплан часто насмешлив. Это вообще черта его народа, а в данном случае как не пошутить? Слишком хорошо он знает этих портных, молочников, пивоваров. Впрочем, чем дальше уходит этот мир, тем явственней пафос.
Литографии к «Фишке-хромому» М.-М. Сфорима прекрасно передают «шрамы» необработанного камня. Еще недавно такой теплый и близкий мир словно застывает. Впрочем, где тяжесть, там — точь-в-точь по Мандельштаму — и нежность. На этих листах мир местечка представлен одним контуром. Быт никуда не делся, а словно освободился от того, что притягивало его к земле. Перед нами платоновский «мир идей», в котором вещи и люди существуют не для пользы, а ради чистого лицезрения.
Выставка в Еврейском общинном центре посвящена иллюстрациям. Впрочем, иллюстратор ли Каплан? Если его творчество — это «мир», как утверждает афиша музея Ахматовой, то вряд ли можно говорить о прикладном значении.
Многие мастера тридцатых годов искали для себя нишу — К. Рождественский занялся эксподизайном, А. Лепорская и Н. Суетин — фарфором. Так проще было сохранять верность своему прошлому. На чашке или тарелке работы малевичевского ученика можно было увидеть супрематические квадраты — тайный знак принадлежности к уничтоженной школе.
Каплан учился у Г. Верейского и А. Рылова, и его секретом был не малевичевский «прибавочный элемент», а детство в белорусском местечке. Следовало найти форму и возможность, чтобы о нем рассказать.
Каплан исходил из того, что у него с Шолом-Алейхемом или Мойхер-Сфоримом было похожее прошлое. Почему бы ему не стать соавтором еврейских писателей? Не вступить с ними в диалог, в котором их слово будет столь же важно, как его высказывание?
Чтобы в полной мере осуществить себя, Каплан соглашался на положение иллюстратора, чья фамилия скромно значится в выходных данных. На персональные выставки художник не рассчитывал (при жизни он участвовал только в коллективных), но благодаря книге у него появились поистине безграничные возможности для экспонирования.
Только один раз Каплан отступил от еврейской темы. Впрочем, повод для этого был слишком важный. Несколько десятилетий художник работал над циклом «Ленинград», который и представлен в Петропавловской крепости.
Главная тема этой серии — борьба света и тьмы. Для изображения этого противостояния черно-белое искусство литографии подходит лучше всего.
Первое впечатление — темное пространство. Впрочем, светлое пробивается. Листы называются: «Ремонт фонарей», «Засыпка траншей на Марсовом поле»… Словом, город оживает, оттаивает, приходит в себя.
Восторженный взгляд — всегда снизу вверх! — выдает в художнике приезжего из тех мест, где люди были соразмерны своим жилищам. Здания на этих листах неизмеримо больше жителей. Среди них мелькают и герои его рогачевских серий. Возможно, есть среди них и сам художник, который до конца жизни так и не привык к ленинградским масштабам.
Все эти выставки (включая выставку в Иерусалиме) организовал Исаак Кушнир. После смерти художника Кушниру досталась большая часть его наследия, и он стал как бы его представителем. Можно было радоваться этим работам вместе с близкими и гостями, но Кушнир решил устраивать выставки и издавать книги. Вот и на сей раз юбилей Каплана стал не только его праздником, но едва ли не главным художественным событием Петербурга начала этого года.
|