Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2023
Об авторе | Шамшад Маджитович Абдуллаев (01.11.1957, Фергана, Узбекистан) — русскоязычный узбекский поэт, прозаик, эссеист. Автор четырех книг стихов и двух книг прозы. Лауреат премии Андрея Белого (1993), премии журнала «Знамя» (1998), дипломант «Русской премии» (2006, 2013), премии журнала «Окно» (Франция, 2011). Лауреат стипендии Фонда Иосифа Бродского (2015). Лидер «ферганской школы» русской поэзии. Предыдущие публикации в «Знамени» — «Дом бирюзового цвета» (№ 5, 2017); «Тень Алайского хребта» (№ 3, 2020); «Булыжник, ирис, пёс, человек, джинн» (№ 9, 2021). Десятый раз печатается в «Знамени». Живет в старом квартале Чек–Шура Ферганы.
Акротири*
Час жалящей мошки в детстве
всегда полдень в шестьдесят шестом году
в шортах шли вдвоём к местной
мутной речке в сердце
лета среди
приземистых дувалов в конце
само собой обшарпанного квартала мальчик
сосед месхетинец твой друг шли вдвоём
как же
звали его Рамазан будто он
заранее обитал внутри
собственного имени под вами
совсем рядом вы видели свои
босые ноги
с кайфом давившие пухлую пыль
(как раз тут
хранится время) словно две
угольнотонкие антилопы были
ни для кого красивы под пеплом
тогда ещё до чёрных полковников до
сих пор
* Акротири (греч. Ακρωτήρι , буквально «мыс») — название раскопок по имени современной деревни, на месте античного поселения бронзового века на греческом острове Тира, оно погребено под слоем пепла после извержения вулкана около 1646–1500 годов до н. э., и хорошо сохранилось.
Детство. 1962 год
Буро-серый паук
величиной с большой палец
пятилетнего мальчика быстро,
быстро ускакал по дощатому полу
в дальний угол твоей комнаты, и на миг тебе
померещилось, что
в панике этот мох на ходулях
в твою оглядывается сторону; ускакал
на одиннадцати ножках, endecasillabo,
в пустой проём, в тот прямоугольник, где
распахнута дверь, в пустой проём,
который стал моментально
входом и выходом одновременно,
входом-выходом вместе.
Мутная река на юге
Пепел, давно
сжатый, блестит
в алмазной облатке, ещё не
подожжённой нитью
накаливания внутри
верандного нимба. Чуть позже
первая пыльца
в оливковом удушье июльской ночи
плавной спиной повернулась к луне,
хотя воскресшему в любом месте страшно всегда.
К тому же всхлипы слышны внизу,
ищущие взахлёб свои далёкие руки
в соцветии гримас рыхлых волн,
в глинистом гуле ворочающейся влаги.
Книга бытия
Снесли все старые дома
вырубили деревья рыхлость
люмпенских личин а рядом
под боком пятая колонна
толкует вернее
заливает о римском
универсализме воробьи
ссохшаяся стая в наседных пятнах
прячется где-то в долине
лишь майны скрипят с раннего утра
на ошмётках айвана —
сохибкирон тимур кучасида яшайсизми?* —
le premier homme не говори дом
и струи помоев по
дороге на базар
свиваются с дрожью мира но
в тупике глинобитного проулка
семилетний пацан правой
босой ногой в цыпках
давит лукавый извив
* (узб.) — вы живёте на улице Сахибкирана Тимура?
Спелеолог. Фраммартино
Пламя ползёт по обложке
Bianco e Nero (или
другого журнала, Epoca) и
в середине секунды
чернеет на донных
ступенях земного отверстия (подальше,
скажем, от сезонного ручья, в котором
столбчатые жабры
замирают в проточной воде),
чтобы лишь пепел искрился,
как последняя пастьба на большом экране.
Вопросы ферганского анашиста о мировой культуре
Почему Робер Бразийак посетил
Катынь что там
он делал почему
Адам Мец назвал свой труд
«Мусульманский ренессанс»
там ведь там в общем
сплошные педики в этих
халифатских джаннатах почему
деснице Искандара в одной
суфийской поэме времён
Хусейна Байкары воздал
хвалу Н. Конрад Николай
Конрад воздал хвалу
этому чуду словесности какие
приводит он примеры
термину «Жэнь»
я не помню почему
один тип назвал лучшим
описанием в мире нудный
перечень кораблей в «Илиаде»
почему не
перевели на
понятный нам язык
стихи Эме
Сезера допустим или роман
«Два штандарта» одного
якобы фашиста (а я
думаю что лучший гол
в истории футбола гол
Скьяфино в пятидесятом году
бразильцам) а
туркестанские легионеры знали
что творят или
так и будут с того
света внушать нам о
красоте
алеманского туранизма какая
стояла всё же погода
в тот полдень когда
Милле выводил в нижней
правой части «Лоренцо и Изабеллы»
три буквы P. R. B. и
как погиб Анджей Мунк
кто был в тот раз за рулём
отказали наверное тормоза
знал ли Мунк о судьбе
своей «Пассажирки» знал ли
Дэвид Локк что не
покончит с собой в конце съёмок
так решил режиссёр
сказал (кому никому) оператор
Лучано Товоли разве Томас
Стернс Элиот сочинил в постели своё
предисловие к «Ночному лесу» Джуны
Барнс что
что что
ты говоришь братан
схож я схож с рабочим из
одной вещи Брехта моя
неосведомлённость о
прошлом говори
делает продолжай меня
лучезарным как утро на
улице Тантана в махалле Чек-Шура*.
* Чек-Шура — старый квартал на южной окраине Ферганы.
Оскорбление публики
Кто-то костяшками пальцев пчелу
на стенном ребре раздавил,
будто хотел ею не быть
в следующей жизни. Речная
вода быстро-быстро
мелькает в хинно-синих
отверстиях угловатого льда,
снятого в режимном свете. Когда
обращаешь внимание на
вещи, начинаешь их
замечать? Совсем
не так. Совсем не так в толще тел
(единственных не-теней,
умеющих роптать) — смотришь
в такой момент
из пещеры в пещеру: il buco*.
Редкий случай. Короче,
кому-то неймётся найти
что-то одно, именно «это», другое —
не собственное умерщвление в чужом лицедействе,
не стоглавую гидру.
* il buco (итал.) — дыра. Речь здесь идет о фильме «Дыра» Микеланджело Фраммартино.
Они говорили
Они говорили пойдём на
хвалёный Рыбный рынок пойдём
хватит холить свою
тупую инерцию бес
противоречия возле
Риальто тяпнем по
стопарику граппы дают
бесплатно пойдём
посмотрим на
театрик Гольдони посмотрим на
домик Джона Рескина пойдём
поплыли до
Джудекки поплыли они
говорили на
другой остров сплошные
стеклодувы там и
дворик Итало Звево и
цветные лодки поплыли на
соседний остров посмотрим на
лисью морду паундовской могилы
нет говорит нет
и сидит на табурете против окна
да не верится именно здесь
у помойных «крохотных calli»
друг Робера де Сен-Лу
подумал однажды что смерть
освобождает нас от желанья
бессмертия (потому что
нас «там» не будет
рядом с собой) и
ничего кругом не словишь сейчас
сверхъестественного кроме
тканую эфу всколыхивающей праны
в миндалевидных складках тутовых занавесок
Баллада
Прошлое уже наступило:
Умар-шайх упал с голубятни
в терновую дарью, и
сочнее вострится очеретина его сына*; зной
сгущает белизну мужской рубашки
с закатанными рукавами в полдень
душистого полыхания; пустырь
весь сверкающе-сер
для велосипеда семидесятых годов; на
многих вещах Obscured by clouds
лежит кипарисная тень Сида Барретта; двери
одноэтажного длинного дома бирюзового цвета на
краю песчаного адыра в Центральной Фергане
хлопают в жаркий ветреный час
в продуваемых летних комнатах в Язьяване**; старик заходит к себе, спящему,
к себе,
тогдашнему, — в спальню
семилетнего мальчика, смугло-пшеничного и
черноволосого, каким он
(взрослый теперь), словно впервые, был
в шестьдесят четвёртом году,
чтобы чустским*** ножом
в муслиновой атмосфере пригородной сиесты
перерезать пацану оливковое горло,
как почти полувековой давности спелый инжир
именно в ту пору перед сухой прохладой.
* Его сына — имеется в виду Бабур (1483–1530), князь Ферганы, поэт, основатель империи Великих Моголов.
** Язьяван — патриархальный городок в Ферганской долине.
*** Чуст — городок в Ферганской долине, славится производством художественных ножей.