Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2023
Об авторе | Алексей Валентинович Улюкаев в журнале «Знамя» печатается восьмой раз, предыдущие публикации: «Я из вселенной Гутенберга» (№ 10, 2011); «Семь стихотворений» (№ 4, 2012); «Площадной гранит» (№ 3, 2013); «Полграна правды» (№ 1, 2014); «Восемь строк о свойствах» (№ 1, 2015); «Не гул пространств, не божий суд…» (№ 1, 2016); «Пометь на карте: за рекой Аид…» (№ 11, 2022).
* * *
Мы стоим — поодиночке, по двое,
Кто-то курит, кто-то говорит.
Это — утро, доброе и бодрое,
Явно не тюремное на вид.
Выползли на волю из барака
Дети подземелья, нищета
Духа, словно долго ждали знака,
И дождались: небо, красота,
Пар земли, бесплотное дыханье,
Каждый рад и хочет крикнуть: рад!
Кто-то даже говорит стихами.
А другие — матом говорят.
* * *
Ларёк (ведь зеки жаждут пищи!).
И солнце витамином «D»
Снабжает щедро духом нищих,
Не пригодившихся нигде,
Не преуспевших, но взалкавших
Кефира, пряников, сгущёнки —
Не репродукторов, не маршей,
Столь же бессмысленных, сколь громких.
И солнце, понимая это,
Бесплатно льёт свой сытный свет.
Жить хорошо на этом свете!
Кто скажет нет?
* * *
За рядом ряд проходит по апрелю
Как по шоссе — и широко, и в ногу,
И в каждом ряде все, конечно, рады,
И уступают все весне дорогу.
Грачи, врачи и с ними местный опер
В едином хоре воспевают бога.
И даже тот, кто и портянки пропил,
Сияет как подсолнухи Ван Гога.
* * *
Когда в колонии Чайковский
Звучит, как надо, — в полный голос,
Ты чувствуешь, что кесарь (бог с ним!)
Не сможет ни единый волос
С твоей низвергнуть головы.
Нет, не бывать сему компоту,
Покуда складывает ноты
Чайковский! А не то — увы!..
Когда в колонии Бетховен
Звучит, налит весёлой силой,
Тебя несут, как в бочке, волны
Всё ближе к милой
И всё дальше
От злобы, алчности и фальши.
И от могилы.
* * *
Ростки нарциссов и тюльпанов
Пробились через слой земли,
Как пар из чайного стакана,
Как князь Гвидон из бочки, рано
На волю вырваться смогли.
И вот они на самом деле
В режима строгого тюрьме.
…Так все мы намечаем цели,
А путь к ним проторён во тьме.
И так легко во мраке спутать
Свободу с худшей из неволь,
Святую воду — с жижей мутной.
Лишь боль не спутаешь. Лишь боль.
* * *
Земля как боксёр от нокдауна
Пытается на ноги встать,
Как будто бы вновь никогда она
Не будет под снегом лежать,
Не будет пробита мерзлотами
(Не вечными, только почти),
А вешние дни — видишь, вот они.
Чуть-чуть запоздав на пути,
Пришло избавленье из плена
(Египет, но снежно-морозный).
Боксёр привстаёт на колено,
Стряхнув с себя клочья наркоза,
Струхнув, устремляются льдины
Измерить простор голубой
Туда, где, почти что не видимый,
Ведёт по этапу конвой
Весну из ШИЗО на просторы
Родимых тюремных широт.
И всё-таки здорово, здорово,
Что стужа надолго уйдёт!
* * *
Они от счастья чуть не плачут,
Для радости — любая малость.
Дождались зеки передачи,
Хотя свободы не дождались.
Они колбасные обрезки
Вздымают на манер хоругви.
Последняя свобода — трескать,
Обмазывая жиром губы.
Но если кто-то есть над нами,
Пусть снизойдёт, дав знак потомкам,
Их накормить семью хлебами,
Пятью жестянками сгущёнки.
* * *
Как в детстве мама мыла раму,
Так зеки тоже раму трут
И вспоминают папу, маму,
Сестрёнку, брата. Этот труд
Стал нитью памяти. И праздник
Сквозь стёкла ломится в барак,
И сто воспоминаний разных
Пришли и дразнят. Так и сяк
Мужские руки драят окна,
Тем попирая светом тьму.
И стёклышки в разводах мокрых
Преображают вдруг тюрьму.
* * *
Исход снегов, разливы рек,
Возобновление иллюзий
Переживает человек,
Сквозь душу словно через шлюзы
Проводит образы весны,
Приметы жизни бесконечной,
Объедки на пирах честных,
Свидания, разлуки, встречи.
Одной ногой ещё во тьме,
Другой ступая в поле света
Отважно, держит он в уме
Все эти важные приметы.
По ним он судит: снова жизнь
Смогла, а как — необъяснимо,
Победу одержать. Лишь слизь
Осталась от зимы. И мимо
Несёт обрывки календарь.
И веришь, вправду нету смерти,
А есть декабрь и январь,
Есть холод, но не смерть. Поверьте
Мне на слово. Оно живёт.
Течёт река, и снег уходит.
И жизнь как утро настаёт,
Не зная брода, лезет в оды.
* * *
Луна висит над горизонтом,
Застыл, недвижим, циферблат
Как часовой часов. И он-то
Остережёт заблудших чад
От неуместных здесь поступков
И не ко времени словес.
Он в этом равновесье хрупком
Имеет явный интерес.
Не начинайся, день, помедли!
Пока висит как вечность тьма,
У мыслящих целее стебли,
И дальше горе от ума.
На грани сна и горькой яви
Пусть балансирует восход,
Пусть тот, кто свыше, не оставит
Своих возлюбленных сирот,
Пускай, усталые, проснутся
Чуть позже, чем велит восход,
Пускай ночной свободой куцей
Хоть раз насытится народ.
* * *
Листок, что от ветки на Марьиной роще
В роддоме явился на свет,
Летает по свету: то стонет, то ропщет,
То бедам готовит ответ.
Пусть будет их сотня, хоть чёрная стая,
Хоть пеплом забьёт небосвод,
Листок пригождается, где обитает,
Где русский прижился народ.
Листок, он не сдохнет — хоть толстый, хоть тощий,
Пусть Ирод ведёт хоровод,
Листок, что родился на Марьиной роще,
Весь высохнет, но не умрёт.
* * *
Покой спускается на зону,
Сгущается, течёт рекой,
Течёт сгущёнкою — сезонно
На Пасху должен быть покой.
В любом вертепе, в балагане,
Бедламе, даже и в тюрьме.
Покой сгущается в нирвану,
И гуща эта снится мне.
И я для чьих-то сновидений
Готовый призрак, званый гость.
Течёт мгновенье за мгновеньем,
И капли этого теченья
То вместе движутся, то врозь.
Их путь извилист, зыбок вид.
Покой укутывает зону.
Спит стражник, осуждённый спит.
У каждого свои резоны.
* * *
Они копают рьяно клумбу,
Как будто делают подкоп.
Им весело, на вид не трудно.
До пота вкалывают, чтоб
Взошли ростки, чтоб на свободу
Прорвались. Выйдут и они.
Весна — такое время года,
Когда, кто пашет огороды,
Тому быстрей считают дни
До окончанья всяких сроков,
До истечения разлук.
Так что недаром зеки взмокли,
Копая грядочки под лук!
* * *
В тюрьме нет света, значит, гимн
В подъём живой оркестр играет.
И будут просыпаться с ним
Те, кто во сне вблизи от рая
Гуляли, видели родных,
Детей хорошему учили.
Теперь в усердье духовых
Им чудится, что волки взвыли
И обложили: красный цвет,
Флажки — теперь снаружи волки,
А люди заперты. И нет
Ни смысла, ни аза, ни толка
В их пробужденьи. Лучше спать.
Уснуть — и видеть сны, быть может.
И будет ржавая кровать
С спасительным ковчегом схожа.
* * *
Где стол был яств, там только крохи,
Не хватит досок на гробы.
Такая хлипкая эпоха,
Пар отработанный судьбы —
И тот в свисток уходит только
Как над невнятной сценой свист,
Где протрезвевший алкоголик
Склоняет к трезвости актрис.
* * *
Лети, одуванчик, резной парашют,
Воздушные пробуй теченья,
А сколько полёта — часов ли, минут —
Вообще не имеет значенья.
Ты был золотистым, но к небу седым
Взлетел. Эта тяга к свободе,
Стремленье сбежать, испариться, как дым
Уйти под небесные своды
Приходит со временем — как перебрал
Все версии существованья
Земного, когда бесконечно устал
От тяжести давящей длани.
Взлетай и лети, не боясь поднебесья,
Погони, ракетных обстрелов.
Частичкой свободы теперь будешь весь ты,
Твоё бестелесное тело
Укажет дорогу, снабдит парашютом,
И краешком белого кроя
Меня от опасностей ежеминутных
Простой одуванчик укроет.