Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2023
Об авторе | Ольга Родионова (Ольга Радиевна Дашкевич) (1969) — поэт, журналист, родилась и выросла в Сибири, в городе Барнауле, там же окончила филологический факультет, работала в газетах Барнаула, Омска, на телевидении Тобольска. В начале 1990-х уехала в США, где прожила 30 лет. В 2020 году вернулась в Россию. Печаталась в журналах, альманахах и сборниках в России и за рубежом. Изданы четыре книги стихов — «За Крысоловом» (Геликон, СПб), «Мои птицы — на ветках» (Геликон, СПб), «Не летай» (Амфора, серия «Созвездие», Москва), «Яблочный джем» (издательский конкурс, Барнаул). Лауреат «Русской премии» 2010 года. Член Союза российских писателей. Предыдущие публикации в «Знамени»: № 11, 2013; № 2, 2019. Живет в Барнауле.
* * *
Пахнет ванилью, корицей и белой глазурью,
Каплют дрожащие капли с пустого куста.
Бог, размешавший чернила с берлинской лазурью,
Праздничным, пряным мазнул возле края холста.
В лужах печальные пряничные человечки
Тают, как сладкие замки в прибрежном песке,
Тают их слабые ручки, ванильные плечики,
Глупые головы тонущих в Белой реке.
Нищие ветры листвой набивают котомки,
В шорохе слышно — «прощай», — но не слышен ответ.
Нас не смущают костры, не пугают потёмки,
Но заставляет заплакать от жалости свет.
Видишь, ещё до рассвета слетевшись к порогу,
Сойки, дрозды и синицы толкутся в кружок?.. —
Это машина, везущая пряники Богу,
Перевернулась у нашей калитки, дружок.
* * *
Не оживляй меня, угрюмец, слов не трать.
Мне нечем греть, увы, окончена тетрадь.
Мне нечем крыть, молва, как водится, права:
Мне нечем грех прикрыть — окончены слова.
В сухие русла глаз закапаем, стыдясь,
Химический раствор для идеальных глаз.
Неидеальных нас успеют закопать,
Нам не увидеть слёз, способных закипать.
Сухие русла рук растут из дельты плеч.
Мне нечем — нежный звук, мне изменяет речь.
Вагончик мой в огне — докатимся к утру,
Сестра моя в окне протягивает ру…
Не оживляй меня, не говори слова,
Не говори — «давай», не говори — «а ну»,
Не оживляй — «дыши!» — в созвучьях утону,
Мне больно говорить, не оживляй меня,
Я не хочу смотреть — давай! — на чистый лист,
Я больше не могу, не оживляй меня,
Сухие русла глаз, — а ну! — сестра в окне,
Не оживляй меня, я не умею жить.
* * *
Пой, запечный сверчок. Наплевать, что лепечут уста,
Нескрываемо жадные, пьющие воздух, как водку.
Пой тихонько, скрипи. Этот смертный ещё не устал —
От его электрических рук пробивает проводку.
Ни к чему отвлекаться на частности — пой, говорю.
Твой столетний период сверчка истекает в субботу.
Несмотря на любовь и войну, ты закончишь работу
Как часы, и отметишь рожденье по календарю.
Если птицей родишься, меня и не вспомнишь, не ври.
Этот смертный, которого руки, которого губы…
В общем, этот, который, я знаю, бессмертный внутри,
Спроектирует вновь мини-иерихонские трубы,
Золотые соломинки труб для запечных сверчков,
Улетевших в трубу вместе с дымом растопленной печки.
Что он пишет, пожалуй, и не разберёшь без очков —
То ли строчки стихов, то ль обнявшиеся человечки.
Он такой, он придумает, ты ему только напой,
В полнамёка напомни, а дальше он сам разродится.
Эй, запечный! напой мне — я тоже хочу возвратиться
Из холодной золы — золотой, как солома, тропой.
* * *
Страх вызывает потерю голоса. Связки
Пересыхают сразу, и слава богу:
Перестаёшь взахлёб рассказывать сказки
И начинаешь видеть во сне дорогу.
На подъездной дорожке листва сухая —
Надо мести. Сентябрь. По ночам прохлада.
Старые сказки, в горле пересыхая,
Тихо шуршат… но ты говоришь — не надо,
Значит, не буду. Осень подобна чуду —
Бог не взрослеет: старые всё забавы.
Нет ничего забавней любви… не буду.
Что там про осень? Осень подобна праву
Плакать, хранить молчанье, варить варенье,
В бездну смотреть, не рассуждая, что там,
И не связать ни разу, ни на мгновенье
Страх своего паденья с твоим полётом.
* * *
Ты мне больше не снишься — не знаю я, что со мной.
Осень-врушка, наверное, нынче строга ко мне.
Запахнувши пальто, уплываешь в чужой, дурной,
Невоспитанный сон — и целуешься там, во сне.
Ты придавлен работой, как пьяница колесом,
Ты снесён, унесён в подсознательный алый мрак.
Всем ветрам в чердаке, завывающим в унисон,
Всем бродячим собакам ты снишься, а мне — никак.
Ты не хочешь мне сниться, сбегаешь, — прогул, прогул, —
Прогоняешь мой взгляд и уходишь, рыча, в пике.
Но, как давний апрель, что меня под себя прогнул,
Неизбежно виднеешься в каждой второй строке.
Ты мне больше не снишься — придумывать разве сны,
Слушать стук загрудинный на скомканной простыне?..
Я всё время одна, но глаза твои так темны,
Потому что ты больше не снишься, не снишься мне.
* * *
Уже отхлынула заря от крыш златой Тьмутаракани,
И долька лунная в стакане горчит в преддверьи сентября.
И по колено в тишине за окнами проходят тени
Над грядкой крохотных растений, над кошкой, плачущей во сне.
Скорее вспомни обо мне!..
Златой чертог далёк, далёк. Дитя, не видевшее снега,
Следит, как по дороге с неба пыльцу роняет мотылёк.
Его неразличимый путь над пестротой земных соцветий
Следить умеют только дети. Скорее обо мне забудь!
Мы будем очень долго жить в ладу с листвой и мотыльками,
Ловить прозрачными руками неудержимой жизни нить,
Полузабытое родство, рожденье снега, вечность мига.
И наша смерть в картине мира не переменит ничего.