Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2023
Об авторе | Роман Давидович Тименчик (р. 1945) — профессор эмеритус Еврейского университета в Иерусалиме, автор около 500 публикаций по истории русской культуры XX века, создатель (совместно с А.Е. Парнисом) хроники «Программы “Бродячей Собаки”». В «Знамени» публикуется впервые.
«Не юбилейте!» — рычал Маяковский, крохоборческому восстановлению трудов и дней которого сегодняшний юбиляр тоже отдал приличествующую дань. И тем не менее, именно поюбилеить хочется по сегодняшнему не столь частому своей уникальностью и приятностью поводу.
Хронист русского авангарда Александр Ефимович Парнис, личность едва ли не легендарная, прожил жизнь, созерцание которой у тех, кто помоложе, да и у поредевшей стайки сверстников вызывает смесь разнообразных чувств, включая разные виды зависти. А кому-то жизнь эта мнится укоризной. Оборотившись назад, мы можем разглядеть годы (вдумаемся в титульную цифру подношения) бездомности, безбытности, безвестности, безнадежности) — всю плату за верность самочинно взятой на себя миссии историографа дорогого сердцу минувшего. Выходец из юношества шестидесятых годов, брезгливо отвернувшегося от эстетики сталинизма и потянувшегося к словам и именам, отмеченным знаком позора в казенных учебниках, он двинулся к сонму несчастливцев, аутсайдеров, списанных из официальной культуры чудаков и угрюмцев. В устных и письменных переговорах с выжившими, уцелевшими, затаившимися, ощерившимися и умилившимися он толику за толикой сбирал ведение о временах, представлявшихся ему золотым веком, и беспечную влюбленность во времена эти он сохранил до седых волос. Настойчивый киевлянин перехватывал сигналы из затоптанного прошлого, войдя в великолепную когорту старателей, за которую он сейчас один и предстательствует — Мирон Петровский, Саша Морозов, Леня Чертков, Лева Турчинский, Коля Котрелев, Юра Гельперин… У этих служителей чего-то такого, что принято писать с прописных букв, он учился мелкой моторике литературоведческого нарратива, чаял вожделенной акрибии — это греческое слово наставлял почтительным полушепотом говорить Саша Морозов, настропалялся домогаться полноты (еще и с запасом, с горкой) фактологического знания. Ему довлеет грозная тень одного из отцов-основателей авангардоведения — Николая Харджиева, непревзойдимого в точности, содержательности и проницательности суждений и указок. Он не устает учиться по сию пору, чему свидетельство — набросанная в едином порыве, переливающаяся за рамки энциклопедической сухости недавняя прорись жизнеописания его главного героя, Велимира I, в многотомном биографическом словаре «Русские писатели. 1800–1917». Написанный совместно с идеальным соавтором, другим столпом хлебниковедения — Хенриком Бараном, этот пространный, просторный и прозрачный очерк вместил в себя блестки исследовательских находок за шесть десятков лет. Справки и припоминания, в погоне за которыми пытатель доводил своей акрибической настырностью опрашиваемого если не до белого каления, то уж точно до красного, нашли свое место в этой обстоятельной статье.
Горы фактов и фактиков, штрихов и курьезов, случаев и совпадений, раритетов и уников (эти гауризанкары, как говорили в эпоху бытности его героев), которые образовались за протекшие десятилетия, встают за комментариями Александра Ефимовича, исповедующего, как и пишущий эти строки, романтический позитивизм и поэтику «большой сноски». Его комментарии всегда являют собой подземный, подстрочный, подстраничный, но вполне равноправный слой наравне с публикуемым текстом эпохи авангарда. Из архива ученого в комментарий попадает все то, что может пригодиться публикуемому тексту в его путешествии к будущим читателям.
Упомянутый архив — это отдельная большая тема. Это не просто база данных, это памятник диалога эпох, их взаимопроникновения. Когда погружаешься в документальные отложения середины прошлого века, есть большой шанс встретить там Парниса. Мне довелось немного копаться в архивах русских эмигрантов, — письма их юного киевского корреспондента встречались то там, то сям. В бумагах Ахматовой я наткнулся на стихотворное поздравление ей 1964 года — по случаю присуждения итальянской премии — от бывшего завсегдатая «Бродячей собаки» Василиска Гнедова, поэта-заумника, автора бессловесной «Поэмы конца». Я поспешил сообщить об этом фактике Александру Ефимовичу, а он признался, что это именно он надоумил Василиска (Василия Ивановича) написать поздравление. Предельно содержательная заметка об этом русском и украинском футуристе, оказавшемся на одном из самых значимых мест в истории авангарда, в том же словаре «Русские писатели» написана Парнисом. Но в длинные хвосты его авторской библиографии мы тут вглядываться не будем, а скажу о другом. Он не увенчан и не обременен академическими званиями. По некоторым его интервью мне показалось, что он удручен этим обстоятельством. Зря. Как рассказывали старожилы, Натан Альтман (кстати, следы альтмановского портрета Ахматовой Парнис давно ищет в одном хлебниковском стихотворении, — но подобное «кстати» выскочит при упоминании почти каждого представителя «бури и натиска» русского авангарда) когда-то на вопрос администратора какого-то эвакуационного распределителя о своем звании отвечал: «У меня нет звания, у меня есть имя». Так вот, имя это по-древнееврейски означало старшину общины. Община ревнителей и пытателей русского искусства начала XX века силою вещей имеет старшину в лице сегодняшнего юбиляра.