Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2023
Об авторе | Родион Сергеевич Мариничев родился в 1984 году в Саранске. Детство и юность провел в Санкт-Петербурге, окончил факультет журналистики СПбГУ. Пишет стихи и прозу. Работал корреспондентом в газете, на радио и телевидении. В настоящее время служит в ТАСС. Печатался в «Знамени»: участник нескольких форумов молодых писателей в Липках (семинар журнала «Знамя»), предыдущая публикация — в № 6, 2020, — «“Шипр” называется дедушкин одеколон». — Финалист премии «Лицей» (2019). С 2005 года живет в Москве.
* * *
Подкидышем до Аккахарью,
подветренной стороной,
где пахнет от шпал тепловозной гарью
и больше не пахнет войной.
Ели клинок островерхий,
танцующий в темноте…
В вымершей деревеньке
не боятся утренних новостей.
Похороните меня за фундаментом,
у изумрудно-красной сосны.
У ствола цвета пламени
летом проглянет сныть.
Похороните меня за ельником,
где проступает гранит.
Под куполом муравейника
жизнь кипит.
Где это Аккахарью?
В какой еловой стране?
Очарованный странник, кровью харкая,
просыпается на войне.
Допущенный к красной кнопке,
расстрелян в подвале ночном,
сожжён в паровозной топке,
повешен ко рву спиной.
* * *
До войны, до войны
играли с бабушкой в карты,
так, как её учила играть её бабушка,
и было это давным-предавным,
ещё до войны…
На излёте зимы
ходили по твёрдому насту.
Тени от чёрных деревьев
ложились крест-накрест,
разрезая пласт тишины,
недавно, ещё до войны.
Просыпаешься белым утром —
пахнет бабушкиными гренками.
Блики на секретере,
комоде,
на пианино,
расстроенном вот уже много лет.
Зеваешь на свет из окна —
не война, ещё не война…
* * *
Маленькая страна,
маленькая страна.
Улица с палисадниками из окна,
идущая под уклон,
булочная за углом,
белый флаг над часами —
ни скипетров, ни орлов.
Маленькая страна,
высота — ширина — глубина —
три часа до границы —
назад до темна,
как когда-то до времени Ч…
Мостик через ручей.
Ни пробок на кольцевой,
ни пяти морей…
Утренняя планета: двор,
гостиная, коридор,
солнце в нагретой ткани
кремовых штор.
Маленькая страна,
лопнувшая струна.
У опустевшей пристани
бьётся волна.
Набегающая вода —
глубока, холодна.
* * *
Харьковское метро, где питьевой фонтанчик,
матрасы вдоль колоннады, пара столов поперёк…
В тонкой косичке колеблется белый бантик.
Харьковское метро,
харьковское метро…
Свет ударяется в потолок, возвращаясь к тому началу,
к той первородной точке, где неясно, что «после», что «до».
Кошка, выглядывающая из-под одеяла,
доказывает, что жизнь — своим чередом.
Хватит и тем, и этим
воспоминаний о Зурбагане
под черепной коробкой седеющей головы.
Перелистывающий хроники Телеграма
пойман с поличным, нейтрализован живым,
с белым листком помятым поставлен к стенке,
чтобы сначала смолчать, а потом забыть.
И, заходя в вагон московской подземки,
Я ощущаю горлом, как хочется пить,
потому что дни непривычно жёлты и жарки.
Оттаявшая земля перепахана, но жива.
Синее тело трактора,
зелёное тело танка.
Я бесконечно помню, как пахнет букварь.
* * *
Дверь с деревянной стенкой заподлицо.
На моих половицах — крошки, земная пыль,
На кровати — жёлтая кукла с моим лицом.
На картине в рамке бабы вяжут снопы.
Мой заповедник: дремота и пастораль.
На моих часах — старенький циферблат.
За моим окном птицы кричат, кричат,
Рыщет стая волчат.
Ночью луна сквозь ветки, лужи в конце зимы.
Сны мои лунным светом озарены.
Шорохи, тени, ускользающие края…
Это я. И это вот тоже — я.
Жизнь не длинна и не коротка —
От стены до стены, от пола до потолка.
* * *
Как однажды родился, не возражая,
так упал-отжался, запечатав в темени речь…
Мы одеты в чёрное, синее, белое.
Наши тела мужают.
«Руки в стороны, ноги на ширине плеч!»
За кирпичной стеной — мир, май, полдень,
взращённый, как звериный детёныш, в пыли и любви.
Высятся новостройки за картофельным полем,
над битым стеклом поднимается борщевик.
Олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы…
С паршивенькой куропатки — хоть перьев клок.
Согреты утробным теплом материнской глыбы
покрытые пухом юности щиколотки,
эхо под потолок:
«Шаг вперёд!..»
Когда дело дойдёт до взбучки, —
не вырастить, не сберечь.
Чуть хриплый, будто простуженный голос физручки:
«Руки в стороны, ноги на ширине плеч!»
* * *
Мимо дачи за Вырицей в чернично-малиновые года —
украинские поезда, белорусские поезда.
Выбегаешь на стук колёс. Кого-то в Херсон
увозит пятнадцатый голубой вагон.
Идёшь вдоль щебёнки. День над затылком горит.
У тебя список на лето: Булычёв, Каверин, Майн Рид…
А ты идёшь через иван-чай, фантазируя наперёд,
что однажды язык до Киева доведёт,
что в Минске тоже жара, в Бресте — ливень и гром, —
в Одессе море в солнечных бликах и пляж битком.
Дай же увидеть Житомир в слепящем окне,
даму с большим чемоданом и собачонку при ней!
Дай побыть в этом лете (подорожник, гудение проводов),
мчащемся на подножке вагона с сине-зелёных югов!..
Пока не разбилось зеркало, не разыгрался ветер,
пока в одночасье дверь не слетела с петель.
* * *
Мой брат Франкенштейн
садится на сырое крыльцо,
говорит: «Мутабор»
где-то там, у себя в деревеньке.
Первый иней на подорожнике,
на штакетнике,
на скамейке.
Первый иней на мёрзнущей голове.
И, готовясь дышать-зимовать,
брат Франкенштейн учится забывать,
как над Брестом шёл дождь с утра —
над пристанью, над арсеналом, —
как ложился битый кирпич в траву,
на ветру трепыхалось бельё
и играл оркестр: «Кыё, кыё…»
Тишина за штакетником,
за большим перекатом полей.
Жёлтые, серые, коричневые мазки…
Брат становится на ноги
(крепнут его шаги),
почву нащупывает осторожно,
и звучит гортанная азбука,
осыпаясь на подорожник.
Больнее и откровеннее,
выше и ближе.
Свет всё ярче и неотступней,
и музыка всё слышней.
Воробьи-муравьи-былинки
пытаются выжить
в наступающем дне.
* * *
Я завидую дворнику, гребущему листья за венткиоском,
молодому бомжу, прислонившемуся к стене,
седому курьеру в оранжевой куртке броской,
вспыхивающей в утренней белизне,
леснику в моховых изумрудных болотах,
котоводу на скалистых северных островах,
потому что и сам я временами немного животное,
испытывающее неотступный животный страх.
Так полюбившаяся география, колыхнувшись, ляжет
картинкой в учебнике, где Земля — распоротый мандарин.
Стрелка компаса, отклонившись, укажет
туда, где упал Тунгусский метеорит.