Евгения Суслова. Вода и ответ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2023
Евгения Суслова. Вода и ответ: роман в стихах / Предисл. А. Сухаревой, послесл. Н. Сунгатова. — М.: Новое литературное обозрение, 2022.
Новая книга Евгении Сусловой — синтез нескольких нарративов. Об этом свидетельствует, в том числе, ее жанровое определение: роман в стихах и одновременно техническая инструкция. Если жанр инструкции глубинных вопросов у современного читателя не вызывает — ввиду понимания того, что инструкцию нужно читать буквально и пошагово, каждый шаг воплощая в практику, то определение «роман в стихах» имеет в рамках книги два контекста. Первый, исторический, связан с корнями жанра: с «Евгением Онегиным». Книга Сусловой демонстрирует прямую преемственность по отношению к нему, но не сюжетно, а моделью организации мира: В.Г. Белинский назвал роман «энциклопедией русской жизни», и эта фраза вошла в канон настолько, что стала его воплощением вместе с другой известной цитатой: «Пушкин — наше все». Между тем, «энциклопедия русской жизни» — это не про каноны (русской жизни), а про панораму, реконструкцию и описание современных Пушкину моделей поведения и мышления. «Вода и ответ», тоже своего рода энциклопедия, пытается по кирпичику восстановить механизм мышления как такового. В слове «энциклопедия» заложена тенденция к обобщению, мысль, что в основе многообразия частного опыта лежат единые механизмы формирования причин, предпосылок и поводов к возникновению этого опыта. До определенной степени роман в стихах — жанр смелый, самонадеянный. Пушкин (не без наслоения на «первоначальный замысел», до конца неясный, позднейших интерпретаций) берется дать срез всей окружающей его действительности и ее архетипических сюжетов, топосов в одном тексте, Суслова же берется воссоздать универсальную модель познания.
Помимо исторического контекста, есть и буквальный: роман в стихах, понимаемый как любовная переписка. Если вернуться к тезису о синтезе сюжетов в этой книге и попробовать их описать, найдется один буквально соответствующий рамке «любовная переписка»: переписываются нейтральные агенты I и II, занимающиеся разработкой искусственного интеллекта Maria System. Агенты исследуют природу возникновения знания, а Maria — их тестовая единица, чей алгоритм пытается имитировать мышление. Экспериментальная ситуация: Благовещение — искусственный интеллект должен воспроизвести «процедуру благой вести», для чего нейтральные агенты выясняют ее интеллектуальную природу. Эксперимент происходит параллельно переписке, но в нем участвует не только Maria System, но и субъект речи, и читатель. Действия Maria и зафиксированы третьим лицом, и описаны ею самостоятельно. Остальное пространство рефлексирует и воспроизводит сущность эксперимента от лица субъекта на автофикциональной, но при этом максимально обезличенной основе. Читатель оказывается вовлечен в многократное повторение одних и тех же алгоритмических операций на пути к возникновению знания и сам становится еще одной версией Maria, на которой агенты тестируют свои предположения, с единственным отличием: порог вхождения в процесс определяется самостоятельно, причем речь не только о степени вовлеченности, но и о том, используется ли в качестве «экспериментального материала» конкретный индивидуальный опыт или их совокупность.
В эксперименте нейтральных агентов есть две опорные категории, долженствующие сформировать знание: любовь и контакт. Благая весть сочтена подходящим для реконструкции сюжетом, потому что обе категории выражены в ней явно. Весть — это знание, и ее появление у Марии тождественно приобретению любой информации. Модель Благовещения троична: в ней участвуют Бог как источник знания, Гавриил как его посредник и Мария как принимающий субъект, получатель знания. Являясь благой, весть воплощает в себе любовь Бога к Марии и ко всем людям, во спасение которых Бог дарует Марии Сына. Считается, что непорочное зачатие произошло в момент, когда Мария приняла (не услышала, а согласилась) благую весть (контакт совершен и завершен) — на нее снизошел Святой дух: одновременно и благодать, и любовь, и знание. К тому же зачатие — по своей природе любовный контакт. Делая универсальной моделью знания Благовещение, мы ставим вопрос о тождестве любви и знания, а также переносим усложненную модель Благой вести на когнитивные процессы.
Представим эту модель: любовь Бога к людям рождает желание послать Сына на землю —> из всех женщин Бог выбирает Марию в качестве матери Иисуса —> из всех своих ангелов Бог выбирает Гавриила в качестве посланника к Марии —> Гавриил спускается к Марии и сообщает ей Благую весть —> Мария принимает весть —> непорочное зачатие. Конечная цель этой операции — непорочное зачатие, а конечная цель эксперимента с Maria System — знание. Значит, исходный алгоритм для Maria мог выглядеть примерно так: любовь —> желание поделиться атрибутом/признаком/смыслоразличителем любви —> выбор объекта любви —> выбор средства/способа —> контакт —> знание.
Эксперимент с искусственным интеллектом предполагает интеллектуальную основу любви, которой делятся объекты, и одновременно весь алгоритм представляет как мысленный эксперимент. Такую субъект-объектную конфигурацию можно представить не только в рамках машинного обучения, но и в рамках духовной «любви к дальнему», которую практиковали, например, трубадуры, понимая даму телесную (femna) и Даму духовную (domna) как двух разных субъектов и источником поэзии представляя интеллектуальную любовь к «дальней» и через нее к Богу. Подобный дискурс рождает еще один тезис, находящий подтверждение в алгоритме «Воды и ответа». Речь идет об отторжении и обнулении индивидуальности во имя вмещения в себя объекта любви:
Где бы ты ни был,
внутри моей самой крошечной мысли
ты в безопасности.
Нулевой опыт как основа понимания мира и выстраивания результативных отношений с ним характерен для лирических высказываний этой книги (не для переписки агентов, которые, напротив, стремятся усложнить алгоритм), поэтому для действия столь часто ищутся самые маленькие вещи, а начинается книга со взрыва языка. Однако это не единственный минус-прием такого рода, которым пользуется Суслова. Нейтральные агенты эксплуатируют свою нейтральность и подкрепляют ее обращениями друг к другу: «не твой», «всегда далекий от тебя», «без свойств», «с присущей любому отчужденностью» — так они предполагают (впрочем, довольно безуспешно) обнулить собственный становящийся любовным контакт и сосредоточиться на аналогичном экспериментальном, впустить его в себя.
То, что нейтральные агенты описывают друг другу как растворение в объекте или «сложное подобие» («Не является ли то, что они называют любовью, сложным подобием? Чтобы процесс был запущен, необходимо достичь некоторого порога любви. Тогда тот, кто ее вмещает, начинает структурировать твою реальность. Это и есть отправная точка семиозиса: чем больше любви, тем больше способность разветвлять значение вещи. Чтобы затем обрушить ее на свою жизнь и намертво отразить»), на территории длящегося эксперимента становится взаимопроникновением. Любовь-забота и любовь-понимание синтезируют интеллектуальную и физическую общность, особую форму контакта:
Чтобы выдержать их приближение,
я остаюсь на месте и вижу,
что ты тоже остановился,
чтобы пройти сквозь них.
Так я иду с тобой,
как сердце обособляет себя от всего,
во что оно влюбилось.
И мы двигаемся вне контакта
с сообщающейся средой.
Никакое из состояний познания/любви (можно сказать, что эти понятия существуют здесь на правах метаболы: непонятно, где среди них означающее и означаемое, субъект и объект подобия) не имманентно: ему сопутствует постоянное движение, а на начальных этапах эксперимента — поиск. Причем в его структуре тоже явлено последующее взаимопроникновение, двухстороннее стремление к контакту — не только Бог ищет Марию, но и она Его:
Мир упакован в поиск —
она тебя ищет.
Она спит, и во сне ее ранят
участки света, свободные
от связей и отношений.
Поиск осуществляется за счет «связей и отношений», отсутствие которых ранит ищущую Maria. Чтобы ориентироваться, надо создать систему координат, выстроить разрозненные события линейно. В таких схемах/картах нет случайных элементов, и любые повторяющиеся события, даже (особенно) мелочи, становятся звеньями одной нарративной цепи — проявлениями фатума или провидения. Нейтральные агенты обучают систему системному же мышлению; обучают плести паутину, в которой неизбежно запутается бабочка-сигнал: «Люди привыкли рассказывать о себе истории, но они пренебрегают чистыми совпадениями, не понимая, что именно последние создают узоры событий. Maria пишет в свет, и эти записи можно использовать снова и снова».
Основа сюжета книги, ее внутреннего движения — контакт, стремление к нему. Чтобы человеческий организм совершил какое-либо действие, нейрон передает по аксону импульс другому нейрону, а тот другому, а тот — и так далее, и это самая универсальная формула контакта. «Вода и ответ» восстанавливает ее, показывая, что и на макроуровне нас окружают нейронные связи:
— Посмотри лучше, разве ты не видишь здесь отправленного письма?
— Письма, отправленного через рот всех живых?
— Письмо находит адрес при каждом прикосновении одного к другому, при каждом случайном контакте оно двигается все дальше.
Универсальность практики связи может гарантировать универсальность результата, неизбежность, с которой знание (при соблюдении всех этапов алгоритма) достигает своего адресата. Однако в книге заложен не только потенциал повсеместно применимой инструкции, единого механизма передачи информации, по четкости стремящегося к компьютерному коду, но и потенциал сообразия современности. Не только за счет в высшей степени актуальной проблемы чувственности искусственного интеллекта и открытия возможных перспектив для digital humanities, но и за счет объединения локальных практик любовного взаимодействия: их повсеместный характер делает книгу неплохой технической инструкцией по выживанию в аду.
Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией писателей и издателей России (АСПИР)