Дмитрий Данилов. Как умирают машинисты метро
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2023
Дмитрий Данилов. Как умирают машинисты метро. — М.: ИД «Городец», 2023.
Новая книга Дмитрия Данилова, куда вошли поэтические тексты 2015–2022 годов, в том числе засветившиеся в предыдущих сборниках издательства «Ailuros Publ.», на самом деле очень даниловская, и другой она быть не могла. Манера Данилова-поэта и Данилова-прозаика (не добавляю «драматурга», хотя для полноты картины следовало бы) сформирована не вчера и даже уже отлита в граните публикаций и премиальных шествий. Данилов-поэт — последовательный, но притом вполне самобытный апологет «нового эпоса», близок к Андрею Родионову и Федору Сваровскому, но с оглядкой не на столь очевидное, например, на тексты мрачновато-абсурдного Александра Самойлова. Как новоэпосовец он любит рассказывать длинные истории, в которых есть маргинальные герои, диковатый саспенс, рутина до зевоты и кромешный хармс, умные механизмы и неизбывная тоска, размазывающая всякого по полям с березками где-нибудь на подъезде к Брянску или в районе домодедовского стадиона. Реальное и воображаемое здесь обязательно смешиваются до неразличения, а сюжет движется к неминуемой развязке, пусть и рушащей все читательские ожидания. Читатель ждет уж рифмы «розы», но ему покажут нос. В лучшем случае, хвост поезда.
Поэтический Данилов как бы растянут на осях балладности и повествовательности. Его тексты, разумеется, лишены рифм, но при том переполнены повторами, вариациями, перечнями, заведомо вгоняющими в медитативный транс. И вот уже не имеет значения, что именно пытается донести субъект — наблюдатель, фиксатор, воображатель, чувствователь, первичная сама его интонация, влекущая к катарсису, — этакого путающегося сознанием Гришковца, который зачем-то наслушался Егора Летова, да так, что его до печенок пробрал абсурд русской жизни жути. И говорит он вроде от души, да только страшное.
А ведь пройдет какое-то время
Долгое ли, короткое время
В любом случае, оно будет коротким
И будем рыдать, светло плакать
Кручиниться, рвать на себе волосы
И с воем кататься по Земле
Горевать будем вот по этому
По «Пятерочке» и стадиону
В Олимпийском сквере
По виски в «Пятерочке»
«Перекрестке» и «Азбуке вкуса»
По яндекс-такси
По светлым и стремительным электричкам <…>
Напишем книги
Лето Господне, на берегах Невы,
Москвы-реки, Шпрее и Мансанареса
И окаянные дни
И снимем, конечно, фильм
Эрэф, которую мы потеряли
Повествовательность у Данилова, разумеется, особая, размеченная знаками авторского присутствия — от любви к футболу (отправляю читать роман «Есть вещи поважнее футбола») и нежности к поездам и большим механизмам до оптики остраненного наблюдателя, застывающего где-нибудь посреди города и маниакально считающего, сколько проедет мимо авто красного цвета. Он с большим энтузиазмом собирает свинцовые скучности российской жизни и рутину иных берегов и столиц (вспомним книгу «Сидеть и смотреть» и роман «Описание города»), хотя даниловская география настолько широка, что в его Латинской Америке обнаруживается ранее неизвестная республика и город Трансформасьон (стихотворение «Латинская Америка»), а на ветках московского метро — станции «Алмазное шоссе» и «Улица 1453 года» (стихотворение «Как умирают машинисты метро»). Пространство больше человека, реальнее человека, оно будет существовать, даже если все умрут.
Авва Эдуард сказал:
Ну вот, это все
Что я могу тебе сказать
О смерти
Она есть
Мы все умрем
Ты тоже умрешь
Но ведь есть Раменское, Мурманская область
Париж, Мадрид,
Поселок Белоозерский…
Но вряд ли стоит спешить всех умертвлять — балладность Данилова не о кровожадном, а о скучно-жутком, как серо-черно-белый флаг подлинной России («Настоящий флаг России»). Довольно часто границы реального размываются: многомудрый автор может увести читателя в мистику («Аргентина», «Странные ангелы»), в литературу («Превращение» и все тексты с Николаем Степановичем в качестве героя, думается, Гумилевым), погрузить в пучины science fiction, в воспоминания о том, чего никогда не было, заставить перебраться в воображаемую географию или в будущее и одновременно прошлое («Египетский патерик»). Его тексты могут быть автодокументальными («Красная площадь», «Лучшие дни»), нарочито цитатными («В синем и далеком океане», «Николай Степанович улетает»), до пронзительности элегичными («Юрий Мамлеев», «Коммуникация»), гротесково-ироничными («Сияющие лица», «Любовь к родине»), наполненными постконцептуалистскими деконструкциями и метатекстом («Доброе дело», «Три сантиметра»), но, кажется, самое важное для Данилова — это зафиксировать момент, когда материальность дает трещину, расползается и остаются голые смыслы и эмоции. Ну и обязательный сюжетный пуант в финале.
Данилов, стоит ли сомневаться, метафизичен, и появление самых разных носителей религиозного знания в его текстах вполне оправданно. Да и без них окажется немало того, что необходимо осознать/принять/сформулировать. Из рассыпчатых бытовых деталей (например, формулы признания в любви к родине) может вырасти целая онтологическая драма.
Говорить ему стало
Сначала трудно
А потом и вовсе невозможно
Но ему все кажется
Что он говорит, говорит
И что он очень любит
Родину
Человек постепенно затихает
Умиротворяется, смиряется
Тихо засыпает
И превращается в снежный холмик
С биоразлагаемым содержимым
И при этом даже когда Данилов вроде бы ничего не говорит от себя, только описывает предметы, остается острое ощущение утекающего времени: вот все застыло на своих местах, а жизнь-то проходит! Постойте, тогда, получается, не застыло? Но жизни все равно стало драматически меньше.
Электричка катится и воет
И медленно набирает ход
И человек стоит
Рядом с телефонной будкой
Рядом со старой
Раздолбанной, ржавой
Советской телефонной будкой
И машет рукой
Хорошо, метафизика метафизикой, а что нового в книге 2023 года? И ответ найдется! Главным образом, тексты 2018–2022 годов, которые не вошли в предыдущие сборники и которые написал заметно посуровевший Данилов — я бы сказала, превращающийся на фоне крепчающей диктатуры из приметливого космополита в меланхоличного неговорильщика о судьбах родины. Так не говорят, но проговариваются. И проговаривают подчас больше, чем те, кто имеет обыкновение называть вещи своими именами.
И, кажется, весь ужас 2022 года впечатан Даниловым в стихотворение «Три сантиметра», с его наукообразным посылом: если утопить человечество в Байкале, то уровень воды поднимется на три сантиметра. Или — совсем зримо — в «Доброе дело», как бы написанное на полях даниловского романа «Саша, привет!» — там, где рандомно расстреливали людей:
Это мы специально так делаем
Когда просят закурить
Всегда так делаем
Стреляем перед двумя затяжками
Чтобы легче ему было
Он пока не ожидает
И всегда видно
По фонтану крови
Легко пережил человек
Или тяжело <…>
Мы специально так делаем
Мы же не звери
Хоть какое-то доброе дело
Но какими бы ни были новые тексты Данилова, он предельно верен самому себе: человек конечен — пространство неизбывно — время есть движение — жизнь статична и предсказуема — машинисты обречены на бессмертие, потому что поезда не умирают и космос еще по-настоящему не освоен, хотя туда летали Белка и Стрелка. А если вы смотрите из России, то и вовсе ничего не освоено, только пустота вокруг и жуть берет. Да Мамлеев делает козью морду из-за каждого несуществующего угла.