Проза о детстве в октябрьских номерах литературных журналов 2022 года
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2023
Продуктивная тема — детство.
Пиши о том, что хорошо знаешь, — иногда советуют мэтры молодым писателям. А о чем хорошо знает каждый из нас?
Пролистав октябрьские номера ведущих литературных журналов, тему детства я обнаружил почти в каждом. В прозе, поэзии, критике, публицистике. Пришлось делать выбор. И начать обзор захотелось с рассказа, который в начале октября был отмечен премией имени Валентина Катаева, а в конце того же месяца увидел свет в № 10 «Юности». Речь об «Истории, которую мы еще не проходили» Софьи Ремез. Некоторые удивились такому решению членов жюри, ведь Катаевская премия считается «взрослой», а Софья Ремез — детский автор, да и отмеченный рассказ изначально писался для опять-таки детской книги «Але, это Гоша!». Но сама писательница справедливо считает, что проводить жесткий водораздел между взрослой и детской литературой не стоит. Того же мнения, судя по всему, и герой Софьи Ремез Гоша Куницын, от лица которого ведется повествование. Гоша любит сочинять истории для младшего брата Сережи. Однако «История, которую мы еще не проходили» оказывается, во-первых, не чисто детской, а универсальной, способной привлечь внимание читателей разного возраста, а во-вторых, совсем не сочиненной. Автор признается, что в основе рассказа лежит реальный биографический факт из жизни ее отца — театрального режиссера и педагога Оскара Ремеза.
Начинается история с обычного мальчишеского интереса. Гоша открыл давно пылившийся на антресолях чемодан, набитый «лохматыми стопками бумаг, тетрадей и блокнотов», датированных серединой прошлого века. Среди них — дневник шестнадцатилетней Нины М., а также ее письма к Оскару, чувств к которому девушка не скрывает. Вот Нина пишет об Оскаре в холодном феврале, а вот их первый поцелуй — уже в июне… Так и хочется сравнить происходящее с сегодняшним днем. Нынешние дети и подростки нередко тоже вовсю ведут сетевые дневники, многие мечтают стать популярными блогерами, а некоторые уже успели, несмотря на юный возраст, искомую популярность обрести. Но понятно, что это совсем не то. «Постят» нынче, как правило, лишь прикольные «мемасики» да «видосики», хотя исключения, конечно, есть. Гоша же, читая о первом поцелуе Нины и Оскара, удивляется: «Кажется, ничего особенного. Но в дневнике об этом было пять страниц! Целых пять страниц!» В августе девушке начинает казаться, что ее любимый стал слишком холоден с ней, Нина уверена: они с Оскаром больше не увидятся…
На этом месте пора сделать необходимый экскурс в историю — страшную. Дневник Нины датирован 1941 годом, действие происходит в Ленинграде. «Вот закончится война, и тогда…» Читательские тревоги оказываются оправданны: будущего у чистой подростковой любви нет. Трагические причины понятны. Семейное становится частичкой всеобщего, и, думается, историю лучше всего изучать именно так — на основе маленьких жизненных примеров, заставляющих по-настоящему сопереживать героям, а не просто проходить мимо.
Все та же Северная столица, но уже образца восьмидесятых и начала девяностых — в цикле рассказов Рената Беккина «Ленинградское детство», опубликованном в № 10 «Невы». Детский сад, начальная школа, учителя, одноклассники и все то, что рано или поздно должно случиться с каждым ребенком. Параллели с современностью хочется провести и здесь. Вроде бы прошло не так много времени, но кое-что изменилось радикально. К примеру, в миниатюре «Кусок бездельника» герой-рассказчик вспоминает классную руководительницу Альбину Николаевну, позволявшую себе довольно жестко оскорблять во время уроков двоечников и хулиганов. «Никто из нас на эти реплики не обижался. Кто-то опускал глаза, кто-то тихо посмеивался. Но никто никогда не плакал и ни в коем случае не считал, что его обидели и унизили или, как сейчас принято говорить, травмировали». Есть в цикле несколько рассказов с портретами других педагогов, но интересны они оказываются в большей степени размышлениями персонажа-подростка об интимном. Многие представления тогдашних девятиклассников о «взрослых» отношениях между мужчинами и женщинами невероятно простодушны. Тут весьма уместен старый анекдот о родителях, наконец-то созревших для разговора со своим отпрыском о сексе и получивших от него шокирующий ответ: «Ну и что бы вы хотели узнать?» Или обратим внимание на рассказ «Путчисты». Уже в его заглавии отмечена значимая веха. Судьбу Нины и Оскара из «Истории…» Софьи Ремез изменил роковой 1941-й — полвека спустя страну будет поджидать год, который, пусть и по другим причинам, тоже назовут роковым. И важную роль в жизни автобиографического персонажа Рената Беккина он, естественно, сыграет. «В октябре 1991-го старшеклассники решили соригинальничать. Было задумано, что в школе произошел путч, на всей ее территории вводилось чрезвычайное положение, а вся полнота власти переходила к школьникам… Помню, во время урока математики к нам в класс ворвались несколько старшеклассников во главе с сыном завуча Мишкой Кутузовым. В руках у них были автоматы Калашникова, правда, с пустыми магазинами». Настоящие — оставшиеся с отмененных к тому времени уроков НВП. Представьте, что было бы, если бы теперешние старшеклассники устроили подобную «шутку». А тогда — обошлось.
И все же психологически самый сильный рассказ цикла — «Шапка». Герой-подросток, торопясь в школу, пытается влезть в переполненный автобус, но занять ему удается лишь нижнюю ступеньку. Дверь-гармошка не закрывается, персонаж слезать не хочет, в итоге на крайние меры идет водитель. Выйдя из кабины, тот срывает с мальчишки шапку и швыряет в снег. Сколько же чувств в душе главного героя! Обида, стыд, отчаяние, ярость, перерастающая в жгучую ненависть к обидчику. Но это еще не кульминация. Персонаж внезапно замечает, что свидетельницей случившегося стала одноклассница, в которую он «безответно влюблен уже почти пять месяцев». И без того сильные чувства обостряются, к ним прибавляются новые. Невольно ставишь себя на место героя, вспоминаешь собственный пубертатный период и понимаешь, что для подростка все произошедшее — настоящий конец света. Тебя не просто публично унизили, а унизили на глазах девушки твоей мечты. Теперь-то уж точно обидчику нужно отомстить… Сигналы эпохи прозвучат и здесь: покарала ли судьба злосчастного водителя, мы не узнаем, при этом нужную интригу автор создаст, упомянув о сюжете культовой передачи «600 секунд»: «Однажды вечером я зашел в большую комнату и услышал доносившийся из телевизора бодрый голос Невзорова (22.04.2022 включен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов. — Прим. ред.). Он сообщал, что никто из пассажиров серьезно не пострадал, а водитель автобуса в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Угроза его жизни сохраняется».
Давид Шахназаров, чья повесть «Девяностые» появилась в № 10 «Нового мира», — ровесник Рената Беккина, его детство также пришлось на период заката СССР и рождения новой России. Вот только это уже не Ленинград/Петербург, а окраинный район на севере Москвы, отношения к которому герой-рассказчик не скрывает, называя его исключительно Паскудниками. В названии повести заявлены девяностые, однако сюжет обрывается осенью 1993-го, само же художественное полотно оказывается будто бы сшито из отдельных лоскутов-воспоминаний суровыми нитками.
Начало иной эпохи глазами ребенка — яркие вспышки общего и частного. Общее — пустота продуктовых магазинов «и их бессмысленный мясной запах без мяса» или, к примеру, модная жвачка в ярких обертках, ставшая гораздо популярнее шоколада. Частное — поход в баню с отцом, где пузатый дядя пригласил тетю сесть ему на колени, после чего папа благоразумно поспешил увести сына, или история «дедовщины» в больнице, где герою удаляли гланды. Операцию, кстати, проводил врач по фамилии Хасбулатов, а раз мы говорим о конкретном периоде, то и образ в голове читателя может родиться соответствующий. И все же о политической турбулентности автобиографический персонаж говорить подчеркнуто не хочет: «“Союз развалился” — для меня пустой звук». Но мы видим, что эта турбулентность отразилась на семье ребенка самым непосредственным образом. «Восьмидесятые и девяностые для меня — мама. Сначала учитель музыки. Такой, что, когда урок заканчивался, ее ученики просят продления. Потом мама-бизнесмен…» Для выживания в лихую годину приходилось осваивать новые профессии и каким-то образом приспосабливаться к пресловутым веяниям времени. Тогдашний бизнес не мог существовать без «крыши». Страшное, конечно, в рассказе Давида Шахназарова будет — как и у Софьи Ремез в истории про 1941-й, как и у Рената Беккина в рассказе про 1991-й. Жалко ли избитого сирийца Рыдвана, в один миг лишившегося в подземном переходе абсолютно всех своих денег, на которые тогда можно было купить «две с половиной квартиры» в центре Москвы? Жалко ли погибшего гаишника Сережку? Ну как вам сказать? Такие времена… По-настоящему жалеешь, наверное, лишь одинокую соседку маленького Давида Александру Ивановну, заменившую мальчику няню. Простая наивная старушка, убитая пьяным лихачом за рулем. О судьбе героини читать действительно тяжело, тем более, представляя ее образ, писатель намеренно усиливает натуралистическую составляющую, добавляет физиологии. Да, снова время перемен, время жертв…
А времена, как сказал современный классик, не выбирают.