Рассказ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2022
Об авторе | Анна Александровна Матвеева, прозаик, автор романов «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной», «Каждые сто лет», сборников рассказов «Девять девяностых», «Спрятанные реки» и др. Четырехкратный финалист премии «Большая книга», лауреат премии имени Бажова. Живет в Екатеринбурге и в Москве.
Когда мы переехали в эту квартиру, я долгое время просыпалась по утрам с ощущением счастья и благодарности за то, что живу именно здесь — что просыпаюсь под пение птиц, а не под утренние матерки сотрудников магазина «Рабочая одежда», что курили аккурат под нашими бывшими окнами. У меня был теперь собственный кабинет, у ребенка — детская, у мужа — небольшой спортзал, и все это в тихом центре города. Теперь-то, насмотревшись на московские двухкомнатные «квартиры» с видом на помойку, я понимаю, как нам тогда повезло. Во всех отношениях.
Даже с соседями. Справа — безотказный врач Наталья Ивановна, к которой все мое семейство обращается при первых же приступах ипохондрической паники. Сверху — тихая Руфина Алексеевна, много лет прожившая в коммунальной квартире и поэтому не позволяющая себе передвинуть со звуком стул. Внизу — добродушный Андрюша с красивой женой. А слева — Инга, любительница птиц и всяческой живности.
— Ничего себе у вас котяра, — сказала она мне при нашей первой встрече, когда мы запускали в квартиру Василия, пребывавшего тогда в своей наилучшей форме (когда он умирал, то исхудал за месяц, став почти бесплотным, и лежал целыми днями в раковине гостевой ванной). — Да он больше моей собаки!
Вынесла показать крошечного йорка, дрожащего сразу и от страха, и от холода.
Я вежливо улыбнулась. Мне нравятся большие собаки, да и то на расстоянии. А моя мама всегда говорила, что ее любимое животное — «на картинке».
Инга же заботилась о всякой твари, парной или нет, с таким усердием, что я диву давалась: откуда у нее на это время и силы, ведь она работает! Каждый вечер соседка обязательно навещала бездомных кошек, и в машине у нее всегда лежал наготове большой пакет сухого корма. Под зиму развешивала на кустах под окном кормушки с семенами и салом для синичек, где потом деловито копошились не только синички, но и жирные голуби. Прилетали к Ингиным кормушкам и свиристели, и снегири, и воробьи, конечно, — как без воробьев!
У соседки дача где-то на Шарташе, дачу называют садом, на уральский манер. Когда я уже переехала в Москву, Инга несколько раз присылала мне по вотсаппу фото редких птиц, прилетавших к ней в сад, — у одной, как сейчас помню, были крылья зеленого, как у попугая, цвета, а под ними еще и черно-белое исподнее: элегантный, как парижанка, гость оказался зеленым дятлом.
Муж мой каждую осень ждет, когда Инга развесит на кустах сирени, бересклета и калины бульденеж свои кормушки. Всем приятно смотреть на птичек, но никому и в голову не приходит взять на себя часть забот о местной фауне: просто потому, что все двадцать лет, что мы здесь живем, это делает Инга.
А я прилетаю теперь сюда раз в месяц, на несколько дней. Беру билет на один и тот же рейс, так что меня уже узнают работники кафе из шереметьевского терминала В и тетеньки на предполетном досмотре в Кольцове. Три недели Москва крутит меня так и этак, сжимает то в объятьях, то в тисках, а в Екатеринбурге я дышу, живу и ни о чем не думаю (кроме того, что мне уже хочется вернуться в столицу и продолжить наш с ней бешеный танец). Курю на своем привычном месте, рядом с Ингиной машиной — и вдруг замечаю на окне соседки привязанные пластиковые пакеты. Они шуршат и развеваются на ветру, как рваные паруса. И это довольно странно, потому что Инга — женщина со вкусом и с деньгами. Пакеты из «Перекрестка» как элемент дизайна — явно не ее стиль.
Самой Инги не видать, поэтому я возвращаюсь домой и спрашиваю у мужа:
— А что это там у Лукиных висит на окне?
— О, ты же не знаешь! — оживился муж. — К нам повадился безумный воробей.
Наши окна рядом с соседскими, поэтому муж мой тоже пострадал от воробья, пусть и не так, как Инга.
Началось это в марте, на следующий день после женского праздника, в половине шестого утра. Инга проснулась от резких ударов в стекло и подскочила от неожиданности.
За окном топорщился серый комок с крыльями — он атаковал окно с таким усердием, как будто стремился передать срочное сообщение.
Птица бьется в окно, — вспомнила Инга, — это не к добру!
— Кыш! — строго сказала соседка. Она умеет быть строгой и убедительной: когда мы въезжали в эту квартиру, Инга так мастерски разговаривала со строителями, что нам оставалось лишь завистливо вздыхать. Но то, что действовало на строителей, не произвело ровным счетом никакого впечатления на воробья. Ингин «кыш» птичку даже как бы раззадорил — и воробей начал кидаться на окно с новой яростью. Со стороны могло показаться, что воробей решил свести счеты с жизнью, но беда в том, что Инга находилась не со стороны — как я, например, в своей далекой Москве — а в эпицентре событий.
— Пошел отсюда, — достаточно дружелюбно сказала соседка. Но воробей не послушался. Поколотился о стекло еще пару минут и только потом улетел.
Уснуть у Инги после всего этого, конечно, уже не вышло. Она крутилась с боку на бок, потом встала и пошла на кухню завтракать.
Из окна кухни хорошо было видно кормушки, где птиц, как всегда по утрам — труба нетолченая. Инга сварила себе кофе и принялась разглядывать своих столовников, уделяя особое внимание воробьям.
Если утренний гость среди них и был, то ничем не выдавал свое присутствие.
Наша соседка — женщина рассудительная и не склонная к суевериям. Но тем же днем, когда выдался перерыв между двумя клиентами, она все-таки вбила в поисковую строку фразу «Птица бьется в окно». И ее чуть не снесло шквальной волной историй о душах умерших, которые ищут покоя, о скорой смерти кого-то из близких, о беспокойстве и дурном предзнаменовании.
Кому такое понравится?
Инга решила тем же вечером заскочить на всякий случай в храм и поставить свечку, но как-то закрутилась, забыла, а когда вспомнила, то уже стояла намертво в пробке на Малышева.
Ничего, завтра заеду, — решила соседка. Спать она ложилась с легкой тревогой, как бывает накануне неприятного события — но взрослый же человек! Взяла себя в руки и уснула. Снилось ей что-то приятное — летнее, морское, вроде бы она плыла по волнам на красивой яхте, которую потом стали обстреливать со всех сторон пираты на джонках. Стреляли, швыряли что-то в борта, так что на яхте всем приходилось уклоняться, а удары были такие сильные, такие громкие…
Она проснулась от собственного крика — и увидела за окном воробья, целеустремленно кидавшегося в стекло. Сегодня он напоминал второстепенного персонажа дешевого боевика — таким по сценарию суждено выбить плечом запертую дверь и тут же пасть в перестрелке.
Инга посмотрела на часы — половина шестого. Воробей-будильник.
Окно открыть побоялась: вдруг влетит в квартиру? (Интернет говорит, это еще хуже.)
Воробей как будто понял, что Инга проснулась, — и скрылся с глаз, но уже на следующий день неистовствовал за окном с новой силой.
Впервые за последние двадцать лет Инга смотрела на свои любовно развешанные кормушки без умиления. Объеденный шматок сала грустно раскачивался на ветру и напоминал пострадавшую в неравной схватке боксерскую грушу.
Соседка позвонила моему мужу.
— Вас там воробей не беспокоит случайно?
— Беспокоит, — сказал муж. — В основном кота.
Наш Люс, действительно, не сходил с подоконника целое утро — но воробья это соседство не смущало. Он пару раз энергично ударялся грудкой о стекло, а потом перемещался к соседям, где уже бесчинствовал в полную силу.
— Может, ты им корма забыла насыпать, вот они и отправили гонца напомнить? — предположил муж.
— Ничего я не забыла, — оскорбилась Инга. — Это какой-то сумасшедший воробей. Неблагодарный!
— Весна, — покивал муж, глядя в окно, за которым еще и не пахло никакой весной.
На следующий день Инга уже сама проснулась в половине шестого — воробей прилетел ровно через минуту, побился о стекло минут пятнадцать и после этого исчез — скорее всего, с чувством выполненного долга. На работе все заметили, что у соседки темные круги под глазами, но списали это на тяжелое душевное состояние, в котором сейчас пребывает каждый неравнодушный член общества. Но когда Инга впервые за свой внушительный стаж перепутала время подачи документов на срочную сделку и не отменила обременение, которое успешно сняли днем ранее, коллеги догадались, что дело здесь не только в политической повестке.
Инга доверилась старшей и младшей коллегам — Анне Петровне и Женечке.
— Ой, это очень плохо, — расстроилась Анна Петровна. — Надо освятить квартиру, Инга. Не тяни с этим.
А Женечка сказала, что у ее тети был похожий инцидент с синицей — и что тетя развесила за окном шуршащие пакеты из «Перекрестка» (они вроде бы шуршат лучше других). И что на синицу это отлично подействовало, то есть она исчезла и больше тетю не беспокоила.
Я прилетела домой как раз во время испытания пакетов — шуршали они, действительно, на славу, но воробью это было как слону дробина. Ровно в половине шестого он занял свой пост и бился грудью в стекло (как у него хватало сил, непонятно: а может, это был не один воробей, а несколько сменных? Банда единомышленников?).
— Воробьи на токовище бьются грудью до крови, — задумчиво пробормотал мой муж. — Вроде бы продаются ультразвуковые отпугиватели для птиц, я где-то видел. Сейчас поищем ссылку.
Он в самом деле нашел ссылку на сетевой магазин, где со знанием дела и без всякой мистики рассуждали о том, что ультразвук отпугнет птицу раз и навсегда за каких-то четыре с половиной тысячи рублей. Площадь покрытия — сорок квадратных метров!
Муж отправил ссылку Инге, и через два дня ей уже доставили на дом заветную коробочку.
Я в Москве, Женечка и Анна Петровна в офисе, а также мой муж с котом Люсом по соседству с нетерпением ждали позорного бегства воробья с поля боя. Отпугиватель установил взрослый сын Инги — примостил рядом с кондиционером.
Воробей, по-немецки пунктуальный, прибыл ровно в половине шестого утра и уселся на кондиционер, внимательно разглядывая черную коробочку отпугивателя, включенного на полную силу. Потом он, если верить Инге, возмущенно крякнул — и начал биться о стекло спальни с удвоенной силой. После чего, немного подумав, нагадил на ультразвуковую машинку, проявив редкостную точность (мне бы так попадать окурком в урну!).
Отпугиватель удалось вернуть, «деньги вернутся на счет в течение трех дней, в зависимости от вашего банка», — смущенно заверили Ингу в сетевом магазине. Судя по всему, на продавцов произвело впечатление видео, где воробей расхаживает по карнизу, всем своим видом демонстрируя, в каком гробу он видал этот ультразвук.
— Природа побеждает технику, — сказал мой муж, в котором, судя по всему, просыпалось что-то вроде уважения к воробью. Но и соседку нам было жаль! Так сложно определиться, на какой же ты все-таки стороне…
Инга не сдавалась. Шуршащие пакеты заменила фольга, нарезанная длинными лентами и напоминавшая бахрому объявлений для великанов. Над кондиционером сидело теперь маленькое вудуистское чучело, от одного взгляда на которое ужас взбегал по позвоночнику, как по лестнице — но воробью плевать было на все эти ухищрения. Он прилетал. Бился о стекло. А теперь еще и гадил, весьма, я бы сказала, изобретательно. Приметы жизнедеятельности воробья напоминали следы от пуль на ветровом стекле автомобиля.
— Я готова его убить, — сказала Инга в начале апреля, когда я снова прилетела домой.
— Ты не сможешь, — засомневалась я. — Ты же так любишь птиц… Эти кормушки, и тот зеленый дятел у тебя в саду, помнишь?
— Я люблю птиц, — подтвердила Инга, — но конкретно этого воробья хочу убить.
Она купила отраву и попросила сына посыпать ею сверху кондиционер. Воробей аккуратно обогнул опасный участок и преспокойно уселся на карниз.
Дальше все шло без изменений. Хотя нет! Менялась Инга и ее отношение к живой природе. Теперь она не замечала, как тают сугробы, как пробиваются сквозь прошлогоднюю траву зеленые стрелки, как гомонят по утрам птицы… Соседка почти перестала спать по ночам, ей даже не помог коктейль из пиона, пустырника и корвалола, прописанный безотказной Натальей Ивановной.
Муж по телефону рассказал мне, что Инга собралась нанять киллера.
— Из пушек по воробьям? — потрясенно спросила я, кидая окурок в урну и для разнообразия не промахиваясь.
— У них какой-то друг семьи — чемпион по стендовой стрельбе.
Чемпион приехал строго в назначенное время (точный, как воробей!) и сразу же понял, что не ошибся с адресом. Потому что к шторкам из фольги и чучелу-вуду добавился громадный плакат с расправившим крылья ястребом. Это был даже не плакат, а целая картина, достойная места в музее средней руки — ястреб выглядел так натурально, что птицы прекратили навещать Ингины кормушки. Или же они пропали не из-за картины, а просто потому, что пришел май? В моей спальной Москве все цвело и благоухало, и тонкий аромат мусоропровода с нотками благородной плесени и нюансами кошачьей мочи сменили запахи цветущих яблонь, черемухи, сирени… В сквере у метро свежо до остроты пахло газоном, а может, и озоном. Жаль, что клен под моим окном, судя по всему, заболел — едва покрывшись листьями, он тут же начал их сбрасывать, и эта желтая листва на майской траве сводила меня с ума, потому что я не готова была не то что к осени, но даже к лету!
В Екатеринбурге тем временем продолжалось драматическое противостояние человека и воробья. Чемпион по стендовой стрельбе замерил расстояние до окна и сказал:
— Я, конечно, его убью, но не могу гарантировать, что стекло не пострадает. Готовы рискнуть?
Инга сказала, что не готова. Воробей согласно чирикнул и улетел.
— А в церковь ты сходила? — спросила я в свой следующий приезд, в июне. — Поставила свечку?
— Сходила, — сказала Инга. — И свечку поставила, и панихиду за упокой души заказала. Если это та душа, о которой я думаю… Мне даже квартиру освятили!
Пора было обратиться за помощью к науке.
Женечка с работы продиктовала Инге телефон ведущего местного орнитолога, который иногда выступает по радио с развлекательными сюжетами. Орнитолог оказался пациентом Женечкиной мамы-ортодонта.
— Вы, наверное, живете в высотном здании? — первым делом спросил орнитолог. — И у вас зеркальные окна?
— Я живу на четвертом этаже, и окна у меня самые обычные. Разве что чисто вымытые, кроме, конечно, карнизов.
— Удивительно! — сказал орнитолог. — По весне птицы обычно атакуют высокие этажи — они видят в окнах свое отражение и принимают его за соперника, с которым необходимо биться за самку.
Орнитолог незаметно для себя самого стал говорить голосом радиоведущего и вплетал в свою речь термины — «синантропный вид», «гнездование».
— Самец отличается от самки наличием темного пятна на шее, напоминающего галстук.
— И что мне делать? — нервно спросила Инга. — Запачкать окна? Найти ему самку без галстука? Я, в принципе, готова. Я уже на все готова, лишь бы он не будил меня каждое утро в половине шестого!
Орнитолог начал было объяснять, как происходит любовно-брачный период у домовых воробьев, и тут же сам себя самокритично прервал:
— Но позвольте, в апреле они уже обычно откладывают яйца! Сейчас, по идее, птенцы должны уже покинуть гнездо…
— Вот именно! — ядовито сказала Инга. — Другие уже птенцов высидели, а мой до сих пор не может найти себе пару.
Когда она пересказывала мне этот разговор, в голосе ее звучало нечто вроде тревоги о сложной интимной жизни воробья. В конце концов, Инга действительно любит птиц и всяких тварей — необязательно парных. Хотя парным, конечно же, легче выжить.
А когда она зашла в подъезд и ленты фольги на окне зашумели от кондиционера, я увидела рядом с машиной крохотного воробьишку. Он склонил головку набок и внимательно разглядывал то ли меня, то ли что-то незримое, витавшее в воздухе.
— Это ты всех переполошил? — спросила я. — Зачем ты бьешься в окна? Ты точно не ошибся адресом?
Воробей сделал в мою сторону два шажка, а потом резко снялся с места и улетел, даже не чирикнув на прощанье. Нарисованный ястреб, чучело-вуду и я смотрели, как он улетает прочь от нашего дома — дома, где я была счастлива когда-то очень давно.
И мы знали, что он не вернется.