Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2022
Об авторе | Анна Нуждина (р. 2004) — литературный критик, автор критических статей и рецензий в журналах «Юность», «Урал», в «Литературной газете». В 2022 году — член рабочей группы премии «Ясная Поляна». Предыдущая публикация в «Знамени» — «Больше, чем римский снег» (№ 6, 2022).
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Для начала давайте разберемся с термином из названия. Хонтология — метод исследования социальной жизни, при котором мы допускаем внедрение в структуру сознания и коммуникации некоторых «призраков». «Призраками» называются явления, не существующие материально, но незримо сопровождающие нас как образ, память или пример для подражания. Эти явления проявляются в культуре опосредованно, вызывая, например, всплески ретромании или моделируя совершенно определенные речевые ситуации. Например, за утверждением: «Будь готов!» с немалой вероятностью последует ответное: «Всегда готов!» Причем оба участника коммуникации могут не иметь никакого отношения к пионерской традиции, а, например, перенять устойчивое сочетание от старших родственников, даже не вдумываясь толком в его контекст. Те (далеко не только и даже не столько речевые) явления и приметы советской жизни, что с развалом Союза не только не ушли в небытие, но и вросли в ткань современного быта, — вот предмет нашего разговора, искомые «призраки».
Саров — мой родной город, и уехать из него мне еще только предстоит. К тому же я родилась много позже распада СССР, что делает мой хонтологический эксперимент одновременно и проще, и сложнее. С одной стороны, я конструирую искомую советскую жизнь не из памяти и опыта, а понаслышке. С другой же стороны, когда изначально имеешь дело с «призраками», а не с «живой материей», легче их распознать. Об этом часто пишут антропологи в связи с призраками и покойниками вполне традиционными: фольклорная культура подразумевает, что факт смерти человека как бы выпадает из его памяти и памяти его близких, когда ходячий мертвец возвращается в свое жилище и пытается заниматься обычными людскими делами. Так же и здесь: имевшие дело с настоящим советским опытом и вовсе могут не воспринимать его отголоски и некромутации как отдельный элемент быта.
Вместе с тем поработать с советским мифом, как это делают большие серьезные антропологи, я не могу — материалов не хватает, а для их грамотной обработки — знаний. Да и квалификация не та. Поэтому то, что предложено будет вам прочесть после этого предисловия, — не что иное, как сборник баек из склепа, досужих сплетен, мимолетных воспоминаний и обывательских жалоб на жизнь в Сарове. Но ведь что есть жизнь и бытовая культура, если не это?
ЗАПЕРТЫЙ САД: ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ КОРНЯХ САРОВА И СОВЕТСКОМ ПРОЕКТЕ
В истории формирования Сарова обычно выделяются два основных этапа, они же продуцируют два главных символа города. Эти этапы я назову «обитель» и «город-сад», согласно административному статусу территории, на которой находится нынешний Саров, и ее репутации. В дореволюционное время здесь находилась Саровская пустынь — известный мужской монастырь. Города не было, и все приметы, оставшиеся с тех пор, — религиозного характера. Славно это место было благодаря святому Серафиму Саровскому, чьи пустынки и знаменитый молельный камень и сейчас любимы паломниками. Если только те смогут проникнуть в город.
В советское время территорией монастыря занялись не сразу, но именно она была в середине прошлого века выбрана для создания главного в системе закрытых городов — того, в котором создадут атомную бомбу. Собственно, она — второй символ города. В головах современных жителей города парадоксально смешалось представление о Сарове как о «святом месте» и как о «ядерной колыбели». Многие примерно в равной степени гордятся и чудотворной славой, и причастностью к ядерному щиту России!
Если вдуматься, закрытый город — один из нескольких наиболее занимательных чисто советских проектов, своей необычностью напоминающий скорее об экспериментальных двадцатых, чем о сталинизме. Вокруг охраняемого объекта создается развитая инфраструктура, и город искусственно населяется людьми — на первых порах сюда привозили не только научных работников и инженеров, но и учителей, врачей, юристов. Бюджет города и градообразующего предприятия позволял избегать дефицита, наладить систему социальной поддержки работников Ядерного центра (ныне — РФЯЦ ВНИИЭФ) и благоустроить город куда лучше, чем обычно можно увидеть в провинции. Вспоминается знаменитое: «Здесь будет город-сад!» Город-сад и есть: огороженная территория включает в себя леса едва ли не больше, чем жилых кварталов, есть несколько искусственных озер, подземные ключи и заливные луга. В советские времена город, носивший поочередно несколько названий: Центр-300, Арзамас-16, Шатки-2, напоминал золотую клетку, в которой жилось изобильно, но не слишком свободно.
Современный Саров уже, конечно, нельзя назвать полноценной реализацией советского проекта. Искусственный ввоз людей на территорию прекратился, вновь расцвела духовность, были восстановлены многие храмы. Однако закрытый город, сохраняя административный статус, крайне инертен, и многие сферы городской жизни не претерпели значительных изменений.
ЗАВОДЫ И ОГОРОДЫ: О ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИИ ГОРОЖАН
Вследствие того, что Ядерный центр, образовавший вокруг себя город, не прекращал работать в 1990-е, его социальная инфраструктура дошла до современности практически без изменений. Для сотрудников центра есть отдельная поликлиника и профилакторий, столовые и Дом культуры. Коллективы Дома культуры обеспечиваются из бюджета предприятия, поэтому, во-первых, занятия там бесплатные, а во-вторых, билеты на концерты в Доме культуры чаще всего не продаются в кассе, а раздаются работникам Ядерного центра в виде пригласительных. Для детей — детские лагеря, куда дети занятых в других учреждениях родителей могут попасть, лишь уплатив сумму, примерно в пять раз большую, чем та, которую платят сотрудники центра. Лагерей три: «Гайдар», «Лесная Поляна» и «Березка». Первые два — за территорией города, последний — внутри нее. В советское время в черте города был еще лагерь «Чайка», но сейчас от него остался лишь фасад. Сумма пребывания в лагерях символическая — около пяти тысяч рублей, а смена длится, как и везде, месяц. Помимо этого, для детей существует и Дом пионеров (там правда есть живые пионеры, но об этом позже). Там есть также бесплатное дополнительное образование, проводятся концерты. Формально учреждение обеспечивается из бюджета города, но фактически большинство мест в городской думе занято все теми же сотрудниками Ядерного центра. Мэр обычно — тоже из их числа.
Помимо общественной жизни города, следы советского сохраняются и в бытовых привычках горожан. Например, со времен дефицита никуда не делась практика огородничества, многие представители «молодых» и «зрелых» поколений выкупают землю под хозяйство. Те, кому огород достался по наследству, тоже не спешат его продавать, а предпочитают работать на земле сами, объясняя это тысячью различных причин: преемственность, экология («Зато свое!»), необходимость физических нагрузок при сидячей работе. Совместительство, кстати, приветствуется, и неофициальное поощрение (например, публикация заметки в газете) может быть вынесено скорее не за реализацию отчетного плана, а за то, что человек занят и в Ядерном центре, и, например, в Доме культуры, и на городском телевидении.
Интересно, что инфраструктура города активно развивается, и появляется множество различных кафе и ресторанов. Однако культура посещения их в Сарове развита плохо, и даже среди подростков число тех, кто питается в кафе, крайне мало. Вызвано это не отсутствием карманных денег, а тем, что люди приучены есть дома и воспринимают поход в ресторан как торжественное событие. Большей популярностью пользуются, особенно среди сотрудников градообразующего предприятия, столовые и блюда из кулинарии крупных супермаркетов. При этом уровень жизни в Сарове высокий, зарплаты немногим ниже московских, поэтому экономических причин у такого пищевого поведения горожан, за редкими исключениями, нет.
ДУХ САХАРОВА: О САРОВСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
«Мы — наследники Сахарова и Курчатова». Эта фраза определяет все: ею начинают разговоры об особом генофонде Сарова и о «саровской интеллигенции». Иногда контекст пародийный, но чаще нет, и собственной исключительной преемственностью саровчане привыкли объяснять многое. Считается, что и дети-то у нас умнее всяких арзамасских и ардатовских, и мороженое самое вкусное (называется, кстати, «Честное пионерское»), и лимонад натуральный, ну и люди, конечно, добрые. Многие коренные саровчане именно поэтому пренебрежительно относятся к «понаехавшим» из округи молодым специалистам. Социальная стратификация, поддерживаемая преемственностью с учеными-академиками, сохраняется. Интеллигенцией считаются работники Ядерного центра, занятые не на инженерных должностях, а на научных. Причем лучше, чтобы это были саровчане во втором или третьем поколении.
БАЙКА ИЗ СКЛЕПА: КАК В ДЕВЯНОСТЫЕ ГОРОД ОТКРЫВАЛИ
Приехали как-то в начале 1990-х в город два нижегородских журналиста. Хотели они здесь делать разоблачительный репортаж об ужасах советского строя и, в частности, снять серию интервью. Конечно, горожане должны были наперебой уверять, что жилось им при коммунизме холодно и голодно, а теперь все они с нетерпением ждут, когда же город откроют и все наконец станут равными и свободными. Но, увы, любовная лодка разбилась о быт: опрошенные саровчане жизнью в закрытом городе были вполне довольны и, поняв, какого рода сведения от них хотят получить, обматерили журналистов. Так и вернулись они в Нижний Новгород ни с чем, совсем без репортажа. А город так и не открыли, хотя слухи о том ходили.
Теперь минутка логистики. Саров не открыли не только из-за протеста жителей, но и по техническим причинам. Ядерный центр объединяет работников множества специальностей, занятых на нескольких площадках в разных частях города. Открыть Саров значило бы перестроить предприятие так, чтобы все заводы и научные институты находились в одном месте, и место это потом обнести проволокой, огородить заборами и поставить охрану. На такие большие затраты и сейчас (а тем более — тогда) вряд ли кто решится.
А коммунистическая партия побеждала на выборах в городскую думу чуть ли не до 2010-х годов.
ПИОНЕР И КОЛЛЕКТИВИСТ: О САРОВСКОМ ОБРАЗОВАНИИ
Я уже упоминала о том, что местные детишки, по мнению горожан, умнее других в области. Хороший генофонд — это скорее «призрак», чем правда, как и второй подобающий ситуации аргумент: сохранение в городе советской системы образования. Учителей советской закалки осталось немного, да и ФГОСов никто не избежал. Истинная причина кроется в сотрудничестве с МГУ и МИФИ, наличии огромного для провинции количества образовательных центров и банальном спонсировании технического образования школьников. О гуманитарном лишь с грустью вздохнем.
А вот что роднит типичную саровскую школу с советской, так это дух коллективизма. Учебный процесс немного напоминает жизнь в пионерском лагере: даже в нынешнюю эпоху индивидуализма и саморазвития над личностью господствует коллектив, над учеником — класс. «Честь класса» и «честь школы» для своего поддержания требуют обязательного участия во множестве мероприятий чисто факультативного характера. Развит механизм круговой поруки как метода социального контроля, поэтому защищающий свои интересы школьник — это, предсказуемо, диссидент и главный враг школы. Не двоечник и хулиган, как можно было бы ожидать.
Возможно, причины такого отношения кроются в процветании городского пионерского движения, практически не приостанавливавшего работу с момента развала СССР. В каждой школе есть пионерская дружина, пионервожатый, пионерская комната. Посвящают в пионеры четвероклассников каждый год, и отказаться считается неприличным. В моем классе был только один непионер — по религиозным соображениям.
В Доме пионеров проводятся конкурсы для знаменных групп, барабанщиков и горнистов, ведется учет пионерской активности. Есть летний пионерский лагерь и летняя же Школа пионерских профессий, где учат в том числе и историю пионерского движения.
БАЙКА ИЗ СКЛЕПА: ПРИЗРАК ЛИЗЫ ТИШКИНОЙ
На рубеже нулевых и десятых в городе пропала девочка. Дело было громкое, потому что в Сарове в принципе очень низкий уровень преступности, а осужденных по тяжким статьям отсюда еще и выселяют без права вернуться. Девочку звали Лиза Тишкина, она вышла днем из школы и не дошла до дома. Так и не нашли ни ее, ни тела. В это время мои ровесники как раз пошли в школу, и это стало нашим хитом среди страшилок. Ни у кого не было сомнений, что Лиза умерла, поэтому проводились спиритические сеансы, чтобы вызвать ее призрак. Как минимум в нескольких школах были особые места, где Лиза якобы являлась детям в луче света или в колыхании занавесок. Но наша школа в деле «общения с Лизой» зашла дальше всех: на заднем дворе стояла большая заброшенная теплица, а рядом — сторожка, где по ночам собирались наркоманы. И вот в этой теплице якобы нашли вещи Лизы: носок, куклу, а главное — красный галстук. С тех пор призрак обзавелся атрибутами пионерки и стал похож на героинь романов Ильи Масодова.
Но детей это не смущает — до сих пор вызывают.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Улицей Ленина и шутками про колхоз вряд ли кого-то можно удивить. Именно поэтому я не стала писать о саровской топонимике, не изменившейся с советских времен, о памятниках академикам и их дачах — местное деревянное зодчество и сталинский ампир не уникальны. Но сохранение в современной России советского проекта закрытого города влечет за собой сохранение и других примет, идей советской жизни. Становясь нашей гордостью и признаком идентичности, они тяготеют над нами и во многом вызывают в нас страх перед другими городами. Однако развитие продолжается, Саров больше уже не советский город. И нельзя утверждать, что многие милые сердцу приметы советской жизни не уйдут в небытие через 20–30 лет.