Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2022
Об авторе | Татьяна Андреевна Риздвенко родилась 3 июня 1969 года в Москве. После художественно-графического факультета МПГУ преподавала живопись и композицию в театральной гимназии Галины Вишневской. Публиковалась в «Знамени», «Дружбе народов», альманахе «Мансарда». Две книги стихов: «Личный воздух» (Глобус, 1999), «Для Рождества, для букваря» (ОГИ, 2002). Прежде в «Знамени» — «Бытовая магия», (№ 12, 2002); «Странно начинаться на букву Ф», (№ 10, 2009).
* * *
Заехать в Вязьму пообедать
и убедиться как назло
в том, что война не гром победы,
а сокрушительное зло.
Ты хочешь графские усадьбы,
беседки, липы и пруды,
мелькнувшие в аллеях свадьбы,
а всюду тяжкий гул судьбы.
От массовых захоронений
пружинит бедная земля
(позор напрасных обвинений
и ужас умолчани-я).
Здесь тесно от мемориалов
(врут, что закрыт мемориал).
Могил больших, могилок малых —
здесь каждый первый умирал,
кто в Вяземском котле варился
(а выжил — угнан и пленён).
Их имена и даже лица
запомнил личный медальон.
Окей, закрыли тему эту!
Везде, но в Вязьме как-то нет…
Смертей военных эстафета
длинней обычных эстафет.
Афганистан, Чечня, Ангола,
Чечня, Осетия, Афган.
Чему нас учит эта школа?
Что сообщить желает нам?
Среди табличек зла и горя:
семидесят девятый год,
и где-то там в Японском море
погиб на острове Аскольд
старлей Сергеев Александр.
Дела давно минувших дней…
Зачем на мине этой самой
мы снова топчемся на ней?
Мы прыг в котёл и там сварились?
Сказать: горшочек, не вари
окажется враньё и ересь,
но ты не бойся, говори.
* * *
Соседство — важнейшее из искусств.
Но я всё никак не войду во вкус.
Мне бы хотелось приходить с корзинкой фруктов,
к соседям, с яблочным пирогом:
добро пожаловать в наш общий дом!
Но это смотря каких подселили фруктов…
Мы делили старинный северный дом
со странной компанией, укладывающейся с трудом
в обычную схему: семья, друзья.
Раскусить этих было нельзя.
Самое простое: семейка вампиров.
Вампир-художник, вампир-рыбак,
вампир-девица, вампир-просто-так.
Просто-так всю неделю простоял, глядя на озеро,
меняя локацию: рассвет, закат.
Художник безостановочно писал это озеро,
меняя локацию, не поднимая зад.
Их девица была не вампир, а ведьма,
красивая, смуглая, злая, за двадцать едва.
Кем она приходилась остальным вампирам?
Дочь, внучка, племянница? у вампиров же нет родства…
Вампир-рыбак был среди всех самый лучший:
он вообще не показывался на суше.
Кстати, у них никогда не пахло едой,
не шипело весёлою сковородой…
Ладно, думаю, напишу хоть про них рассказ,
раз
так они мою душу смутили.
Но никак не приходит писательский что-то экстаз,
стишок и тот идёт еле-еле.
Не постичь
вампиров, хоть неделю делили кров…
Не забыть,
как они отшатнулись от предложенных белых грибов.
* * *
Запомнилась в Каргополе гостиница «Морошка».
Чистенькая, без претензий, стоящая в стороне.
Номер на троих нашёлся ура без брони,
номер как номер, с картинками на стене.
Портье был полненький молодой мужчина,
он в гостиничной кухне всё время что-то готовил и ел.
Стройная горничная в подсобке гладила простыни.
Тут же, в ведре, огромный букет алел.
Зачем в подсобке среди простынь — букет?
Зарыта собака, секрет…
Я всё время думала про эти розы-угрозы.
Букет как с премьеры или по страстной любви.
Думала, вот они нам устроят ночью,
портье и горничная, а мы через стенку от них.
Розы никак не выстрелили, зато наши окна
выходили на автосервис, куда за КамАЗом КамАЗ
въезжал, и днём это было смешно и тревожно,
а ночью конкретно достало нас.
Там, понятно, всё лязгало и скрежетало,
за полночь стихло, но этого мало,
сторож автосервиса, совсем пожилой мужчина,
проводив последний КамАЗ,
до глубокой ночи распекал свою псину,
а в пять утра там снова жизнь началась.
Но, в качестве компенсации за это,
в «Морошке» было много оранжевого цвета,
в самом Каргополе музеи, набережная,
деревянные мостовые,
Ленин в полуприседе с вороной на вые,
река Онега в сахарных облаках,
деревянные домики во флоксах и табаках.
Церкви, наслаждение долгой прогулкой
по мостовой пружинистой гулкой.
Так что все трудности в этой «Морошке»
были, честно говоря, понарошке.
И если б не розы в ведре в подсобке,
не случилось бы зарисовки.
* * *
Если бы в городе Грязовец
мыли в реке овец…
Впрочем, названию не вопреки,
в городе нет реки.
Когда-то был центр вологодского масла,
но слава былая погасла.
Заехали: видели красивые фото,
слыхали от кого-то что-то.
Купеческие дома, светофор, поворот,
центральная площадь, музей.
Но музей уже спит, он рано встаёт.
Не мог дождаться гостей…
Номер в гостинице «Капиталъ» —
с окнами в потолке.
Могли бы смотреть и на автовокзал:
хрен заснули бы в номерке…
Сувенирной лавки нет в Грязовце,
нет памятника овце.
Ни смешного памятника: человек
с, допустим, пятном на лице.
Кто полюбит город такой, без реки?
Как царевна, спящий в гробу.
Впрочем, был один эпизод
в не помню каком году.
Затеяли миграционный центр.
Губернатор придумал план.
И что? Моментально проснулись все,
вскричали: не надо нам!
Вышли на площадь все четырнадцать тыщ
собрали подписей ларь.
(Площадь с домами решили: тыдыщ!
теперь всё будет как встарь.
Вологодское масло, купцы, почёт,
и золото потечёт.)
Идентичность ходила где-то вокруг…
Сонный город открыл глаза.
Приосанился даже, воспрял, но тут
вдруг началась гроза.
Нет денег в бюджете и нет идей,
и все заснули опять.
И мне какое дело вообще?
Нам через час уезжать.
P.S. …К тому же он Грязовец.
* * *
Мы проезжали Волноваху.
Меня названье взволновало
такое тёплое, родное…
(А стала вдруг столицей страха).
Потом её вообще не стало.
(На карте есть она покуда,
и краеведческий музей
подчёркивают яндекс-карты).
Спрошу попутчиков-друзей:
вы придорожное кафе,
где нас прекрасно накормили —
ведь помните? Такое, справа?
Ещё торговые ряды
и сувенирные прилавки
там всё тянулись и тянулись
и наших маленьких детей
чрезвычайно волновали…
(Я ничего там не купила —
ни масла жёлтого бутылку,
ни трав засушенных плетёнку,
ни сувенир себе на память —
я не купила ничего…)
* * *
Ко мне приходит Люк Бессон,
задраивает люк.
Не спать, — кричит, — н па дор ми!
Накидывает крюк.
Всё это в полной тишине —
люк, крюк и люк бессон.
Но прогоняет хорошо
здоровый крепкий сон.
Ты не заснёшь, какой ни ляг,
да будь хоть трижды пьян.
Ни мята не поможет, ни
пустынник Валерьян.
Такое время. Все не спят,
все смотрят в темноту,
молчат, гоняют валидол
туда-сюда во рту.
Рот должен занят быть всегда!
Еда, таблетка, страх.
Чтоб немота, как часовой,
стояла на губах.