Лев Гудков. Возвратный тоталитаризм
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2022
Лев Гудков. Возвратный тоталитаризм. Т. 1–2. — М.: Новое литературное обозрение, 2022.
Последние сто лет нашей истории позволили всем на собственном опыте окончательно убедиться в том, что наша страна ходит по кругу, скорее даже просто бежит на месте. Свержение самодержавия обернулось воссозданием диктатуры, период оттепели закончился вторжением в Чехословакию, перестройка и демократическая революция привели нас в сегодняшний день. Один за другим провалились два проекта государственного строительства — коммунистический и демократический. Просветительские начинания, как масштабные, так и локальные, утонули в мощных волнах варваризации и архаизации. Почему? Что за движущая сила заставляет нашу страну на каждой развилке сворачивать в сторону авторитаризма, чтобы снова повторить уже много раз пройденный путь? Притом что с ускорением общего темпа истории на жизнь одного поколения таких развилок теперь приходится примерно по три, а то и больше, и каждый поворот в направлении диктатуры стоит больших жертв.
Устройство этого беличьего колеса рассматривает в своей двухтомной монографии известный социолог и философ Лев Гудков. Выводы автор делает на основании анализа социологических данных, собранных в период с 2007 по 2017 год, когда происходила очередная стремительная милитаризация общественного сознания.
Процессы, раз за разом ведущие к реконструкции авторитарной системы, оцениваются с позиций двух главных участников и движущих сил: населения и власти. Настроения первых и интересы вторых сливаются в мощное течение, несущее страну к очередному торжеству сильной руки, за которым неизменно следует очередная смута. Механизм до обидного прост. Каждый новый провал — распад СССР, срыв демократических реформ — порождает у людей чувства обиды и глубокого разочарования в себе. А ресентимент заставляет грезить о восстановлении мифического статуса «великой державы». В качестве последней на разных этапах представали то Российская империя, то СССР, слившиеся в конечном счете в единый образ военной сверхсилы, опирающейся на идеологию крайнего консерватизма. Все комплексы униженного «маленького человека», бесправного и беспомощного перед лицом государственной машины, компенсируются, как известно, чувством принадлежности к могучей державе и великой нации. Национализм, как и любое чувство превосходства, — оборотная сторона угнетенности и подавленности. Чем более демонстративный характер носит превосходство, тем сильнее прячущийся за ним комплекс неполноценности. Власти остается лишь оседлать эту волну, сделав ее гребень как можно более пенистым.
Здесь есть еще один нюанс, который наложился на основной тренд. Лев Гудков справедливо пишет о том, что гордость за себя пришлось взращивать на голой почве. Но при этом нельзя не признать, что в течение периода, который принято называть тучными годами, уровень жизни многих наших соотечественников действительно повысился — за счет высоких цен на энергоносители. Этот успех породил уверенность в самодостаточности нашей страны и в большей зависимости Запада от России, чем России от Запада. Уверенность, которая вышла нам боком.
Как следует из монографии Льва Гудкова, миф о былом величии — первая опора консервативной идеологии. Вторая опора — культивируемые представления о враждебности так называемого коллективного Запада и «особом пути» России, на который страну толкает ее избыточная и больше никому не свойственная духовность. Здесь было бы интересно остановиться на таких знаковых событиях внешнеполитической жизни, как гражданская война в Югославии, военные конфликты в Ираке, Ливии, Сирии и Афганистане, попытка России одержать символическую победу над Западом в ходе Олимпиады в Сочи, рассмотренные с точки зрения того, как они воспринимались и интерпретировались у нас и на Западе, как использовались отечественной пропагандой, как укрепляли миф об исконной зависти и недоброжелательности Запада по отношению к восточному соседу.
Вообще мотив зависти, как точно описано в книге, лег на благодатную почву, ведь проекция — один из главных защитных механизмов человеческой психики. Россияне легко приписали европейцам и американцам то чувство, которое испытывали сами. А вместе с ним и «склонность к насилию, агрессии, пренебрежению интересами других» и так далее.
Лев Гудков подробнейшим образом анализирует и описывает полуиллюзорную реальность, сформированную победившим традиционалистским мировоззрением, которое было почти без сопротивления усвоено широкими слоями населения. Эта реальность складывается из таких кирпичиков, как государственный патернализм, отождествление успехов страны с персональными достижениями лидера, постановка знака равенства между интересами власти и общества, рост ксенофобии, неспособность к осмыслению прошлого и его постоянная мифологизация, массовое равнодушие к политике, отсутствие образа будущего, место которого занимает скромное пожелание «лишь бы не было хуже».
Такая безрадостная действительность сложилась не сразу. Для того чтобы общество пришло в это состояние, власти пришлось привычными ей средствами преодолеть наметившийся во второй половине двухтысячных кризис легитимности.
Главная черта авторитаризма, которая в конечном счете играет губительную роль и съедает саму породившую ее систему, — погружение общественного сознания в мир мнимостей. Общество отчаянно пытается компенсировать свои комплексы, проецирует их на окружающих, мечется между гордыней и чувством ущемленности, постоянно сражается с выдуманными врагами, решает несуществующие проблемы и при этом игнорирует проблемы настоящие. Такая система нежизнеспособна и рано или поздно рушится.
История последних двух десятков лет служит в книге очень хорошо и подробно прорисованной иллюстрацией работы всей самовоспроизводящейся конструкции, описанной вначале: сильная рука и сверхцентрализованная власть ассоциируются с великодержавностью, при этом та же сильная рука и сверхцентрализация предопределяют отставание в развитии, отставание приводит к кризису, кризис порождает фрустрацию, фрустрация — мечты о великой державе… Репрессивный характер власти, необходимость приспосабливаться к насилию и обусловленные этим двоемыслие, недоверие людей друг к другу и к институтам власти, «деморализация населения и глубокий нравственный пессимизм» так глубоко укоренены в отечественной исторической традиции, «в определенных слоях массовой культуры» и «национальной психологии», что любая попытка их преодоления встречает слишком сильное противодействие.
Лев Гудков — не терапевт, а диагност, он описывает болезнь, не предлагая лечения. Но очевидно, что первым необходимым шагом на долгом пути к выздоровлению должно стать избавление от навязчивых идей о величии и завистливых врагах и прямой, незамутненный взгляд на собственную историю.