Герман Садулаев. Земля-воздух-небо
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2022
Герман Садулаев. Земля-воздух-небо: роман. — М.: Эксмо, 2021.
Герман Садулаев, по достоинству оцененный еще Ильей Кормильцевым в начале своего пути за книгу «Я — чеченец», недавно ставший лауреатом премии «Ясная Поляна», уже не только (и не столько) автор «Ивана Ауслендера», сборника рассказов «Зеркало Атмы» или «Готских писем». Садулаев постоянно меняется, не знаешь, чего ждать от него завтра. Новый его роман получился динамичным, ярким, интригующим. С ним можно спорить с пеной у рта, а можно восторгаться языком и следить за философскими рассуждениями и наблюдениями о жизни.
Это роман-экшн, мужской роман о жизни на гражданке и на войне. «Земля-воздух-небо» — оммаж Ремарку: герои, размышляющие о смысле существования, находят разрешение своих внутренних противоречий на войне. Правда, у Ремарка это происходит не так вымученно, как у Садулаева. Ремарковским героям война с ее лишениями достается как данность; герой Садулаева попадает на нее по доброй воле, и на протяжении всего романа в нем происходят перемены.
Герой, писатель-петербуржец с чеченскими корнями, столкнувшись с кризисом среднего возраста, чувствует себя неудачником и бежит из обычной размеренной жизни. Жена ему опостылела, ни в покупке нового джипа, ни в любовных приключениях, ни где бы то ни было еще удовлетворения он не находит.
«Мне нужно развеяться. Мне нужно что-то покруче. Минометы и прочая артиллерия. Танки и авиация. Я хочу почувствовать себя живым, даже если мне придется для этого стать по-настоящему мертвым…»
Чтобы заглушить в себе комплекс мужской неполноценности, он отправляется на защиту Луганской народной республики.
«Если бы я был не тупым селянином, а потомственным филологом, я бы написал монографию про влияние веданты на американскую литературу. Но у меня не хватит ни образования, ни мозгов. Все мои потуги сочинять интеллектуальную прозу всегда наталкивались на недоумение литературного сообщества: ты же чеченец! Куда ты лезешь? Интеллектуальная проза — это не для тебя, это для потомственных интеллектуалов. А ты пиши лучше о том, что понимаешь: о войне, и можешь еще о любви, орнаментально, по-дикарски, чтобы на основе твоих текстов настоящие интеллектуалы могли изучать нравы отсталого племени воинственных и целомудренных горцев. Поэтому я так и пишу. Так и живу. Всегда проще делать то, чего от тебя ожидают. Все ждали от меня, что рано или поздно я пойду на войну. И я пошел на войну. Мое ремесло — убивать, а не рефлексировать. И в этом суть настоящей веданты. Остановить ум и исполнить то, что тебе предназначено. И если я прав, то ничто мне не помешает и никто не сможет меня остановить».
(Не стоит отождествлять героя с автором; роман не автобиографичен. Впрочем, как сказал писатель в одном из интервью, «литература помогает понять, что другой человек не настолько другой, что он такой же».)
Война раскрепощает в герое зажатое средой ли, обычной ли городской жизнью мужское свободное начало.
Только своя ли эта война?
Характерно, что у героя в романе нет имени. Есть только позывной — «Чечен». Война обезличивает.
В Луганской народной республике герой служит в народной милиции. В отсутствие серьезных боевых действий ему остается одна забава: бесчисленные любовные связи. Он жалок, ситуация комична.
Затем герой отправляется на следующую войну — сирийскую, чтобы, наконец, показать боевую мощь. Там он много философствует в духе Эрнста Юнгера, убеждаясь в ее подлинности (так что в анонсе книга не без оснований названа «рассказом о судьбе Эрнста Юнгера наших дней»; ну, каковы дни, таковы и Эрнсты Юнгеры…). Ремарка же, как автора романа «Прощай, оружие!», известного своими пацифистскими воззрениями, напротив, поминает недобрым словом.
Кто-то из рецензентов верно заметил, что автор высказывается здесь по многим вопросам сразу: здесь вам и готы, и древние воинские традиции, и Великая Отечественная война, и тиндер, и современные сериалы, и восточная философия, и ракетостроение, и многое другое — боевой коктейль из несовместимостей. Автор разбирается с мифом о войне — и предлагает собственную его версию.
«Любая война — это, помимо прочего, война поколений, в которой сорокалетние гонят впереди себя шеренги своих новобранцев, которых выкосят в первом бою, но которые успеют слегка потрепать вражеских ветеранов, при соотношении потерь хотя бы и десять к одному. Не жалко. А потом сорокалетние цинично потрошат двадцатилетних солдат противника. Все это, со времен, когда мы жили стадами, делается для того, чтобы получить доступ к женским половым органам».
В романе все пронизано фрейдистскими идеями. Согласно логике персонажа, война — реванш сорокалетних в битве с двадцатилетними за самок. Победителям достаются самки их противников, тогда как молодые тела врагов гниют в земле.
Но почему в этой книге демонстрируются разные «горячие точки» — ЛНР, Сирия, вспоминаются события Великой Отечественной, приводятся рассказы из жизни готов-воинов? — Чтобы показать: меняются только орудия убийств, средства: появляются ракеты, самолеты-истребители, танки, а человек-воин в любые века испытывает одни и те же чувства. В книге, словно слайды, меняются разные взгляды писателя: от умеренно-патриотических (которым не очень-то и веришь) до лирических отступлений и философских дискурсов, которые удаются автору значительно лучше.
Кончается книга смертью героя. Пройдя все, что ему суждено, он приходит к бессмысленности своего существования и — случайно! — гибнет. Уже не просто несостоявшимся писателем, а человеком, не нашедшим своего настоящего смысла.
Тема войны, особенно в Украине и в Сирии — трудная, граничащая с интересами современной российской власти. Садулаев не побоялся открыто говорить об этом, вскрыв огромный пласт проблем. В одном из интервью он говорил: «Роман для меня — это способ философского высказывания». Одна беда: в этом романе он, по существу, — государственник и милитарист. Но понимает ли автор, куда эти идеи заводят? Сколько ребят, вдохновившись теми же романами Проханова, пошли воевать и остались убитыми в Чечне и Афганистане? Или писатель никакой ответственности за свои тексты не несет?