Из цикла «Рассказы старого партийца»
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2022
Об авторе | Дмитрий Прокофьев родился в 1970 году. Бизнес-консультант, экономический публицист, постоянный автор «Делового Петербурга» и «Новой газеты», интернет-портала Economytimes.ru. О событиях Второй мировой войны рассказывает в радиопередаче «Цена Победы» («Эхо Москвы»). Живет в Санкт-Петербурге.
Цикл «Рассказы старого партийца» открылся публикацией «Красный многогранник, или Смерть товарища Кирова» (№ 4 за 2021 год).
Почему я без мундира? Не ношу, тридцать лет не ношу, так вышло. Полковником я стал в сорок пятом, на войне, имею право на ношение формы, в запасе, в отставке. Но… Вот как снял его, так и не надевал никогда. Ордена еще, бывает, нацеплю на старый пиджак, а мундир — нет. Почему? Ну, тут такая история…
Вам фамилия Галактионов говорит что-нибудь? Не говорит, конечно, откуда. Похоронен он, между прочим, на Новодевичьем. Было время, его книжки в армии наизусть учили, как «Краткий курс истории ВКП(б)». Даже еще лучше…
Сам я его знал, Мишу Галактионова. Ну, как знал. Учился у него. Он, конечно, тогда был мне не Миша, и даже не Михаил Романович, а товарищ дивизионный комиссар. Курсы командиров-политработников, Москва, тридцать пятый год. Я тогда, после кировского дела, решил уехать на время из Ленинграда, а тут старый товарищ, из орготдела ЦеКа, посоветовал мне в ускоренном порядке категорию командного состава получить, так это тогда называлось. Вот так я с комиссаром Галактионовым и познакомился. Он таким, как я, партийным работникам, которых аттестовали в комсостав, в офицерá, по-нынешнему, читал лекции — как армия устроена, что в ней, зачем и как. Что такое военная стратегия, оперативное искусство и тактика, и как организовывать взаимодействие между родами войск. Читал, надо сказать, прекрасно, лектор он был превосходный, так же, как и рассказчик. Что там говорить, мне по записям с тех лекций, еще и воевать пришлось, и, как видите, неплохо.
При этом сам-то Миша Галактионов военным стал случайно. Вернее, как — он сам из служащих, гимназию закончил в Киеве, в шестнадцатом, что ли, году, призвали в армию, и стал он, как это тогда называлось, прапорщиком военного времени. На фронте он, правда, не был, а назначили его учить словесности молодых солдат. В то время ведь по деревням парни запросто ни читать толком, ни писать не могли. А если бы и могли — в основах военного дела им тоже надо было как-то разбираться. В запасном полку и служил бывший гимназист до самого семнадцатого года. А там революция, и солдатики выбирают прапорщика Галактионова в полковой комитет, и так он едет в Петроград на Съезд Советов, тот самый, если вы помните, о чем я. Ну вот это — «товарищи, рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой так долго говорили большевики, свершилась!» Миша сразу же к большевикам и примкнул, чуть ли не сам товарищ Ленин ему одобрил рекомендацию, тогда каждый человек с военным образованием был ему нужен, хоть поручик, хоть прапорщик… Да. Дальше направляют Мишу в Москву, а оттуда попадает красный командир Галактионов на деникинский фронт, начальником учебной команды. Это уже в девятнадцатом году было.
Но на фронте Галактионов не задержался. И правильно. Такие кадры в армии — на вес золота, их беречь надо. И берегли, и хорошо делали, что берегли, потому как — ценность. Был у Миши удивительный дар — объяснять. Любой сложный вопрос он мог растолковать, как сам говорил, на спичках. Прямо высыпал на стол из коробка, раскладывал и разъяснял — хоть решения последнего съезда, хоть стратегию германского наступления на Париж в четырнадцатом году. А еще к этому было у него живое такое перо — все, что напишет, читать просто, и даже малограмотному все понятно.
В общем, зачислили Галактионова на ускоренный курс Военной академии, а после определили по специальности — писать и объяснять. У Миши после гимназии-то и немецкий и французский языки, значит, мог переводить — и уставы, и журналы, и новые книги. И пошел, и пошел… Я скажу так — не было в двадцатые годы ни одной серьезной теоретической работы в Генеральном штабе, к которой Миша не приложил бы руку. Он и Шапошникову, будущему маршалу, материалы готовил, и в группе командарма Триандафиллова работал. Говорили, что и знаменитую триандафилловскую книжку «Характер операций современных армий» на самом деле Галактионов сочинил, но я в это не верю. Знал я Мишину руку, он писал легко, а «Характер операций…» — она все-таки тяжеловато сделана.
Но, в любом случае, Галактионову и своих книг хватало, да и в академии и в Генштабе на него только что не молились. Он еще и таким делом занялся, как военная журналистика, и тут преуспел — учил будущих военкоров, как правильно об армии писать. Ну, и разным начинающим, вроде меня, давал общие курсы по военному устройству.
В общем, в тридцать пятом году Михаил Галактионов был дивизионный комиссар, с квартирой не где-нибудь, а из трех комнат на улице Горького, с персональной машиной М-1, с литерным пайком, красавицей-женой и путевками в санаторий имени Ворошилова в мягком вагоне беспересадочного сообщения. И книжки во всех полковых библиотеках, и портрет в газете «Красная звезда» на второй странице с подписью «Преподаватель-ударник товарищ Галактионов ведет занятия со слушателями Академии». Ему ведь еще сорока лет не было тогда, а выглядел он только на тридцать.
Вот.
Но, скажу я вам, и этот взлет, и все эти медные трубы Михаила Романовича Галактионова ничуть не испортили. Вы представить себе не можете, какой это был хороший мужик. Я его застал приветливым, добрым, очень веселым и живым. По его меркам был я тогда никто и звать никак, а он ко мне относился по-человечески и очень, очень многому научил. И на первых шагах армейской моей карьеры серьезно помог.
В тридцать седьмом году, однако, вся эта его жизнь круто повернулась. На чем он сгорел? У Галактионова, как вы понимаете, была просто роскошная библиотека военных книг — и не только советских, но еще и на французском, немецком, английском. А советские — были еще и с душевными автографами, вроде «Стойкому большевику и дорогому другу… Восходящему светилу красной военной науки… В память о совместной боевой работе… С революционным приветом…» и так далее. В общем, нашелся человечек, который все эти красивые выражения переписал и в Особый отдел академии принес. И еще в партийную организацию.
А там понятно что за подписи. Одна вообще была от самого Троцкого. А все там Бубновы, Тухачевские, Уборевичи…
Так что разбор персонального дела большевика Галактионова закончился «партбилетом на стол». А назавтра — приказ начальника Академии — за утрату политической бдительности с должности старшего преподавателя снять и из академии уволить. А послезавтра — приказ народного комиссара обороны Ворошилова — уволить и из армии тоже. Заодно и ромбы и звезду снять — лишить воинского звания. Пошел бывший дивизионный комиссар Галактионов к себе домой, а там в дверях новые замки — жена от него отмежевалась и заявила, что никаких дел с исключенным из партии иметь не хочет.
Почему не посадили? Должны были посадить, и дело уже было открыто, но случилось так, что наркома НКВД Ежова сменил нарком Берия. И следователя, который дело Галактионова вел, самого… за нарушение социалистической законности по всей строгости к высшей мере социальной ответственности привлекли.
Но разжалованному комиссару Галактионову от этого было не сильно легче — свобода есть, а что с ней делать? Денег нет, работать не берут никуда, жить тоже негде. Мелочь клянчил на московских улицах, ночевал под лестницами, грелся на вокзалах. Говорили, что из помоек ел…
Приходил Галактионов и к бывшим товарищам, но там если и открывали дверь на звонок, то только для того, чтобы послать его по известному адресу. Один раз даже с лестницы полетел.
Обращался ли он ко мне?.. Понимаете, тут вот какое дело… А чего там, столько лет прошло… да, обращался! Я тогда из первой своей большой командировки вернулся, он в газете на стенке прочитал Указ о награждении, нашел мой адрес и пришел, позвонил в дверь… Ну, и что я должен был делать? Ночевать его пустить? Чтобы завтра соседи уже на меня донос написали? В общем, завернул ему в газету еды, какая дома нашлась, сунул в руку сто рублей… Он так благодарил меня тогда, видно, и на это не рассчитывал… А ведь всего три года прошло, как он мне аттестацию писал…
Повезло Галактионову, когда за бродяжничество дали ему шесть месяцев исправительных работ — махал на московской улице метлой, но все-таки кормили, и крыша над головой была.
А там подошел сороковой год, и новый нарком обороны маршал Тимошенко ходатайствовал перед товарищем Сталиным, чтобы вернуть в войска часть командиров — тех, кто не подписал ничего на допросах, или на кого собрать материалы не смогли. Рокоссовский тогда из тюрьмы вышел, Горбатова привезли с самой Колымы. А Галактионова один его бывший ученик пристроил в газету «Красная звезда» — не писать, конечно, а так — убирать помещения в редакции — полы там вымыть, окна протереть. Там же и жилье ему нашлось — поставили под лестницей скамеечку, дали солдатское одеяло и под голову вещевой мешок. Как шутил один поэт, из всей «Красной Звезды» Мишу Галактионова первым перевели на казарменное положение.
Вот так, по ступенечкам, скатился он в «Звезде» до прислуги за все. Миша туда, Миша сюда… Подай, прими… Мне пришлось, было дело, встретить его в редакции — я еще думал — как вести себя, если он здороваться подойдет. А он нет, не подошел… Может быть, даже и не узнал меня — он тогда зрение стал терять, очки носил круглые, в железной оправе, весь как-то съежился, волосы седые клочьями торчат… Ему не то что сорок, а все шестьдесят лет можно было дать… Сидел под лестницей в своем углу, как старая сова, пока… «Миша, почему пыль на подоконнике? Бегόм, я сказал!»
В общем, так Галактионов мыл полы и подоконники до самого 22 июня. А там — каждый человек оказался на счету, главный редактор вспомнил про его немецкий язык и определил в отдел по изучению военного опыта — Галактионов уставы вермахта переводил, трофейные документы, а уж там начальство смотрело, что с ними делать. Зачислили его в армию вольнонаемным, выдали солдатское обмундирование бэ/у второго срока нόски, и назначили солдатский же паек. Все сытнее, чем «служащая» карточка. Обязанностей по уборке помещения никто с него, само собой, не снимал. А в свободное от решения основных задач время давай, кропай свои бумажки. Там еще в отделе пропаганды литсотрудники завели такую мерзкую манеру — а ну-ка, Миша, выручи, тряхни стариной. Напиши мне строк шестьдесят, а то я не успеваю. А не успевал такой военкор потому, что с бабами спирта налакался. Ну, а бывшему дивизионному комиссару Галактионову куда деваться — сидит, пишет. И шестьдесят строк, и двести.
Так, между делом, написал Михаил Галактионов брошюру на двадцать четыре страницы — «Просчеты германского командования в планировании войны». И принес главному редактору. И с этой брошюрки начала его судьба поворачиваться в другую сторону.
Что там за просчеты он у немцев нашел?
В общем, эту всю историю про то, как товарищ Сталин заманил Гитлера под Москву, чтобы там его разгромить, придумал Галактионов. И под Сталинград, писал он, заманили мы немца тоже. Ну, вы понимаете. А дальше, в 1943 году, предсказывал Галактионов, германское командование снова должно сделать ставку на большое летнее наступление. И как только мы это наступление отразим — так, значит, и будет в войне коренной перелом, о котором товарищ Сталин давно предупреждал.
Ерунда, говорите? Нет, не ерунда! Тут все дело было в правильном моменте. Все, кому надо, помнили лето сорок первого года, и «великий драп», когда армия… чего там много говорить! Но зимой под Москвой немца остановили, и товарищ Сталин твердо сказал — следующий год будет годом окончательного разгрома врага. И я вам ответственно скажу — такой армии, какую собрали в сорок втором, я не видел ни до, ни после. И могли бы, и хотели, и планы были… а получилось, что от Харькова к Сталинграду покатились так, что… И приказ «ни шагу назад!» не помогал. Но уперлись на Волге и опять же зимой повернули немца вспять. А потом под тем же Харьковом снова кровью умылись. И теперь уже вся армия ждала — а летом-то что будет? А товарищ Сталин уже молчит, ничего не обещает.
И тут выходит эта брошюрка — побьём, побьём немца! Потому что теперь германское командование само стратегически ошибется! И подписался под этим утверждением известный высшему командному составу военный теоретик, по книжкам которого все эти генералы учились. То, что он разжалован и с верхов изгнан, про это тоже все знали. Но в той ситуации это даже было лучше. И весной сорок третьего эти двадцать четыре странички дорогого стоили.
Но и Галактионов, конечно же, рисковал. Вот не угадай он со своим прогнозом — что тогда? А вам скажу, что — называется это «недооценка противника». И спрашивали за такую недооценку строго. Но он угадал.
Через неделю после того как Центральный фронт под командованием генерала армии Рокоссовского перешел в контрнаступление на Курской дуге, в редакцию привезли секретный пакет. Приказ по личному составу.
Пункт первый — товарищу Галактионову Михаилу Романовичу присвоить воинское звание «генерал-майор». Пункт второй — назначить тов. генерал-майора Галактионова М.Р. членом редколлегии газеты «Красная звезда». Подпись — народный комиссар обороны И. Сталин.
И мундир заодно привезли со звездами генерал-майора на погонах.
Снял Миша с себя старую солдатскую гимнастерку, натянул на плечи новенький генеральский китель. А фельдъегерь в струнку тянется — товарищ генерал-майор, прошу в машину, Вас ждут в Кремле для вручения правительственной награды.
На следующий день Михаил Романович приехал на службу, прошел в свой новый кабинет, на стол уже положили свежий номер «Красной Звезды». На первой полосе большая фотография. «Москва. Кремль. Товарищ Калинин вручает генерал-майору тов. Галактионову орден Красного Знамени». Красиво. Михаил Иванович Калинин тогда уже плох был, но ради такого дела подняли с постели старика. Да. И партийная комиссия рассмотрела персональное дело исключенного из партии М.Р. Галактионова, и постановила — восстановить в рядах ВКП (б) без перерыва стажа. И квартиру — он свою прежнюю попросил вернуть — вернули в тот же день. Жена его бывшая с новым мужем была в эвакуации, так что просто сняли печати с дверей и постороннее имущество вынесли.
Дорого бы я дал, чтобы посмотреть на бледный вид тех военкоров, которые на рядового Мишу больше всех покрикивали. Но, как я потом услышал, генерал-майор Галактионов никому не мстил. А мог. Не то что на казарменное положение перевести, а прямо в Действующую армию вместо московской редакции мог бы устроить человека. И не во фронтовое политуправление, а пропагандистом в стрелковый батальон, к примеру. Однако, так на самом деле еще страшнее было. Никто не знал, что ему теперь может в голову прийти.
Да и в целом генерал-майор Михаил Галактионов очень сильно изменился. Те, кто знал его до войны, думали, что вернется прежний Миша — балагур, весельчак, лихое перо. Ничего подобного. Он как-то совсем в себе замкнулся, и… замолчал. Утром приезжал в редакцию, «товарищи офицеры» — «вольно», шел к себе в кабинет, садился с книжкой у окна, и читал, читал. На редколлегиях, бывало, сидит, водит по листу бумаги карандашиком, и все молча. Потом сверкнет очками в золотой оправе, бросит пару фраз — точных, всегда по делу. И опять замолчит.
Писал он, правда, по-прежнему хорошо, много, это у него осталось. Не для газеты, конечно же, а для журнала «Военная мысль». В сорок четвертом году получил генерал Галактионов еще один орден Красного Знамени, за выслугу лет в РККА, в сорок пятом — орден Отечественной войны первой степени.
В том же сорок пятом году Михаил Романович еще выше пошел — товарищ Сталин сделал его военным редактором газеты «Правда». Это уже было, ну что сказать, должность. Особенно после скамеечки под лестницей.
Вроде все вернулось, но… Тут уж генерал Галактионов вовсе умолк. Совещания в редакции «Правды» проводил так — соберут сотрудников, перед каждым положат лист с повесткой. Все выскажутся по вопросам, он буркнет куда-то в сторону, «вольно, все свободны». Через час распечатают его приказ — что, кому, куда, в какие сроки. Четко, точно, но очень холодно. Не говорил ни с кем и не улыбался. Как машина. Даже секретарям и адъютанту записки писал.
С семьей у Галактионова тоже как-то странно сложилось. Бывшая жена к нему не возвращалась, он завел себе какую-то совсем простецкую тетку, чуть ли не на улице подобрал ее. Видел я однажды их пару в Большом театре: баба — ну деревня деревней, хоть и в собольей шубе. Денег-то у Галактионова было много — кроме денежного довольствия за должность и за генеральское звание, полагался ему литерный «синий пакет», да еще и все его довоенные книги переиздали, а ту брошюру, про ошибки германского командования — утвердили в качестве учебного пособия для военных училищ и академий. Эти двадцать четыре страницы на экзаменах требовали отвечать наизусть, слово в слово.
Да, что еще я в нашем разговоре упустил — появился у генерала Галактионова еще особый пунктик — мундир. Без парадного мундира с планками орденов и медалей больше его не видел никто и никогда. Понятное дело, служба, но… Тут что-то очень глубокое было внутри…
Но вот товарищ Сталин его любил, да. Доверял ему. Сильно доверял. Вот вам пример — почитайте сталинскую краткую биографию — всю ее военную часть — так вот, это генерал Галактионов написал. Почитайте, оцените стиль. Очень хорошо написано.
Сталину, конечно же, докладывали, что его собственный военный биограф, как бы это сказать, немного не в себе. И Верховный вот что придумал — он отправил Галактионова в Америку — без специального задания, а так — развеяться и восстановить душевные силы.
Поехал генерал-майор Галактионов в Соединенные Штаты не один — дали ему в попутчики, скажем так, Писателя и Поэта. Не хочу их по фамилиям называть, вы легко это выясните, если захотите. Скажу только, что люди они были известные, заслуженные, и, что важно, оба знали Галактионова еще с довойны, были свидетелями и его падения и взлета. И отчасти от него по службе зависели — особенно поэт, тот еще ведь подполковником административной службы в кадрах числился, и карьеру свою журналистскую вокруг армии выстроил.
Вы хотите спросить, при чем тут генерал Галактионов, когда разговор шел про мою военную форму? Подождите, сейчас расскажу, в чем тут дело.
А дело в том, что в Америку поехал Михаил Романович в своем генеральском мундире. Вот прямо со всеми регалиями. И в Нью-Йорке он, конечно, этим выделялся. Генералы в то время вообще были в моде, а тут «генерал из России», победитель, союзник. Отношение было самое хорошее, а у Галактионова еще и английский вполне свободный — достаточный, во всяком случае, чтобы за жизнь просто так поговорить. Толпа зевак, конечно, за ним не ходила, но вот американские журналисты очень заинтересовались и просили, чтобы консульство организовало им встречу с советской делегацией.
Здесь, правда, генерал Галактионов надежд не оправдал. На хорошем английском не сказал он репортерам ничего, кроме того, что они и сами в сводках Совинформбюро могли прочитать. А на вопрос о своей военной службе и боевых орденах ответил, что выполнял приказы командования, за что вместе со своими товарищами был отмечен правительственными наградами. На фоне поэта, который всем и каждому сообщал, что это он войну выиграл, и писателя, которого действительно на фронте знали, вел себя Галактионов совсем скромно — только мундир за него говорил.
Серьезные журналисты из «Лайф», из «Тайм», из «Нью-Йоркера» попробовали еще с Галактионовым пообщаться, получили такие же ответы, все поняли и интерес к нему потеряли. Но для всякой такой шелупони из вечерних газет русский генерал Галактионов с его мундиром был, конечно, находкой. Куда ни пойдет — даже если присядет чашку кофе выпить, — обязательно рядом фотовспышка щелкнет. А потом и фотография появится — «сегодня заслуженный русский генерал…» и так далее. Полусветская хроника.
Михаил Романович относился к этому спокойно, и улыбался, и рукой в объектив мог помахать. Но однажды за завтраком поделился со своими спутниками — мол, что бы такое придумать, чтобы без пристального внимания по Нью-Йорку погулять?
Дальше всю историю я рассказываю вам с чужих слов и прошу меня простить за возможные неточности в деталях. Но в главном, не сомневайтесь, там все верно.
Так давайте, Михаил Романович, мы вам купим хороший костюм, подсказывает поэт. Прямо сейчас съездим. Костюм, галстук, штиблеты, шляпа. Никто и внимания не обратит — раз все вас привыкли в мундире видеть.
Почему нет, трясет головой писатель. Хорошая мысль.
В самом дорогом ателье на Пятой авеню выбрали они Михаилу Романовичу новое «обмундирование по сезону». И, как рассказывали мне, в сером летнем костюме генерал Галактионов прямо преобразился. Даже помолодел. Вернулся тот самый веселый и живой Миша, каким был он десять лет назад, пока его на первый допрос не вызвали.
И в новом своем облике на следующий же день отправился Михаил Романович бродить по Центральному парку. А вернулся вечером в отель — счастливый, улыбается, шутит. Знаете, говорит он писателю за ужином, ни один, ни один, ни один человек не подумал, что я тот самый генерал из Москвы. Наверное, принимали меня за одинокого бизнесмена на отдыхе.
Ну, с одиночеством тоже вопрос можно решить, подсказывает писатель. И поэт рядом подхихикивает. И Миша Галактионов смеется так, что все за соседними столиками улыбаются.
А на следующий день, к завтраку, вышел Галактионов снова в своем мундире. Писатель удивился, а поэт только глаза скосил — как будто так и надо.
Подходит Михаил Романович к столику и разворачивает газетный лист. А там — серия его фотографий — в парке, в баре, в книжном магазине, около театральной афиши. И большими буквами: «Воздух свободы растопил ледяную броню! Русский генерал сменил свой мундир на костюм плейбоя и знакомится с чудесами Нью-Йорка! Куда бы он ни оправился завтра — американцы рады своему союзнику и другу!».
Твоя работа? — обращается генерал Галактионов к поэту.
А что такого, Михаил Гхоманович? — кагхтавит поэт, озираясь по сторонам. Отпгхавитесь в костюме… Ничего особенного. Если даже и узнают… Так у вас жена умная, она все поймет. Если что…
Я вам не Михаил Романович, а товарищ генерал-майор, говорит Галактионов очень тихо. Встаньте, товарищ подполковник, и держите себя как положено по уставу.
Отшвырнул с колен салфетку поэт, отодвинул стул, вытянулся. Ноздри кровью налились, дрожат, усики встопорщились. Как ни тянется, а генерал Галактионов на него сверху вниз смотрит.
Воздух свободы, говоришь, сплевывает слова генерал поэту в глаза. Жена, говоришь, поймет.
Скомкал газету, и вывозил ею поэта по лицу. Развернулся на каблуках и вышел.
Приехал Галактионов в консульство, ни консула, ни резидента не было на месте. В общем, взял он там из сейфа пистолет, и…
Историю эту мне рассказали в Москве, когда меня поэт свою Сталинскую премию пригласил обмывать. И особо передали, что всех просит прийти в военной форме, с наградами. В общем, тогда я и снял мундир. Приколол планки на лацкан и поехал. Думал, пусть только подойдет ко мне поэт, пусть только рот откроет — мне было что ему сказать, и так, чтобы все фронтовики услышали.
Но поэт все понял. Не подошел.