Игорь Котюх. The Isolation Tapes. Стихотворения и заметки. Таллинн: Пайде; Kite, 2020.
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2021
Котюх — это немного Хаданович, немного
Сливинский, немного Филимонов и Контра.
Игорь Котюх
Если определить этот сборник русскоязычного поэта и переводчика Игоря Котюха, проживающего в Эстонии, одним словом, то ближе всего будет — «пазл». Головоломка, в которой загадка — и каждый поэтический фрагмент, и структура, построение книги, мозаичная взаимосвязь стихотворений между собой с их влиянием друг на друга. Иначе говоря, сам интертекст. При этом по прочтении сборника у меня нет уверенности в том, что читать его следовало линейно, переходя от предыдущей страницы к следующей. Скорее, по некоей формуле, вроде хода конем в шахматах, который позволяет перепрыгивать через несколько клеток на доске сразу.
Загадка уже в самом названии: «The Isolation Tapes». Для русского поэта так назвать книгу — поступок столь же редкий, сколь и загадочный. (Ни слова о «Tristia», плиз!)
мы порознь
но объединены
мы улыбаемся в камеру
но плохо спим
мы излучаем уверенность
но ничего не знаем
Под обложкой сборника Котюха из всего Оксфордского словаря — одна из фотоиллюстраций озаглавлена «Imagine», да в один из текстов вкраплено, опять же с отсылкой к Джону Леннону, let it be. Все остальное — русский язык, в постмодернистской традиции интригующе организованный перечнями, списками, реестрами, перечислениями и прочим. И на старте — пара слов по-английски с артиклем the в заголовке.
Алексей Парщиков как-то в разговоре со мной предположил, что английский язык от русского, одну ментальность от другой отличает наличие в английском неопределенного (a) и определенного (the) артиклей. Видимо, и в этом плане имеет смысл рассматривать концепт названия, переходя непосредственно к его переводу.
Здесь есть несколько вариантов. Если расчет на читателя, не знающего английский, то в продолжение постмодернистской эстетики, где автор вообще заменен на безликого «скриптора» и в лучшем случае должен бы писать анонимно, названию книги желательно оставаться непрочитанным.
В случае же знания языка англофил стоит перед выбором, что тоже — эстетический ход: либо мы имеем дело с «изоляционными лентами», без которых электрику в условиях повышенной токопроводимости поэтических текстов справиться нелегко; либо с авторскими «изолированными записями (звуко?)», строго говоря, дистанцированными друг от друга по закону нынешнего почти военного времени. Отдельные (isolation) конкретные (the) записи (tapes), не связанные и удаленные друг от друга, друг другом не прочитываемые и разобщенные, как это бывает не только между живыми и мертвыми, но и между пока еще живыми в условиях карантина при коронавирусе.
… они воплощают в жизни картины художников
они поддерживают флешмоб «портрет в ч/б цвете»
сидят по квартирам
почти никуда не ходят
карантин
Ряд проблем, предметов названы в текстах прямо, а их признаки — нередко имплицитно, так что читателю остается только верить в то, что коронавирус — это летально, карантин травматичен, а стихотворения, в которых все это присутствует, поэтичны, поскольку названы стихотворениями. И заметками. Автор не оставляет читателю выбора, как вирус практически не оставляет надежд на возвращение к прежней личной и общественной жизни. Так, напомню, происходит в случае с дюшановскими ready made, когда предмет, попавший в пространство галереи, становится произведением искусства по факту: в галерее, в музее выставочные объекты не могут не быть знаками искусства и не принадлежать ему, тем более если художник их так называет. У Котюха любая строка и каждое слово, попавшие в контекст его сборника, — стихотворные заметки об актуальном, и об этом он предупреждает еще в названии.
9/11 каждый день, много дней, во всех странах сразу
[Один мой знакомый дал себе зарок прочитать за дни карантина все
тридцать томов Диккенса. Похороны состоятся 1 мая на Хайгейтском
кладбище Лондона в русской аллее. Вход бесплатный.]
Читающий подчиняется не только словам, морфемно разрастающимся в той или иной ячейке списков, но и цифрам. Хотя в нашем случае цифры — знаки не только для записи чисел, но и для регистрации окружившей сегодня всех нас, словно взятых во вражеское кольцо, вселенской трагедии. Причем и в коллективно-законодательном ключе:
мы запретили собираться численностью больше 100 человек
больше 50 человек
больше 2 человек
и в аптечно-провизорском, когда счет идет на предельно малые величины, в которых теряется присутствие в мире вообще:
6.
…невидимая сила
ломает старый порядок
(Пояснение BBC: на острие иголки можно разместить около
100 миллионов копий вируса.)
При этом реальность гремучей смеси — интернета, дозировок вакцины, статистики смертей и выживших, учтенных изолированных записей, разобщенных жизней — не только фон книги, но и вполне знаковые имена в известном перечне: похищенная «узница совести» Мария Колесникова, пропавший в Минске в 2020-м поэт Дмитрий Строцев, цитируемые в разных частях сборника литераторы, философы, музыканты, стилизованные документы и циркуляры… Образы и ассоциации вокруг нескольких актуальных тем, как в «Шуме времени» — вокруг тревоги предреволюционных лет и величия петербургского мифа.
Кстати, об именах. В эпиграфе-цитате к этой статье их четыре: Хаданович, Сливинский, Филимонов и Контра. Дело в том, что знай мы, кто это такие, сразу могли бы определить Игоря Котюха по литературной традиции, ведь заявка — вот, мол, откуда я да куда — говорит о многом. Однако эти имена почти незнакомы не только массовому читателю, но и избранному и даже элитарному.
Контра в сборнике цитируется («Бородатый анекдот») — эстонский поэт и переводчик Маргус Коннула, он же Contra. Очевидно, эстонцам это имя известно.
Что касается остальных трех ипостасей, то тут пришлось побродить по интернету.
Андрей Хаданович — современный белорусский поэт, переводчик, специалист по французской литературе. В Википедии о его творчестве, а значит, немного и о Котюхе, сказано: «…отличается богатством и разнообразием языка, стилистическими экспериментами, ироничностью стиля, а достижения русской и восточноевропейской “книжной” поэзии сочетаются с элементами “низовой” культуры (рок, рэп, городское просторечие)».
Остап Сливинский — лауреат литературной премии «Привітання життя» им. Б.-И. Антоныча (1997) и премии Хуберта Бурды для молодых поэтов из Восточной Европы (2009).
Специфика поэта, подписывающего стихи как П.И. Филимонов (р. 1975): «…в сплетении слегка циничного взгляда на мир как культуру и традицию (на первый взгляд, это наследует Бродскому) с искренней нежностью высказывания, которая встречается в современной русской бард-рок-песенной поэзии…»1 .
Если вернуться к цитате из «The Isolation Tapes» и объединить всех четверых в поэтическом образе Игоря Котюха, на что он сам и намекает, то для меня важными останутся стилистические эксперименты, ирония, рэп- и рок-драйв, к которым можно добавить сочетание авторского письма и знаков массовой познавательной литературы, характерной черты «московского романтического концептуализма» (Б. Гройс). Практически в любом тексте книги все это вы обязательно найдете.
1 Дарья Суховей. Обзор современной русскоязычной поэзии Эстонии // Электронный журнал «Новые облака». — 16.03.2009. https://tvz.org.ee/index.php?page=377