Мария Затонская. Дом с птицами
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2021
Мария Затонская. Дом с птицами. — М.: Эксмо, 2020.
Книга молодого автора Марии Затонской начинает серию «Новые стихи — поэтическое лицо России». Затонская честно и открыто рассказывает читателю свою личную историю, неотделимую от истории человечества. Лирическая героиня книги проходит сложный путь эволюции — от еще не рожденного эмбриона до высокоорганизованного существа, чья жизнь не умещается в границах материального, бытового, неизбежного. Отсюда обреченный взгляд «внутреннего ребенка», который не может смириться с законами природы и неумолимо дряхлеющего тела.
Мысли о смерти и угасающей плоти наряду со стремлением к освобождению духа выражаются у Затонской в органическом единстве формы и содержания. Свою внутреннюю вселенную, способную оживить пустоту и все вокруг наполнить смыслом, автору проще всего выразить поэтикой верлибра — свободного, не обремененного традиционной грамматикой. В сложной поэтической ткани молодой поэт «плавает», как зародыш в материнских водах, ощущая родственность среды.
Характерная черта поэтики Затонской — амбивалентность, биполярность мышления и, как следствие, диалогичность высказывания. Две субстанции — душа и тело — становятся самостоятельными героями книги, вступают друг с другом в вечный диалог. Мы периодически слышим обращенность автора к своей альтернативной, более совершенной ипостаси — к той себе, которая рождена из стихии воды и сама этой стихией является, утверждая условность и ненужность рамок материального мира: Эту себя лирическая героиня Затонской стремится не потерять, сохранить в себе как ценность и начальную точку отсчета личного мироздания:
По камушкам пройденного пути
сможет меня найти
я та, что сейчас просыпается в материнской воде…
«Витальная сила», о которой пишет Олег Демидов в предисловии к сборнику, по сути, есть стремление автора дематериализовать телесное и облечь плотью, наделить видимостью и осязаемостью духовное. Этим объясняется нелюбовь поэта к существительным — их она старается заменить абстрактными определениями среднего рода: «человеческое», «золотое», «шуршащее» и т.д. Уход от предметного в сторону отвлеченного, неявного для Затонской — единственный путь постижения ценного в человеке. Замкнутость физической формы — только видимость, за пределами которой — подлинная жизнь. Поэтому одно из самых высоких человеческих чувств — тоска по стихии внутри себя.
Это не тебе неисчерпаемо грустно
это в тебе вода болит,
моря ищет.
И поскольку все самое важное находится внутри человека — он становится мерой всех вещей, духовным средоточием вселенной. Такому принципу следует Затонская. Ее любовь к людям продиктована глубокой убежденностью в том, что вне человека «ничего и нет, даже комнаты, в которой свет из незашторенного окна…». Оттого так страшны смерть и физическое разрушение — тогда созданные в голове героини «голоса и образы выключатся», и одним миром, одной планетой на земле станет меньше.
Важно сохранить в себе нечто неподвластное распаду — своего внутреннего ребенка, бесконечную синеву неба «со всем его светом» или хотя бы «тонкие ниточки-паутинки», «золотые пылинки» и, конечно же, «воду», из которой все рождается.
В художественном сознании Затонской как будто присутствует тумблер-переключатель, способный увести читателя от бытового, повседневного к инобытийному, надмирному. А начинаться все может с незначимых бытовых подробностей, но в итоге они перерастают в нечто такое, что делает нас, приземленных, мелочных, слабых, бессмертными и неуязвимыми.
Прощупывается почва, из которой вырастает мировидение молодого поэта: мотивы Достоевского, Толстого, тютчевское «все во мне и я во всем». Явленность «всего во всем» и всего в человеке, наполненность и опустошенность — пожалуй, главное для Затонской. Человек — это, по большей части, не физическая, а духовная субстанция, обладающая свойством текучести, даже перетекаемости из одной формы в другую, из границ земного бытия в чью-то другую жизнь. И пока мы любим — мы несем на себе печать присутствия в нас тех, кто нам дорог. Это и есть секрет бессмертия. Такова логика размышлений автора.
В общем-то человек есть образ самого себя,
Потому не важна угловатость и худоба,
потому мое присутствие не важно —
только твое присутствие важно,
потому что если не ты, то от меня
не останется ни образа, ни меня
Затонская смотрит на мир из окна поезда так, как зародыш мог бы с любопытством оценивать происходящее изнутри плаценты. Авторский голос, как в морской раковине, кажется слегка приглушенным, скрытым за шумом воды — той самой, которая вечно тоскует по океану:
Прижалась ухом к окну своего купе.
Сначала мир подрагивал и скрипел,
потом я услышала, рельсы начали петь…
И я заметила,
что меня во мне больше нет,
что я вся снаружи,
а внутри — пустота, широта, свет…