Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2021
Об авторе | Денис Сергеевич Колчин (1984, Свердловск) в качестве военного корреспондента работал на Украине (2014), Северном Кавказе (2015–2019), в Нагорном Карабахе (2020). Выходил в журналах «День и ночь», «Сибирские огни», «Слово/Word», «Волга. 21-й век», «Октябрь», «Новая Юность», «Звезда», «Русский репортер». Автор книг: «Подготовительный курс» (стихи, 2017); «Кинжалы и гранатометы. История войны на Северном Кавказе. 18–19 вв.»; «Фронтир» (изд. «Кабинетный ученый», 2021). Публикация в «Знамени» — № 9, 2019. Живет в Екатеринбурге.
* * *
Беспилотник, что ты вьёшься
над моею головой?
Может, просто разобьёшься?
Может, полетишь домой?
Ты лети отсюда, подлый.
За горою упади,
каменистой речки подле,
подле пламенной гряды,
где лежат тела и тени
испаряются, орёл
рвёт воздушные ступени,
пьёт небесный корвалол.
Никуда теперь не деться
от бинтов и костылей.
Детство, где ты? Где ты, детство?
Под землёй, в кругу друзей.
* * *
То Гудермес, то Хасавюрт,
а то на блокпосту проверка.
По небу синему снуют
пакеты белые. Постелька
родная нынче далеко…
Огромной жёлтой черепахой —
контактный зоопарк. И кто
его однажды забабахал
на фоне местных неудобств,
спецопераций непрестанных?
Под вечер публикуешь пост
«Мой день в Чечне и Дагестане».
Сидишь в темнеющем саду,
что на окраине аула.
Зовут. Кричишь: «Сейчас приду!»,
но не идёшь. Перемахнула
ночная птица через куст.
Но ты уже ступаешь к дому,
где только стариковский хруст,
где сыновья, — подземный груз, —
принадлежат фотоальбому.
* * *
Принявши позу мертвеца
в гостинице под артобстрелом,
лежишь и думаешь: «Маца
и водка — вот что в мире целом
способно мне сейчас помочь».
Встаёшь, кряхтишь, идёшь на крышу.
На крыше сказочная ночь.
Глядят созвездия и мыши
на идиота, на войну
приехавшего добровольно.
Перетирают: «Ну и ну.
Ему, наверное, не больно».
И ты такой сопишь, молчишь
под сенью светомаскировки,
забывший в номере кроссовки
состарившийся Кибальчиш.
* * *
Берём автомобиль в Тбилиси.
Пусть Грибоедов поведёт.
Он здесь давно, который год.
О непрославленном ленд-лизе
расскажет по дороге в Гори,
о приключениях своих:
как при Ермолове — в живых,
а при Паскевиче — о, горе!
Меж тем, граница недалече,
оборонившийся Цхинвал.
На той войне я не бывал,
потом отведал это лечо
в других краях. Ещё добавку
накладывали — ешь да ешь.
Как будто к родственникам в Реж
приехал в отпуск на поправку.
Есть городок такой уральский.
Кивает Грибоедов, свет
Сергеевич, и драндулет
(каршеринг!) погоняет барски,
припоминая анекдоты,
забыв про собственную смерть,
холмов и плоскогорий медь
срезая на переворотах,
боясь, как будто, не успеть.
* * *
Как в Тифлисе утром ветерок.
В церкви по соседству Богоматерь-
персиянка из журнала Vogue.
Белая и розовая скатерть —
стены церкви, женское лицо.
Грибоедов, если б знал, одобрил,
попивая красное винцо,
представитель питерского лобби.
Жаль, не дозвониться до него.
Двести лет уже не отвечает.
Может, выжил чудом и в село
удалился, воин Иван-чая…
Зелена куринская вода,
мёртвая, кислотная, живая.
Искупнёшься, выйдешь на раз-два
тамадой, заколотым в трамвае.
Здесь везде персидская резьба
проступает: от аэропорта
до литературного раба.
Вьётся, вьётся, типа ворожба,
типа разветвлённая аорта,
вольно-подневольная борьба.
* * *
Оба твоих фронта на одном фото —
от крымской степи до каспийского форта.
Настенная карта. Подойдёшь ночью,
скажешь: «РПГ» — и она кровоточит.
Промолвишь: «Зачистка» — слёзы ручьями.
И даже не вздумай жене или маме.
Можешь поджечь, если тебе угодно.
Утром поперхнёшься — жива и подробна
как прежде, как птица-позывной «Феникс».
И все твои старания ей до фени —
раствори, сожри, изничтожь конкретно…
Почему? Потому что война бессмертна.
* * *
1.
Под «Путешествие в Арзрум», —
конечно, аудиокнига, —
туда катился, где бум-бум,
где жизнь показывала фигу
и средний палец, по степи.
То засыпал, то просыпался.
Ещё дневник вести пытался,
но буквы прыгали. «Купи, —
твердил, — воды и лавашей
на полустанке у калмыков».
Не становилось веселей.
Лишь солончак, да безъязыкий
поток засушенных ветров
от Волгограда до Моздока.
Таким прекрасное далёко
открылось мне. Я был готов.
2.
Виталя тоже не заспал,
обосновался на Кубани.
В «Икею» ходит, ездит в баню,
аульный житель, аксакал
практически. А я совсем
уже на фоне путешествий
на фронт. Казалось, без последствий.
Но… сам себя, бывает, ем
за то, что сделал или нет.
Минувшее не отпускает.
Что безбилетник при трамвае,
чужая смерть при полынье,
оно при мне набором книг,
принтом футболочным, атакой
тоски. Что вертолёт над Махой
ударный, как передовик,
как первый и последний бзик.
* * *
Что приснилось? Горы под Хунзахом,
резкая прозрачность, редкий дождь.
Ближние друг друга побиваху
и пришельцев бледнолицых тож.
Маленькая, смутная тревога
ручками и ножками сучит
возле сердца, между тревелогом
и перечислением обид.
Стрёмная, — над пропастью, — дорожка
сыплется, выводит на плато.
Горы — тот же воздух при бомбёжке,
волнами накатывают, до
моря и обратно, застывая,
уминая павших и живых,
заросли ореха и айвы.
Вот что мне приснилось, дорогая.
* * *
Гимры… Как много в этом звуке
для сердца «эшника» слилось.
Какие он познал науки —
не полагаться на авось,
когда везёшь погибель чью-то,
не сомневаться, не трындеть.
Тоннель — имперская причуда.
Ущелье — солнечная твердь.
И вот — Гимры. Меня, бывало,
туда по делу занесёт.
Истории — девятым валом
из книги жалоб и невзгод:
один пропал, того убили,
пытали третьего, тому
подбросили гранату или
патроны… Так, под шаурму,
карьера нашего героя
вершилась. И никто в ответ
не мог переменить покроя —
ни Ибрагим, ни Магомед,
войной уложенные в землю,
как первосортная хурма.
Лишь солнце, инвалид по зрению,
светило всем без исключения,
рискуя не сойти с ума.
* * *
Мальчики — бомбисты и стрелки,
стражники, бегущие за ними
по ночному городу. Редки
звёзды. Фонари неугасимы
только на проспекте. Во дворах
ноги в темноте переломаешь.
У кого подруга в кандалах
боевая, у кого — товарищ.
У кого карьера на носу,
у кого на шее ипотека.
Никому земной не светит суд.
Кто из них остался человеком?
Мальчики, замедлившие бег,
стражники, срезающие парком…
В точке пресечения берсерк
встретит их невидимый и всех
наделит единственным подарком.
* * *
Границу проехал, и сразу живот
подводит и сердце чечётку
исполнить пытается, но не идёт
чечётка в такую погодку.
Ни облачка. Надо бы на водоём
(окрошка на пиве, на квасе…).
Плохая погода — то дрон, то (…пардон)
какой-то по трассе дубасит
осколочными. Распрекрасный маршрут.
Убийства на фоне пригорков.
А после — гуляют, рыдают, поют
и совесть не душит потомков.
Граница пульсирует мелким дождём,
парящей подсолнечной степью,
огнями на перевале ночном,
хребтов лазуритовых цепью.
Побудешь, привыкнешь, и даже обстрел
не повод покинуть кушетку.
В саду на рассвете растаешь, пострел,
задев изумрудную ветку.
Репортёрское — 2021
Утречком по морозу туда-сюда.
Наконец, находишь своё такси.
По приезду — родина, да не та:
оцепление, БТР, массив
дачный. Но пока ещё тишина.
Присмотрелся. Вроде бы, никого
на посёлке. Коллеги подходят, на
такое грех не приехать. «Ага!» «Ого!»
Коптер нарезает небесный слой.
Начинаешь медленно замерзать:
«Щас не помешало бы по одной,
чтобы кровь застывшую разогнать».
По-другому себе представлял трэшак.
Стивен Спилберг — учитель, пример, орёл!
Вдруг бабахнуло и давай трещать.
На мороз рванулось: «Контакт пошёл!»