Алиса Ханцис. Аквариум
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2021
Алиса Ханцис. Аквариум — [б.м.]: Издательские решения, 2020.
Подросток Тео запирает младшую сестру Тину в темном подвале. Читателю кажется, что он узнает сюжет: детская травма, конфликты, отношения, которые будут выясняться на семейных праздниках до конца книги… Но это — ловушка.
Как и герои повести «Аквариум», которые время от времени входят в незнакомую комнату с завязанными глазами, — такая игра, — читатель, попадая в пространство текста, не знает ничего. Ему предстоит на ощупь узнавать предметы и живых существ, находить прекрасное и жуткое, находить себя и другого. Там, во тьме подвала, Тине неожиданно понравится, она откроет для себя фантазию и игру — не как приятную приправу для жизни, но как основу человеческого бытия.
Лауреат «Русской премии» Алиса Ханцис создала герметичную книгу, в центре которой — трое: два брата и сестра. Четвертый герой — время, заменяющее кассеты компакт-дисками, диски — интернетом, детское тело — взрослым, здоровые клетки — больными. Хотя речь об истории одной семьи, менее всего повесть, успевшая занять второе место на Германском литературном конкурсе «Лучшая книга года», напоминает популярные в наши дни семейные саги. Единственная литературная ассоциация, которую вызывает текст, — «Ужасные дети» Жана Кокто, но и здесь скорее параллель, нежели наследование.
…Дети сначала не замечают взрослых, позже остаются без них. Они создают закрытый мир, живущий по собственным правилам, отделенный от общечеловеческого мира словно бы толстым аквариумным стеклом. Фантазия, творчество, игра — основы этого мира, и кажущаяся безобидность этих основ сходит, как старая краска, обнажая их жестокую красоту и неумолимость.
«Кто-то, кажется, спросил ее — а кем она станет, когда вырастет?
— Без понятия. Я знаю только, кем я была.
— Когда?
— В прошлой жизни.
— И что же ты помнишь из прошлой жизни?
— Я была художницей, рисовала картины. Но они никому не нравились, и я покончила с собой».
Homo ludens не способен не играть. Особенно безжалостно тяготеет необходимость игры над средним в семье, Миком. Дети, по законам природы, вроде бы и растут, вроде бы расходятся каждый в свою жизнь, живут не вместе — находят постоянную работу (Тина), жену (Мик), собаку (Тео). Но они не вырастают, что подчеркивают их креативные профессии без офиса с восьми до пяти: меченный гениальностью Тео становится музыкантом альтернативного направления, Мик — режиссером видеоклипов, Тина — художником-мультипликатором. Взрослая упорядоченная жизнь с ее монотонными скучными обязанностями и сладким чувством защищенности так и не наступает, лишь Тина время от времени пытается ухватиться за нее, словно за спасательный круг — купить еды… помыть посуду… но в аквариуме от спасательного круга нет толку, и детский карнавал продолжается уже вокруг взрослых тем. Да и разойтись по-настоящему не получается. Братья и сестра связаны.
Природу этой связи, этого напряжения, которое постоянно ощущается в тексте, причем ощущается не выдумкой, а жизненной правдой, трудно описать в привычных для ситуации словах. Братская любовь? Преданность? Зависть? Запретное влечение? Тайная ненависть? Семейные иерархии? Или модное — «токсичные отношения»? О нет. Все не то, все слова лгут.
Можно попробовать отнести прозу Ханцис к магическому реализму, однако здесь нет магии фактов, лишь магия атмосферы, которая исключительно «в глазах смотрящего» — и героя, и читателя. Если последний знаком с творчеством Рене Магритта, покажется, будто мир художника оживает в повести, хотя имя его не упоминается. Девушка по имени Ива, которая впервые появляется на страницах повести всадницей, — не персонаж ли она картины «Препятствие пустоты»? Ива то присутствует в жизни героев, то исчезает. Время от времени троица сознательно инсценирует картины Магритта в своих серьезных играх:
«В самом углу стояла фанерная дощечка с пропиленной дырой в форме человеческой фигуры. Нет, не так: подразумевалось, что дыру оставил некто, легко и пьяно вывалившись в дверь, но форма этой дыры не более чем намекала на событие. Так было на картине. По сравнению с картиной поделка Тео выглядела не так убедительно, но сердце отчего-то замерло, когда ее коснулась рука девушки. Медленно обвела дыру по контуру — он будто чувствовал эту руку у себя на коже; а потом порывисто отдернулась и зажала рот».
Еще одна особенность «Аквариума» — парадоксальный хронотоп: при четкой привязке ко времени — например, вместе с героями читатель может (снова) встретить XXI век, — отсутствие привязки к пространству. Стиль Ханцис чужд притче: здесь нет абстрактного «везде и всегда», живые детали делают мир повести ощущаемым, узнаваемым. Но при этом невозможно с уверенностью сказать, где все происходит. Есть провинциальный город и есть столица, куда герои переезжают, взрослея. Российский читатель, скорее всего, подумает о Москве, тем более что в начале повести дается намек на то, что экзотические западные имена — Тео, Мик — необязательно настоящие. С другой стороны, с таким же успехом столица может быть Минском или Амстердамом, — в повести нет ничего, запрещающего такую трактовку. Как Ханцис удается создать реалистичный, полный знакомых мелочей текст, не размещая героев в физическом пространстве — загадка, ответ на которую, вероятно, следует искать в заменяющем пространство времени: именно эпоха поколений X — Y берет на себя весь груз «узнаваемости». Может быть, помогает здесь и экзистенциальная универсальность богемы — большой разницы между образом жизни артистов «там» и «тут» (что бы ни стояло для читателя за этими словами) нет. Хотя, по большому счету, троица даже не примыкает к «большой» богеме — в их аквариуме есть место для троих, возможно, для членов семей, но никак не больше.
В какой-то момент читатель понимает, что и он не способен оставить эту игру. Что и он — homo ludens.