Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2021
Об авторе | Владимир Аркадьевич Гандельсман (12 ноября 1948 года) — поэт, прозаик, эссеист, переводчик англо-американской поэзии. Лауреат «Русской премии» (2008). 15 сборников стихов и записных книжек «Чередования» (СПб., 2000). Предыдущие публикации в «Знамени» — «Фехтовальный зал», № 3, 2018; «Свет за собой», № 3, 2020. С 1991 года живет в Нью-Йорке.
* * *
Сгребают листья. Бурые знобят,
зазубренные, скрученные гибло.
День животворной гибелью объят.
Округа опустела и охрипла.
Всё вертится сказать: на даче спят.
Цитата есть цикада есть цикута.
Там полосы пижамные скамьи
больничный сад разметили кому-то
и оттеснили замыслы твои,
там старые меха опять раздуты —
опять свою тревогу раскрои
на вольные терцины и минуты
и ясности постольку не утрать,
поскольку пред тобою атрибуты
безумия: вот ручка, вот тетрадь.
* * *
Стакан гранёный с точкою на нём
чаинки нежной вижу, открывая
глаза; и вижу: тронутый огнём,
он врезан в воздух; глаз не отрывая
от вещи, я бесстрастности учусь,
вместившей свет, и гаснет мысль кривая.
(Литературных сборищ сторонюсь
с тех пор, как я отведал их припарок.
Друзья мои, ужасен наш союз.)
В стакане, пожелтевшем от заварок,
дымится чай, «страница под стеклом,
бессмертная, вся в молниях помарок».
(Сообщества людей чреваты злом.)
Прощай, мой брат. Осенний день неярок.
И поделом ему, и поделом.
* * *
Как до отказа тесный апельсин
набит росистой мякотью, как явлен,
как собран в капилляры, как един,
как тишине внезапной предоставлен!
Лишь почитатель медленных картин
увидит: с белоснежною прокладкой
под кожурой — увидит: апельсин,
и улыбнётся теме кисло-сладкой.
Лишь тот, кому не спится в этот час,
кому над ослепительной и краткой,
живой строкой склоняться всякий раз,
и вновь над ней склоняться, как над грядкой,
не надоело, — счастлив без прикрас.
Лишь тот, мой брат, кто бодрствует украдкой,
к скрипучей лире стула прислонясь.
* * *
Сгребают листья. Холодом реки
осенний город призрачный пронизан.
Вдоль набережной спят особняки,
и голубь препирается с карнизом,
и небеса сбиваются в комки,
и на вокзале выщербленном, сизом
землёй и дымом пахнут грибники…
* * *
Что связывает с миром, кроме тех
полутонов, окольных замираний —
свет ширится в аллее, или смех
доносится случайный, или грани
предмета стороною проблестят —
что связывает с миром, кроме ранней
тоски по ускользающему? Взгляд
уловит подоплёку, но стараний
усердных не продолжит, милый брат.
Какой у человека был бы странный
характер, боже правый, удели
он должное вниманье подоплёке…
Что связывает с миром? Шум земли.
Но не прямой, но косвенный, далёкий…
Не шум, так свет, но вспыхнувший вдали.
* * *
Сгребают листья. Осень. Проходным
идёшь двором от улицы Рентгена…
Куда?.. Куда-то. С воздухом родным
вдыхая горечь лиственного тлена.
Приземистый голубоватый дым.
Мерцающие, гаснущие хлопья
сухой листвы, сорвавшейся с огня…
И старшеклассник, глянув исподлобья,
попутчице укажет на меня
насмешливо — во всём моё подобье
двадцатилетней давности, родня.
Всё более неправильною дробью
расходимся навек в пределах дня…
* * *
Светает. На работу. Быстрый штрих
ветвей заденет зрение. До стужи
шаг не дойдя, мир осени притих,
и что ему построчный мир досужий…
Когда бы он услышал этот стих,
он, верно, изумился бы далёким
от истины созвучиям, — объём,
не знающий о низком и высоком,
с косым штрихом ветвей на голубом.
(Душа, как лаборантка, ненароком
об эту колбу стукается лбом.)
Смешно, что аварийная есть парка,
свивающая нить моей судьбы
рабочей. На работу (как — насмарку)
я направляю нежные стопы.
* * *
Светает. И пока слепит рельеф,
и синева подобна синеве лишь
(но — большей) и сквозит между дерев,
пока ещё глазам своим не веришь,
что это мост в ночном стоит поту,
и ты его хребет шагами меришь
и с этой стороны идёшь на ту,
пока не древнегреческие воды
штурмует двойка девушек в цвету,
пока ладья затянута под своды
в гудящую сырую темноту,
вымелькивая справа от свободы
твоей души, — душа твоя пока
слепящие явления природы
утроила (удвоила — река).
* * *
Совсем светло. В зрачки уходит парк
осенний, и берёт от цвета округ —
карминовая, алая, краплак,
лимонный кадмий, вкрапленные в мокрый
куст бисерный длиною в быстрый шаг,
и к ним сиена жжёная и охра —
все разом, и компанию дворняг
приветствует стрелок могучий ВОХРа
железной миской. Кто его замёл
в природу этой осени, обильно
пропитанную светом, кто приплёл
к тому, что мной описано столь сильно?..
* * *
Но есть среди подробностей живых —
запавшие в молчанье, вроде клавиш.
Не знаю ничего, не помню их.
Ни слова во спасенье не прибавишь.
Ни имени не зная, ни страны,
ни о душе бессмертной, ни о теле,
мы в этот миг вполне воплощены,
и зеркалу, в которое смотрели,
преображённые, возвращены…