Публикация Ларисы Суховой
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2021
Об авторе | Леонид Николаевич Мартынов (9 (22) мая 1905, Омск — 21 июня 1980, Москва). Малоизвестные факты из жизни знаменитого поэта и переводчика, лауреата многих премий и наград: Леонид Николаевич родился в семье техника путей сообщения, детство провел на Великом Сибирском железнодорожном пути, в служебном вагоне отца. В юности Мартынов, катаясь на лодке с другом на Иртыше, из озорства «срезал нос» глиссеру, на котором, как потом выяснилось, находился и наблюдал за происходящим сам адмирал Колчак. На причале друзей поджидали офицеры с глиссера. Однако Верховный правитель сказал им: «Пропустите господ гимназистов!» — и инцидент был исчерпан. В 1921-м Леонид ушел из пятого класса школы, сменил множество занятий (от сельского книгоноши до члена геологоразведочной экспедиции). В конце 1920-х — начале 1930-х в качестве корреспондента сибирских газет и журналов много ездил по Сибири и Казахстану. В 1932 году «антисоветский ссыльный литератор» Мартынов написал ходатайство о переводе его вне Северного края… Спустя год Москва разрешила: «Можно направить в Ср. Азию». Однако за прошедшее время коренным образом изменилась личная жизнь поэта, и он написал новое заявление с просьбой оставить его в Вологде. 11 лет Мартынов жил в Москве по адресу 11-я Сокольническая улица, дом номер 11, квартира номер 11, в комнате площадью 11 квадратных метров. Число 11 поэт считал счастливым и завещал положить ему на могилу одиннадцать так горячо любимых им всю жизнь камней… Предыдущая публикация «Беседа с Кантемиром» — в «Знамени» № 2 2020 года.
* * *
Что-то
Я совсем притих,
Хмель успел перебродить,
И не только ран ничьих
Не хочу я бередить —
Даже и стихов ничьих, даже и
друзей своих,
Не хочу переводить.
Значит —
Надо погодить,
Значит — надо подождать,
Значит —
Нечего гадать
Снизойдёт ли благодать.
Много
Блага
Я дарил,
Мало кто благодарил,
Но не мне их осуждать.
Бессонница
Конечно,
Что-то и восточное
В тебе, но что, не знаю точно я,
Хоть суть не в том, что ты закуталась
Во что-то пламенно цветочное.
Но вообще всё перепуталось,
Совсем как имена во времени
И были пруссаки не пруссами,
А вовсе из другого племени,
Как не были славяне руссами.
И косами любуясь русскими,
Но вглядываясь в эти карие
Глаза, где сам Восток туманится,
Я думаю: какой Хазарии
Какой ты сгинувшей Булгарии
Праправнучатая племянница,
Уже не данница, не пленница
И ни за кем никто не гонится,
Ни колесница и ни конница,
Но это никуда не денется,
Особенно когда бессонница!
* * *
Неугасимым пламенем горя,
Мерцают смолы, всплывшие как будто
Из Балтики. Такого янтаря
Не часто купишь, это же — валюта!
Ну, знаете, по правде говоря,
Янтарь бывает в пятнах от мазута
И вообще тут ни при чём моря
И паруса, и зыбкая каюта,
А эту прелесть вишня мне дала,
Что над Москвой рекою изогнулась
На огороде. Пылкая смола
Так от ствола легко отколупнулась,
Как будто только этого ждала.
Вот мне какое счастье улыбнулось!
* * *
Два поколенья… Нет, совсем
Не два я пережил — четыре!
И пережил я семью семь
Поэтов, опочивших в мире
И столько революционеров,
великолепных бунтарей.
И вдвое я уже старей
Поэта, с коим не сравнялся
Доныне ни один поэт
И не сравнится много лет,
Любить которого старался
Не только словом я, а делом
Так горячо,
Как сам умел он.
И если до сих пор ещё
Сегодня, заодно со мною,
Из бед
Не выкрутился шар земной,
То этому не я виной!
Когда я оглядываюсь
I.
Во сне
Я видел отца и мать
Им было по 107 лет.
— Когда вам исполнилось 100 лет
почему — я спросил — вы не захотели мне
об этом сказать?
Я пришёл бы к вам тотчас в тот раз.
— Говорит, почему не сказали,
Он бы пришёл, —
и отец поглядел на мать:
— А ещё упрекает нас!
II.
О, если бы вы знали, что мыслю, чем живу,
Когда назад оглядываюсь
И снова обгоняет нас
Суровое былое,
Тот рок, который с нами
Был так жесток, жесток.
И нет ни слов, ни образов,
Моих или чужих,
Какими можно выразить
Ту муку, то страданье,
Которые я чувствую
Во сне и наяву,
Когда назад оглядываюсь.
* * *
Человек исправился,
Всё, чем он не нравился,
Без следа развеялось наконец.
Человек исправился,
Со страстями справился.
Кончено,
Мертвец!
Предок
О, предок наш! Твой бюст
Герасимов нам лепит.
Я чую мёртвых уст
Речеподобный трепет:
— Нарушили покой,
Узнали, подглядели,
Скажите же: какой
Я был на самом деле.
* * *
Вы беспечны, потому что вы несчастны,
Потому что над собой не властны?
Не могу поверить в эти басни!
Эти утешения известны,
Эти оправдания напрасны.
Вы несчастны, потому что вы бесчестны!
Перекрёсток
Для мира языческого
благая весть:
Вблизи Политехнического
музея есть
Такой букинистический
магазин…
Где всяческая публика
толпится у витрин.
Выставка не плохая —
Множество книг.
Я говорю, не хая:
Выставка не плохая,
Множество книг.
Авоською махая, — смотри,
к стеклу приник,
Авоською махая, твой
собственный двойник,
Твой собственный двойник!
Там библии,
Там библии,
Их пять,
Их десять штук,
Чтоб люди не погибли
И спаслись от вечных мук.
Их сто, их двести штук…
Спаслись от вечных мук…
Купить?
Он ищет деньги —
Бумажки, серебро.
А может быть, не библию,
а вечное перо
Купить ему?
Перо!
…Бумажки, серебро —
Карманное нутро.
Где вечное перо?
…Карманное добро —
Позвякивают деньги.
О, время!
О, суровое!
Позвякивают деньги.
А через площадь Новую
Проходят современники.
Проходят современники.
Из магазина вышли какие-то
священники,
Идут они к Дзержинской,
Чтоб сесть
В метро.
* * *
На Доме Преподавателя,
Порою в тумане,
Как на соборе Парижской
Богоматери,
Гнездятся химеры.
Но не химеры от химии
Или от математики,
А и к другой проблематике
Не оставшиеся глухими.
И в Доме Преподавателя,
В глубоком продмаге
Я встретил читателя
За прилавком.
Я даже как звать его
Запомнил: Володя
В Доме Преподавателя
В белом халате.
Он сказал: — Вы похожи
На симпатичного мне поэта,
Хотя и постарше
Его портрета!
Да, впрямь я постарше
Читателя, и мечтателя,
И моего почитателя,
И Дома Преподавателя,
Дома Преподавателя,
Который в тумане
Похож на собор Парижской
Богоматери
В старинном романе!
* * *
Немало дней
Прошло и миновало,
Всё холодней
О том, что волновало,
Мы говорим,
Но всё-таки сначала
Не повторим
Того, что отзвучало.
И без речей,
Хоть в них души не чаем,
Всё горячей
Мы дело воплощаем.
Всё, что свелось
К нулю уже и скрылось,
А вот сбылось,
Хотя и позабылось!