Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2020
Владимир Аристов. Mater Studiorum. — М.: Новое литературное обозрение, 2019.
Пока я готовила статью, произошли события, сделавшие тему романа Владимира Аристова крайне злободневной: активно обсуждалась проблема неформальных отношений профессоров и студенток в вузах. Но мы имеем дело с романом, который создавался еще в 2010-х, когда эта проблематика рассматривалась с несколько иных позиций.
Отношения «учитель + ученик/ученица» в литературе и культуре маркированы и даже мифологизированы. Роман отсылает к некоторым из традиций (в первую очередь — к идущим от античности).
Картина мира в романе несколько сдвинута относительно нашей реальности (даже для меня, от российских реалий далекой, все же не представляется возможной в реальности сама его фабула или же, например, предложение герою читать лекции под научным псевдонимом). Сдвиг этот (при водевильном зачине с одной стороны и полумистическом с другой) мог бы настроить читателя на юмористический или сатирический лад — но этого не происходит. Стоит еще раз подчеркнуть, что роман Аристова написан (по крайней мере, частично) еще в 2010-х, а язык его стилизован «под старину», под прозу конца XIX — начала XX века: намеренно книжный, изобилующий инверсиями.
В начале романа перед нами герой-плут, герой-самозванец, которого можно рассматривать и как персонализацию кризиса среднего возраста. Но, меняя маски, герой ищет себе не молодую партнершу — а собственную молодость, потерянную душу (через власть учителя над душами учеников). Однако он (в двух ипостасях) приходит именно на Высшие женские курсы (вымышленное учебное заведение) — и призван учить юных женщин (а заодно — учиться вместе с ними и у них). Вечная Женственность и София-Премудрость влекут его к себе. Вполне предсказуемо роман затрагивает тему феминизма и «женской власти».
Герой изо всех сил пытается вписаться в собственное представление о том, что именно следует преподавать в учебном заведении, предназначенном для женщин. Обе его ипостаси — и профессор, и студент — своим положением на Высших женских курсах напуганы. Но вместо комических коллизий происходит мистическая: на одной из своих лекций герой раздваивается и видит среди слушателей самого себя. Вместо того, чтобы послужить целям конспирации, это событие (то ли произошедшее, то ли померещившееся) героя окончательно разоблачает и отдает его во власть старосте группы по имени Ira («гнев»), таинственную связь с которой он ощущал и ранее.
Важен и заданный в самом начале романа мотив зеркала, в котором герой видит не себя, а другого (другую), словно предвидя будущую встречу (зеркало как атрибут богини любви). Отношения учителя и ученика/ученицы становятся формой передачи знания через любовь, через отражение в другом.
Мотив зеркальности непосредственно связан с образом героини: тут и леворукость ее (и героя в момент раздвоения), и автопортрет у окна (портрет с затылка, как в рассказе Грина — именно такое видение грезится герою в начале романа в зеркале), и обмен функциями (превращение учителя в ученика и наоборот). Нам намекают, что она — как бы одна из богинь (эпитет «древние», постоянно применяющийся к ее записям, сны героя, список имен богини-Матери). И она, как и сам герой — великовозрастная студентка, которая пришла на курсы не учиться, а учить. Герой видит ее отражение в других женщинах (тетя героини и его собственная), но к некоторым из этих образов Ira питает ревность (гнев при виде блюдца из японского фарфора с женским образом, видимым на просвет).
Вторая и третья части романа посвящены погоне героя за постоянно ускользающей от него героиней, причем отражения ее (в других людях, в произведениях искусства) множатся, а сам ее образ постепенно развоплощается (герой и раньше упомянул о туманности облика как признаке влюбленности). В этой погоне присутствует намек и на апории Зенона, и на погоню за Лолитой Гумберта Гумберта. Странная зависимость героя от героини, «послушание», фактически укладывается в схему отношений доминатрикс и ее раба. Приказы Iry герой исполняет беспрекословно, даже не понимая их смысла.
Странствия героя в погоне за ускользающей возлюбленной отсылают и к традиции студенческих путешествий с целью познания мира, существовавшей в ряде европейских университетов. Герой романа, однако, слишком сосредоточен на образе покинувшей его женщины, слишком стремится угадать смысл ее передвижений — и оказывается школяром неуспевающим: смотрит и не видит, упускает возможность просто полюбоваться окружающим, узнать новое…
Но со временем суматошный путь по городам и весям разных континентов осознается как еще одно послание о том, что мир, подведенный мужчинами к черте разрушения, будет обновлен через женский взгляд и женское влияние. Герой решает, что странствует по женским «местам силы».
Цикл обучения героя завершается фантасмагорией, где Ira — воистину богиня, а бывший профессор Вертоградский («Райский, Эдемский») — студент в ее «универсуме». При этом в ее тронной речи звучат его слова… круг замкнулся. Однако полукомическое превращение героем тематики «Взгляд и нечто» в «Пропорцию и сияние» вдруг, отразившись в речах ученицы/учительницы/богини, становится предвестием ее краха, превращения мистерии в карнавал, в капустник по мотивам сказки о рыбаке и рыбке.
Но и после крушения удивительного «универсума» остается Mater Studiorum — «повторение — мать учения». «И сладок нам лишь узнаванья миг». В конце романа герой вспоминает-обретает свое имя.