Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2020
Ирина Котова. Анатомический театр. Харьков: kntxt, 2019. — (Kнижная серия журнала «Контекст»).
индейцы не видели подошедшие корабли
потому что в их сознании кораблей не существовало
Авторские практики, связанные с созданием (порождением) текстов, в той или иной степени перекликаются с врачебной профессией, зачастую тоже требующей от своих представителей творческого подхода, когда медицинские навыки оказываются бессильны против неординарных реакций организма на недуг. Автор — рождает, доктор — принимает роды, оба диагностируют болезнь биологическую/социальную, исцеляют плоть/душу, препарируют тело/текст. И неслучайно словосочетание «тело текста» распространено в литературной среде. Когда же автор — еще и профессиональный хирург, как Ирина Котова, то от его работы с письмом ожидаешь чего-то, похожего на операционные действия. И каков будет их итог — витальный или летальный — неизвестно.
Ирина Котова родилась в Воронеже, там же окончила медицинский университет, а после — Литературный институт им. Горького в Москве, где теперь поэтесса живет и работает. Если за точку отсчета брать первую публикацию Ирины Котовой в «Журнальном зале», то в нынешнем году будет двадцатилетний юбилей ее писательской деятельности. За это время она была отмечена несколькими литературными премиями, в том числе Малой премией «Московский счет» за книгу стихов «Подводная лодка», и стала, по мнению критиков, автором, который с профессиональной скрупулезностью медика исследует социокультурные явления и создает поэтические тексты. Лев Оборин считает, что Котова «переносит в поэзию медицинскую отстраненность, но сквозь нее то и дело прорывается гнев»1 . Галина Рымбу замечает, что в стихах поэтессы «обилие медицинской лексики», поскольку так «создается фигура отстранения, с помощью которой Котова как бы ставит свой вовлеченный диагноз российскому обществу и идеологиям»2 . Александр Климов-Южин отмечает, что поэтесса «очень хорошо умеет объединять необъединяемое, сшивать швы»3 .
Книга Котовой «Анатомический театр» с первых строк погружает пальцы твоего воображения в мясо текста. Начинается внеплановая поэтическая операция. Внутри социокультурного тела зрячим рукам темно и тесно:
въезжает на нем в ребристую нору <…> захлебывается околоплодными водами <…> лифт падает — просыпаюсь я <…> словно в пещере ухает мое сердце <…> в этой пробирке спрятано твое кладбище <…> бог достает из живота аквариум <…> пластика плоти стирается ластиком открытых люков.
Читатель чувствует, что в цепи ДНК произведения нарушена последовательность и текст постоянно мутирует. Поэтесса диагностирует патологию, основанную на ментальной взаимозависимости медицины и милитаризма, произведенного в смертоносных лабораториях патриархатного превосходства, в государстве для офицеров:
смерть застегивает пальто на другую сторону — слева направо <…> засыпая думала почему не вышла замуж за офицера полиции.
Текст становится похож на оперативные сводки о ходе военных действий:
погиб в чечне <…> собирать калаши <…> над рисунком автоматной очереди <…> выдумываю войну на чужой территории <…> лечь под танк <…> военная сортировка раненых <…> всю жизнь делает патроны на заводе <…> бомбардировщики наши или истребители <…> крыша снесена снарядом <…> акупунктура войны <…> лайкает солдатам <…> мертвые бойцы <…> вечером солдат отстегивает протезы <…> мне бы бомбить сейчас сирию.
Ирина Котова констатирует: благоприятная среда для вируса извечного и разнокалиберного насилия — не только социум и менталитет граждан, но и поэтический текст, в системе которого царит болезненный вирусный сбой. А субъект врача в «Анатомическом театре» выступает своего рода феминистическим антибиотиком или, в безнадежных случаях, анальгетиком. Особый акцент Котова делает на виктимности как борьбе «чистой любви с похотливой жертвенностью», на «злой зависимости», порожденной насилием. Эта виктимность — творческая, подчиняющаяся, а потому чрезвычайно жуткая, она заражена темной эстетикой наслаждения. Строки, описывающие это состояние, — одни из самых страшных в современной поэзии:
насилие оно как снег
то колючее
то тает на слабой теплой руке
<…>
точно знаю — для многих семей насилие
как воздух
как питательная среда для микробов
насилие для них — первопричина чувств
<…>
изнутри
насилие не видно
изнутри оно кажется
привычным мягким животом моря
<…>
кривое зеркало сексуальности
прозрачными спицами
вытягивает ноги
<…>
тонкое тело страхов
снимает
нижнее белье космоса
надетое наизнанку
Котова подчеркивает, что «военно-полевые хирурги пьют до белой горячки». В книге субъект высказывания испытывает на себе троекратное давление. Как гражданка героиня зажата в тисках социально-политических преступлений государства. Как врач она тщетно пытается исправить частные последствия насилия разной степени тяжести и природы. Как женщина — пробует изжить из себя жертву. В итоге реальность для субъекта размывается, искажается и принимает предельно сказочные формы в стране адских чудес, где кубик рубика никому не собрать даже если все грани одинаковы.
Тем не менее субъект продолжает действовать в профессиональном режиме доктора. Формально его речь сохраняет медицинскую краткость и ясность. И это в книге самое поразительное: местами фантасмагорическое содержание текста подается настолько компетентно и сухо, что никаких сомнений в достоверности крайне болезненных информационных выкидышей нет. Биология индивидуума, скрещенная с идеологией, как говорил когда-то Юрий Афанасьев, «агрессивно-послушного большинства», дает на выходе тот самый «анатомический театр», в котором игра труппы непосредственно связана с трупами, особенно живыми. Вместе с температурой заболевшего тела врача (на градуснике подмышкой было 38,5) повышается и градус текста, словно макаемого во мрак преисподней:
война выглядывает
бармалеевой бородой
из-под кровати
в ней — голые гниющие тела
ничейные корявые
кровавые тела
тела-глисты
как
в адовом конвейере —
по кругу
<…>
занимаются любовью в редких седых волосах
старческих лобков
<…>
мякотью окровавленных пяток
проваливаются в мертвые болота
недоношенных ртов
<…>
мертвое — самое искреннее самое откровенное
самое беззащитное
красота мертвого в неподвижности
настоящей неподвижности
Хирургическая самость поэтессы предельно глубоко проникает в организм больной реальности, делая текст крайне физиологичным, вызывающим почти гастрономическое отвращение:
потом черепа вываривали в кастрюлях
сладковато-смрадный запах
замирал на стенах
мизерными отпечатками крыльев
<…>
человеческое днк
в колбасе
С таким же максимальным уровнем, но уже (со)переживания и художественного контраста поэтесса подходит к отражению женской телесной целостности, сравнивая «взломанную» девственность с домом, разрыв плевы — со взрывом внутреннего мироздания:
в этом доме я лишилась девственности — говорит алиса
дом торчит в разные стороны
причудливыми цветными стенами разрухи
После этого происходит своего рода травматический коллапс, уход в себя:
под домом
падает эмбрионом
на дно
<…>
она уже никогда не станет матерью
Окончательный диагноз поэта-доктора звучит как приговор:
если случится ядерная война
разные виды начнут оплодотворяться
самое страшное —
неодушевленное
оплодотворит живое
Книга Котовой не читается, а длится несколько часов, как операция, со всеми кроваво вытекающими из текста последствиями травматических событий прошлого и настоящего; событий, вырезанных из памяти скальпелем пережитой боли — своей и чужой. В книге ощущается такая сильная и многоуровневая боль, что купировать ее невозможно — ни в одиночку, ни сообща.
P.S.
Обычно в литературно-критических статьях не принято делать явные личностные отступления. Но приведенные ниже выдержки из книги отражают невероятную проницательность поэтессы, которая с томографической точностью передала восемью строками суть моего многолетнего положения, состояния и невысказанного умозаключения:
Иногда чтобы начать жить
нужно сломать позвоночник в трех местах
<…>
главный наряд —
инвалидная коляска
стоит в углу дома —
никому не примерить
слишком
странный размер
1 Лев Оборин. Идем кого-то низвергать // (https://gorky.media/reviews/idem-kogo-to-nizvergat/)
2 Галина Рымбу. На стороне мира. Антивоенная поэзия // https://godliteratury.ru/projects/na-storone-mira-antivoennaya-poyeziya
3 Александр Климов-Южин. За скобками // Новый мир. — № 9 за 2017 год.