Борис Пастернак и Стивен Спендер
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2020
Об авторе | Анна Кознова родилась в Москве. Окончила факультет иностранных языков МПГУ (2010) и аспирантуру при нем (2013). Кандидат филологических наук. Научный сотрудник отдела Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля «Дом-музей Б.Л. Пастернака». Предыдущая публикация в «Знамени» — «Все тесней кольцо облавы: дело 1959 года на Бориса Пастернака» (№ 11, 2017).
В 1959 году между Б.Л. Пастернаком и британским поэтом, главным редактором журнала «Encounter» Стивеном Спендером состоялась небольшая переписка (три письма Б.Л. Пастернака и четыре — Стивена Спендера). В августе 1960 года, после смерти Б.Л. Пастернака, все три письма были напечатаны в «Encounter» и представляют собой замену статьи о литературе и искусстве, которая в силу определенных причин не могла быть открыто опубликована Пастернаком в заграничном издании. Одно из трех писем, от 22 августа 1959 года, позже было переведено Е.Б. Пастернаком и опубликовано в собрании сочинений Б.Л. Пастернака 2005 года. Однако два других письма ранее не переводились на русский. В статье впервые приводится перевод этих писем, раскрываются подробности переписки двух поэтов, а также дается описание маргиналий, оставленных Б.Л. Пастернаком на подаренном Спендером издании избранных стихотворений «Collectedpoems» (1955), которое сейчас находится в Доме-музее Б.Л. Пастернака в Переделкине.
Стивен Спендер родился в 1909 году в семье журналиста, учился в Университетском колледже и в Оксфордском университете, где в тот момент был студентом и Уистен Хью Оден. Его стихи и личность оказали большое влияние на творчество Спендера. Поэт оставил образование в 1929 году, переехал в Гамбург, затем жил в Берлине и Вене, вернулся на родину в 1933 году. К этому времени его творчество достигло расцвета, вышел первый сборник стихотворений «Poems» (1933). Спендера причисляют к группе Оксфордских поэтов, известных тем, что в творчестве они отходят от мистицизма и затрагивают насущные политические вопросы.
Иосиф Бродский в статье-некрологе, посвященной Стивену Спендеру, пишет о поэте и друге, его жизни следующее: «…в его мягкой неуверенности, граничившей с неловкостью и сопровождавшейся виноватой улыбкой, проступало что-то вроде понимания эфемерности и легкой абсурдности всего окружающего…
Стивен… был джентльменом среди, как правило, неотесанной литературной черни по обе стороны Атлантики. Он выпадал из своего окружения. И реакция черни и слева, и справа была предсказуема. Икс выговаривал ему за то, что он был пацифистом во время Второй мировой войны, хотя, будучи освобожден от воинской службы по состоянию здоровья, он служил в пожарных частях, а быть пожарным во время бомбардировок Лондона совсем не то же самое, что быть профессиональным непротивленцем в любые времена. Игрек обвинял его в издании журнала1 в пятидесятые на средства ЦРУ, хотя Стивен отказался от редактирования «Encounter», как только узнал об источнике денежных поступлений, и вообще почему эти люди, такие щепетильные по поводу денег ЦРУ, не дают свои собственные, чтобы удержать издание на плаву»2 .
В октябре 1958 года Стивен Спендер был одним из поэтов, публично высказывавшихся в защиту Пастернака во время нобелевской травли: «Исключение Пастернака — позор для цивилизации. Это означает, что он в опасности. Его надо защитить»3 . Впервые Стивен Спендер лично обратился к Б.Л. Пастернаку 27 июля 1959 года. В своем письме он просил автора «Доктора Живаго» прокомментировать статью Эдмунда Уилсона4 . Письмо пришло в тяжелый период, когда Б.Л. Пастернак находился в вынужденной изоляции. Еще напоминали о себе последствия публикации романа «Доктор Живаго» за границей и последующее присуждение Пастернаку Нобелевской премии, а в феврале 1959 года власти резко отреагировали на публикацию его стихотворения «Нобелевская премия» в газете «Daily Mail»5 . Любые перемещения Пастернака, разговоры и настроения его близких тщательно отслеживались и фиксировались КГБ. В данных условиях, с трудом им выдерживаемых и мешающих работе над новой пьесой, поэт находился до сентября 1959 года. Об этом периоде Пастернак писал в письме к Жаклин де Пруайяр: «Я пробовал соблюдать это в течение двух недель. Но это лишение уничтожает все, ничего не оставляя. Такое воздержание искажает и разлагает все составные элементы существования, воздух, землю, солнце, человеческие отношения. Мне осознанно ненавистно стало все, что я бессознательно и по привычке любил до сих пор»6 .
Несмотря на то что лето 1959 года — это период, когда эйфория и ожидание заграничных писем сменяются у Б.Л. Пастернака ощущением нехватки времени, поэт с радостью откликается на письмо Спендера:
«9 августа 19597
Ваше письмо, положившее начало нашему личному знакомству друг с другом, — большая честь для меня.
Мне представляется редкая возможность ускорить и обезопасить свой ответ. Ее необходимо использовать сегодня — нет: в течение часа8 . Вопрос о пояснительных заметках господина Эдмунда Уилсона к “Доктору Живаго” для меня не представляет такой решительно категорической важности, как цепь разговоров, описок в письмах и неверно переданных сведений, которую им склонны приписывать. Я не видел апрельский номер «Encounter», в котором было опубликовано исследование, мне о нем только сообщали в письмах из Америки, Западной Германии и Франции (кстати: статья Стюарта Хэмпшира получилась прекрасной, особенно его неожиданная, необычная и, тем не менее, правдивая и тонкая догадка о влиянии Шекспира9 ).
Для меня Эдмунд Уилсон — великое имя, настоящий знаток и интересный писатель в области искусства. Я был польщен, услышав, что он знает обо мне. У меня нет повода вступать с ним в спор. Что есть понимание поэзии? Может ли понимание быть правильным или неправильным?
Но мне доставит большое удовольствие написать несколько страниц для «Encounter» в единственно возможной для меня формe (и даже эта форма является натянутым допущением). Я напишу Вам личное письмо, затрагивающее эту, чуждую мне, подробную трактовку аллегорий в литературе как точку соприкосновения с более глубокими и значительными размышлениями. Оно должно остаться письмом, нельзя, чтобы оно превратилось в статью, открыто мной написанную. Скажем, другой автор ежемесячной колонки (не дай Бог Вы… я не смею допускать, что еще больше проблем, труда и обязанностей помимо бесчисленных собственных свалится на Вас из-за меня) — другой член редакторского совета, если он захочет, использует суть письма в кавычках (переведя мою тарабарщину на настоящий английский) и представит это все как собственное сочинение с содержанием или наполнением, выбранным из моих писем.
Но и возможность напечатать мою статью, открыто написанную и мной подписанную, тоже присутствует. Это моя короткая заметка о Шопене, написанная более десяти лет назад по-русски. Я послал ее рукопись господину Ричарду Ньюману для Penguin Books. Если это может быть Вам интересно и Penguin согласятся, не включите ли Вы в газету эти две или три колонки в переводе? Она была напечатана по-русски (возможно, не в такой последовательности) вскоре после войны.
Мои уловки и приемы не должны Вас удивлять:
И третий — тот приказчик с обидой на весь
мир в глазах —
Возводит свой эдем кровавыми руками,
Возводит на останках наших мирный рай10 .
Это продолжается со всей строгостью. Моя ситуация хуже, невыносимее и опаснее, чем я могу сказать или подумать.
Я напишу письмо об искусстве, литературе и тому подобном и отправлю Вам по почте после того, как получу Ваш ответ.
Искренне Ваш,
Б. Пастернак
Простите за поспешную бессодержательность письма».
Отметим, что на момент написания письма на полке Пастернака еще не было книг Спендера. Нам представляется маловероятным, что он цитировал стихотворение 1929 года по памяти. Возможно, он мог ознакомиться с творчеством Стивена Спендера в библиотеке К.И. Чуковского11 или попросить книгу у кого-то еще. Процитируем стихотворение полностью в переводе В.И. Когана:
В двадцать девятом
I
Каприз Времен, верховный судия,
Не смерть провозглашает, а любовь друзей.
Под куполом небесным, под палящим солнцем
Стоит нагое трио: новый, загорелый немец,
Приказчик-коммунист и англичанин — я.
Но возвратись лет на двенадцать вспять,
усталая планета:
Готовы двое к бою, в солдат обращены, —
Или вертись вперед еще с десяток лет:
И третий — тот приказчик с обидой на весь
мир в глазах —
Возводит свой эдем кровавыми руками,
Возводит на останках наших мирный рай.
II
Надеюсь, мертвецы, завистники при жизни,
Постигли строгую премудрость праха
За долгие века и упокоются, чтоб не являться
впредь
Ни на погосте, ни в конце аллеи,
И не стонать у городской черты,
У нового завода, за грядками последних огородов.
Отцы убиты, да, но где же та вражда,
Что душу Гамлета объяла на ступенях замка?
Ничем не омрачен наш краткий мирный путь,
Мы вместе, все втроем, и не грозит судьба
Ни одному из нас своим перстом суровым.
III
Отцов страдания, их душ терзания,
Жестокость циника — премудрость тайная:
Что есть история, сплошь на останках бренных?
Лобзанья черепов на поворотном круге
Или война, где каждый из троих — убийца друга…
Прожив свой миг и вместе, и в разлуке,
Погибли все, навеки разлучась.
Лопата, ком земли, последний, смертный час.12
Автор биографии Спендера Джон Сазерленд пишет, что Спендер был поражен, что Б.Л. Пастернак помнил и ценил строки этого стихотворения, он говорил о том, что «сам факт того, что Пастернак, возможно, держал эти строки в голове двадцать пять лет, взволновал его гораздо больше, чем любая прочитанная рецензия»13 .
«Приказчик» (clerk), по предположению Сазерленда, имеет в стихотворении значение «интеллигент», революционер-пророк, отчасти в этом образе себя видел и сам поэт.
Спендер был встревожен последними словами письма, он видел в них скрытый сигнал тревоги. Сазерленд пишет о том, что положение Пастернака, который был для Спендера примером современного поэта, остающегося бескомпромиссным в условиях гнета и подавления, вдохновило Спендера на создание организации «Index on Censorship», выступающей за свободу самовыражения, а также стало одним из главных мотивов его книги «The Struggle of the Modern», содержащей размышления о современной литературе и искусстве14 .
Пастернак получил ответ Спендера, в котором последний выражал заинтересованность статьей о Шопене, и 22 августа написал обещанное письмо о литературе и искусстве, которое предполагалось напечатать вместо статьи (мы не приводим его, так как оно было опубликовано в собрании сочинений15 ) и 9 сентября — еще одно небольшое письмо, в котором оговаривались подробности публикации заметки о Шопене:
«9 сентября 1959
Большое спасибо за Ваше живое, волнующее письмо. Тратой времени было бы исправлять сообщение, в котором Вас запутали, будто я приезжал на фронт и читал стихи солдатам. Я не люблю публичных чтений. Даже в мирном обществе, среди расслабленной, спокойной публики такие выступления кажутся мне вычурными, не заслуживающими всеобщего терпения и внимания. Тем более кощунственным для меня было бы бравировать такими пустяками перед такими серьезными людьми, ежечасно рискующими своей жизнью. Ваши сведения составлены из нескольких частей, каждая из которых в отдельности правдива, но когда они соединены в одно, они ложны. Я ездил на фронт, а в послевоенные годы меня убедили или заманили выступить в небольших концертных залах; и на этих чтениях я был поражен, что мне подсказывают каждую строчку, которую я забываю или произношу с паузой или задержкой. Но это полная чепуха. Почему я трачу время на такие пустяки? Вот почему я затронул это. Журналистика, газеты, хроники событий существуют и рассчитаны на то, чтобы быть подтверждением фактов, сообщений, свидетельств, данных. Разве не любопытно, как эта область предполагаемого реализма и практических воззрений, публичности является самой нереальной областью мелодраматического романтизма, не говоря уже о ее печальных задачах, когда для наблюдателей такого рода жизнь становится оперой в картонной коробке?
Прошу, сделайте мне дружеское одолжение. После того, как прочтете короткую заметку о Шопене, трезво оцените: (1) Достаточно ли она ясна (в оригинальном и переводном виде), чтобы ее сущность понимали (особая природа формального сегодня, необходимого сегодня современному вкусу, нового, оригинального, полного подробным содержанием, прожитого, испытанного снова и снова, лично переживаемого документального искусства). (2) не будет ли она странно смотреться в печати, не будет ли неправильно понята ее (заметки) простота и краткость, как будто в ней с кем-то или чем-то спорят?
Одной из своих ближайших друзей в Германии16 [Ренате Швейцер] месяц назад я много написал о музыке, форме, содержании, реализме и романтизме. Она ответила (мы большие друзья), что не может оставить содержание письма только для себя и попробует опубликовать некоторые отрывки в гамбургской газете Die Welt. Я сомневаюсь, я не верю в возможность опубликования отрывков из такого шероховатого, небрежного письма, лишенного стиля. Но если она это сделает и опубликует письмо, возможно, отрывки оттуда могут служить Вам дополнениями или примечаниями для “Шопена”, если они нужны? (Переписка ведется по-немецки).
Это письмо — всего лишь обложка или обертка моей благодарности Вам.
Искренне Ваш
Б. Пастернак»
Все три письма Пастернака будут напечатаны в «Encounter» в июне 1960 года17 , но публикация статьи о Шопене в нем так и не состоится, по предположению Ел.В. Пастернак, из-за вмешательства Фельтринелли18 .
Приведенная нами расшифровка списка иностранной корреспонденции Б.Л. Пастернака, сделанная славистами Кристофером Барнсом и Ником Аннингом в 1963 году19 , позволяет уcтановить, что Спендер продолжил писать поэту. В списке значатся письма от 17 сентября 1959 года (с пометкой Б.Л. Пастернака: «Ст. Спендер от 17.09.1959 шло 1,5 месяца!! О Ренате, Шопене и пр.») и от 12 октября 1959 года (в нем Спендер упоминал Бернстайна, с которым у Пастернака была переписка и несколько значимых встреч в Москве, писал о том, как трудно писать стихи, о жизни в поэзии). Джон Сазерленд в книге «Литературная биография» приводит отрывок из этого письма Спендера:
«Сейчас я на таком этапе своей жизни, когда я в основном занят работой и делами — вещами, не связанными с поэзией… Я думаю, мы сердцем чувствуем, что должны не только писать стихи, но и следовать таинственной цели, которая состоит в том, чтобы жить в поэзии. Пока мы не живем в поэзии, мы чувствуем, что недостойны писать. Ведь написание стихов заключается не только в использовании своих способностей и регулярной работе. А в том, чтобы быть тем, кто открыт опыту, на который откликается все его существо и в который не вмешиваются ни его рабочие привычки, ни манера писать, ни созданный им авторский стиль — а также то, каким он предстает обществу, или даже то, каким он представляется другим людям»20 .
Вместе с этим письмом, в октябре, а не в декабре, как полагалось ранее21 , Спендер отправляет Пастернаку сборник избранных стихотворений «Collected Poems», напечатанный в издательстве «Faber» в 1955 году22 , с надписью: «To Boris Pasternak with admiration from Stephen Spender. Oct. 12. — 1959» (Борису Пастернаку с восхищением от Стивена Спендера. Окт. 12 — 1959).
Книга была прочитана Пастернаком и содержит большое количество пометок. В электронной описи книг, составленной по картотеке Ел.В. Пастернак исследователем жизни и творчества Б.Л. Пастернака Рахель Лихт, пометки не значатся. Однако особенности почерка, характер и содержание отмеченных фрагментов позволяют с большой вероятностью утверждать, что они сделаны Б.Л. Пастернаком.
Ранние стихотворения в издании пронумерованы. В содержании и далее в книге Пастернак отмечает 21 стихотворение. Номера некоторых обведены в кружок: «NottoyouIsighed. No, not a word», «At the end of two months’ holiday there came a night», «My parents kept me from children who were rough»23 , «Moving through the silent crowd», «Oh, young man, oh young comrades», «Your body is stars whose millions glitter here», «The Landscape near an Aerodrome», «Abrupt and charming mover», «Not palaces, an era’s crowd». Дважды обведены «Beethoven’s Death Mask», «The Port», «The Prisoners» (на странице со стихотворением в правом верхнем углу есть два отчеркивания), «I think continually of those who were truly great», «The Express». Подчеркнуто название и обведена страница стихотворения «Polar Exploration». Это стихотворение — единственное из более поздних (1933–1939), отмеченных Пастернаком. Остальные стихотворения, которые он выделяет, были написаны Спендером между 1930 и 1933 годами, в период первого признания и увлечения коммунизмом.
Во вступлении к сборнику Спендер пишет о том, что потратил несколько месяцев на его составление, перемещая стихотворения, написанные за двадцать пять лет, по-разному располагая их и внося тщательные правки «без обмана». «Осознавая возможность “обмана”, осознаешь обязательства: обязательства перед читателем и, что более важно, обязательства оставаться верным пережитым впечатлениям, из которых возникли стихи, когда они впервые были написаны. Поэзия — это игра, в которую мы играем с читателем по правилам, но это также правдивая игра, и правда в ней — вне всех правил»24 . Последнее предложение отмечено Пастернаком типичным для него отчеркиванием на полях.
Б.Л. Пастернак не только обводит понравившиеся стихотворения, но и отчеркивает или подчеркивает строки в некоторых из них. В первом стихотворении сборника «He will watch the hawk with an indifferent eye»25 рассказывается об «аристократе, побеждающем все инстинкты», равнодушно взирающем на ястреба и пересекающем огромное облако, руки и крылья которого теперь, подобно Икару, в сердце океана. Пастернак надписывает над стихотворением слово «авиатор», вероятно, сравнивая его с одноименным стихотворением А.А. Блока, в котором тоже описывается крушение самолета:
И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом…
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе… пустом!
Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга…
В сплетеньи проволок машины
Рука — мертвее рычага…
Во втором стихотворении, реминисценции на тему беззащитности человека перед пространством и вечностью, хрупкости и ирреальности материального, Пастернак подчеркивает строки:
…dew frozen to stars below us; above our heads, the night
Frozen again to stars26
[Роса лежит ледяными звездами под ногами; и над нами тоже
ледяные звезды ночи]
(Ср. «Надмирно высятся созвездья в холодной яме января»).
Стивен Спендер называл это стихотворение вольным переложением поэмы Р.М. Рильке «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке»27 . Здесь следует отметить еще одно пересечение Пастернака и Спендера: в томе писем Рильке «Rainer Maria Rilke. Briefe aus den Jahren 1914 bis 1921» (Insel Verlag zu Leipzig, 1938), находящемся на книжной полке Пастернака в Переделкине и содержащем большое количество его пометок, некоторые из них касаются упоминаний вышеназванной поэмы.
В пятом стихотворении сборника «Acts passed beyond the boundary of mere wishing»28 о внезапном моменте одновременного прозрения двух разных людей, находящихся в сложных отношениях, Пастернак двойным отчеркиванием на полях отмечает заключительные строки о возникшем минутном взаимопонимании лирического героя с возлюбленным:
Thinking if these were tricklings though a dam,
I must have love enough to run a factory on,
Or give a city power, or drive a train.
[Если я думаю, не капли ли это просачиваются через плотину,
Во мне, должно быть, хватит любви, чтобы дать мощности целому заводу,
Или электричество городу, или двигать поезд.]
Многочисленные подчеркивания содержит шестое стихотворение «Beethoven’s Death Mask»29 (Пастернак дважды обводит его в содержании, вероятно, особо выделяя среди остальных). Далее приводим стихотворение в переводе А.А. Ситницкого с подчеркнутыми Пастернаком строками, курсивом выделен текст, отмеченный отчеркиванием:
Его я вижу вечно густобровым,
Огромным, со склоненной головой,
Он бороздит ландшафт. Его лицо
Висящей маски, маски смерти
Искажено, смущая свет дневной.
(I imagine him still with heavy brow.
Huge, black, with bent head and falling hair,
He ploughs the landscape.)
Я вижу кулаки, и чучело пальто.
Свет бьет в глазницу, там, где было око.
И зверь готовится к прыжку во рту,
Отверстии трубы органной этой,
Где плача, ветр поет, томясь жестоко.
(The beast squat in that mouth whose opening is
The hollow opening of an organ pipe;
There the wind sings and the harsh longing cries.)
Проходит он пред взором, как корабль.
Коль он не сталь, то кто? Громады
Воды морской пространство бороздят.
Он скрыт, замаскирован, вне Бытия.
Жизнь, как фонтан — он видит лишь каскады.
(He moves across my vision like a ship.
What else is iron but he)
И в этой голове кривится туча,
Как в ракушке ревущая волна,
И листья шелестят; с дождем свитой
В нем восстает Апрель и удушает грудь
Взбираясь в мозг мучительнoй тропой.
Потом уходят барабаны, возникает Даль:
Вершины облаков пусты, и Некто, вечен,
Туманный горизонт, и, словно ладан, твердь.
Мир, мир… Расколот череп и приходит сон —
Солнце, Трубач, пятная наши свечи.
Отметим, что среди работ отца Пастернака, Л.О. Пастернака, есть литография портрета Бетховена, которая созвучна описанию композитора в стихотворении британского поэта.
В двенадцатом стихотворении «What I expected, was»30 (оно посвящено конфликту между представлением лирического героя о жизни как борьбе, подобной восхождению на опасную вершину, с реальностью, в которой жизнь представляется как тягучий, изнашивающий тело и душу опыт) во фразе «And the watching of cripples pass with limbs shaped like questions in their odd twist» («…я буду смотреть на странные пляски вопросительных знаков конечностей калек, проходящих мимо») подчеркнута строка «With limbs shaped like questions» («вопросительных знаков конечностей»).
В семнадцатом стихотворении «Shapes of death haunt life»31 , где Спендер размышляет о тщетности амбиций и попыток отсрочить или обмануть смерть, которые затмевают радости жизни и истинную любовь, Пастернак отчеркивает во второй строфе:
Ambition is my wish. That flat thin flame
I feed, that plants my shadow. This prevents love
And offers love of being loved or loving.
[Амбиция — мое желание. Я кормлю это слабое,
Еле видное пламя, оно растит мою тень. Из-за него невозможно любить,
А возможно любить любить или быть любимым.]
Отметим, что в более поздних изданиях слово wish(желание) в первой строке второй строфы будет заменено на death(смерть).
В стихотворении-утопии под номером 26 «After they have tired of the brilliance of cities»32 Пастернак отчеркивает строки «How it was that works, money, interest, building, could ever hide / The palpable and obvious love of man for man» («Как так вышло, что работа, деньги, интерес, строительство скрыли явную и осязаемую любовь человека к человеку»).
Последнее стихотворение, текст которого содержит пометки, «From all the seevents, from the slump, from the war, from the boom»33 (34) — о ничтожности человека перед лицом времени. Пастернак отчеркивает строки:
Nesting us in attics where our parents’ voices
Floated up through windows from the night of gardens,
Like water lilies on dark water;
Then sending us to lean days after the fulfillment
[Прятать нас на чердаках, где голоса родителей
Вливаются в окна из ночных садов
Как водяные лилии на черной воде;
Насытившихся, отправлять нас на пост.]
К концу 1959 года настроения Пастернака изменились, появились силы и новые замыслы. Однако времени на должный ответ Спендеру категорически не хватало. В письмах к немецким издателям Бригитте и Готфриду Берман-Фишерам за ноябрь и декабрь 1959 года Пастернак пишет о том, что невозможность ответить Спендеру причиняет ему боль и давит на сердце34 . Также сохранилось неизданное письмо Б.Л. Пастернака Уильяму Коллинзу (ноябрь 1959 года), в котором он пишет о Спендере следующее: «Для меня больно получать в качестве подарков, среди многих других книг, сборники стихотворений Ст. Спендера и Т.С. Элиота, отправленные ими самими. Я не могу написать им в ответ получасовые пустяки, у меня нет времени прочесть их глубже и детальнее, чем я это уже сделал. Мне давно нравятся естественность и уверенное владение современным движением мысли и чувства, которыми полно и свободно проникнуто творчество Спендера… Пожалуйста, сделайте мне одолжение и передайте им мою благодарность и преданность и, будьте добры, умоляйте их забыть о моем имени и существовании до, возможно, будущей весны»35 .
Удивительно, но через несколько месяцев после того, как это письмо было написано, Стивен Спендер оказался в Москве. Он сопровождал британского психоаналитика Муриэл Баттингер, которая ехала к скульптору С.Т. Коненкову. Спендер также рассчитывал, что поездка поможет ему в продвижении журнала «Encounter» за железным занавесом и таким образом поспособствует работе Конгресса в защиту культуры36 . Поэт намеревается посетить Б.Л. Пастернака. В своих дневниках он пишет о попытке повидаться с ним: «10 февраля 1960 года. Москва. В тот же вечер, что я приехал, я отправился на обед в квартиру Р[еев] из посольства Британии. [Ангус Рей] спросил меня о планах. Когда среди прочего я упомянул, что надеюсь, что мне удастся встретиться с Пастернаком, он поднял руку и показал, что мы должны прекратить разговор. Мы продолжили разговаривать при помощи такой штуки для письма, когда ты кладешь кальку на листок копирки с проволокой между ними, которую вытягивают за кончик, чтобы стереть все, что было написано. Он дал мне понять: это было именно то, с чем посольство мне никак не может помочь. Однако он сказал, что они договорились с Союзом писателей и надеялись, что им удастся устроить для меня встречу с некоторыми писателями37 . Они сказали, что в комнатах всех сотрудников посольства установлены микрофоны и что обслуга шпионит за ними»38 . В посольстве, как пишет Джон Сазерленд в биографии Спендера, утверждали, что Б.Л. Пастернак не хочет принимать гостей, так как это может создать ему определенные «трудности»39 .
В апреле 1960 года Спендер отправил Пастернаку подарочное малотиражное издание поэмы «Nine sketches. “Returning to Vienna 1947”»40 с надписью «To Boris Pasternak with greetings from Stephen Spender. April — 1960» («Борису Пастернаку с приветом от Стивена Спендера. Апрель — 1960»). Вероятно, книга попала к Пастернаку незадолго до или во время внезапно развившейся болезни. Тем не менее, согласно описи, сделанной Ел.В. Пастернак и оцифрованной Рахель Лихт, Пастернак прочел и этот подарок Спендера, отметив в нем III, VII и XI главки. Отозваться на стихи британского поэта Пастернак так и не успел.
Несмотря на то что Спендер не смог добраться в Переделкино41 , за год до смерти, летом 1994 года, он писал в дневниках о Б.Л. Пастернаке: «Читаю “Жизнь Пастернака”42 — честная, достойная книга, в которой Пастернак всегда отважен, отстаивает свободу писателя перед конформистами Союза писателей, бросает вызов Сталину. Довольно запутанной выглядит его личная жизнь, но это так по-русски, переходить от одних отношений к другим, при этом продолжая заботиться о бывших женах и вести с ними обширную переписку. Хотя Пастернак был лидером поколения московских писателей (равной ему с юности можно назвать разве что Ахматову), он, даже когда получил мировую известность, так и не приобрел положения, в котором мог бы писать что, где и когда захочет. С ним, как и с Ахматовой, бюрократы из Союза писателей, например, “старый хрыч” [Константин] Федин и все остальные, обращались так (иногда принимали, иногда отказывали), как будто они вместе делали школьную газету, и все знали, что если автору отказали, его работу никто и нигде не примет»43 .
1 Журнал «Encounter» был основан Стивеном Спендером и Ирвингом Кристолом в 1953 году. Издание имело интеллектуально-культурную, антисталинистскую направленность, тайно спонсировалось ЦРУ и просуществовало до 1991 года. Спендер возглавлял его до момента, когда ему стали известны связи с ЦРУ (1967).
2 Бродский И. Памяти Стивена Спендера / Пер. Дмитрия Чекалова // Знамя. № 12. 1998. Режим доступа: https://magazines.gorky.media/znamia/1998/12/pamyati-stivena-spendera.html (Дата обращения 24.04.2020).
3 Толстой И. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. LitRes, 2017.
4 Статья американского журналиста и критика Эдмунда Уилсона «Легенда и символ в “Докторе Живаго”» появилась в «Encounter» 25 апреля 1959 года. Уилсон провел глубинный историко-культурный анализ топонимов и антропонимов, посредством которого установил связи между персонажами, местом действия или поворотами сюжета. Так, автор расшифровывает имя Юрий как отсылку к великомученику Георгию, имя Ларисы Гишар — к морю, свободе (имя расшифровывается как «чайка», эта линия позже будет продолжена в статье Вадима Борисова «Имя в романе Бориса Пастернака “Доктор Живаго”»), рассматривает Евграфа как символ творческого гения Юрия (в имени зашифровано значение «писатель»). Уилсон также полагал, что перекресток Молчановки и Серебряного переулка символизирует перекресток Серебряного века и сталинской эпохи, что в рекламе «Моро и Ветчинкин. Сеялки, молотилки» зашифрованы слова ham (Hamlet) и mort (смерть), то есть смерть Гамлета (Wilson Edmund. Legend and Symbol In «Doctor Zhivago». — Encounter. — June 1959.). Эти догадки вызвали возмущение у Л.Л. Пастернак и вынудили ее написать в ответной статье: «Разве это постижимо, чтобы Пастернак захотел превратить своего любимого Гамлета в кусочек вареного бекона? И ради чего? Для того, чтобы дать возможность мистически настроенным энтузиастам с широким кругозором найти еще один “символ”, как находят гриб, и торжественно положить его в свою уже переполненную символическую корзину?» (Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том II. — М.: Слово, 2005. С. 524–523.)
5 20 февраля на поэта было заведено надзорное дело, 27 февраля в Президиуме ЦК решался вопрос о лишении Пастернака советского гражданства (постановление не было принято), а 14 марта Пастернака увезли на допрос к Генеральному прокурору Р.А. Руденко. Результатом разговора с Руденко стало обещание Пастернака прекратить общение с иностранцами.
6 Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том X. М.: Слово, 2005. С. 449.
7 Здесь и далее, если не указано иначе, перевод с английского мой. А. Кознова.
8 Вероятно, имеется в виду возможность с кем-то передать письмо.
9 Статья философа, литературного критика Стюарта Хэмпшира «“Доктор Живаго”. Роман из затерянной культуры». Автор пишет о романе как об уникальном произведении, которое, несмотря на то, что появляется в историческом контексте XX века, сохраняет связь с наследием золотого XIX столетия, как бы проистекая из него напрямую. Роман целостен, в нем отсутствуют фрагментарность и иносказательность современного западного искусства. Автор оспаривает существующие сравнения «Доктора Живаго» с «Анной Карениной» Л.Н. Толстого и замечает: «Если и говорить о каких-то литературных влияниях, то наиболее очевидным представляется Шекспир. Обширное использование диалогов во второстепенных сюжетах, короткие сцены, которые, как в “Антонии и Клеопатре”, предполагают существование великих событий, разделенных огромными расстояниями, и, главное, — подразумевают знаки участия высших сил в естественном порядке вещей. В России Пастернака могут быть ведьмы и метафизические шуты, образы идеальной любви, бегущей от растления, в которой личности и особенности любовников и главного злодея не играют никакой роли. Есть что-то шекспировское, что у меня не получается четко сформулировать, и во внезапном размытии образов, и в философских размышлениях, в сходстве, которое обнаруживается между мыслями и природными явлениями» (Hampshire Stuart. As from a Lost Culture. Encounter 11. Nov. 1958).
10 Цитата из стихотворения Стивена Спендера «В 1929» в переводе В.И. Когана (Стивен Спендер. Храм. М.: Глагол, 2006).
The third — this clerk with world-offended eyes —
Builds with red hands his heaven: makes our bones
The necessary scaffolding to peace.
11 В настоящее время в коллекции Дома-музея К.И. Чуковского нет книг Стивена Спендера.
12 Стивен Спендер. Храм. М.: Глагол, 2006. «В 1929» — одно из программных стихотворений Стивена Спендера, вошедшее в роман «Храм». Джон Сазерленд утверждает, что в основу сюжета положена прогулка Спендера вдоль Рейна с фотографом Гербертом Листом и его возлюбленным, молодым коммунистом. Стихотворение представляет собой осмысление опыта Первой мировой войны, а также является предчувствием грядущих исторических катаклизмов. Сам Спендер писал бабушке, посылая копию стихотворения: «Я написал его прошлым августом, когда был с Гербертом, я задумывал его как нечто весьма экспериментальное. Основная идея его в том, что мне подумалось, если бы мы с Гербертом были в этом возрасте десять лет назад, мы, должно быть, стреляли бы друг в друга, а не проводили вместе время. И осмелюсь сказать: еще через десять лет мы, возможно, будем сражаться против нашего общего друга, коммуниста, в какой-нибудь революции». (Sutherland J. Stephen Spender. A Literary Life. Oxford University Press, 2004. P. 94.)
13 Sutherland, John. Stephen Spender. A Literary Life. Oxford University Press. 2004. P. 406.
14 Там же.
15 Б.Л. Пастернак. Полное собрание сочинений в 11 томах. Том X. М.: Слово, 2005. С. 521–524.
16 Имеется в виду корреспондентка Б.Л. Пастернака поэтесса Ренате Швейцер.
17 Pasternak, Boris. Three Lettres // Encounter. June 1960.
18 Пастернак Ел.В. Из писем к Ренате Швейцер // Наше наследие. № 113. 2015. Режим доступа: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/11312.php (Дата обращения: 24.04.2020).
19 Список находится в семейном архиве и был предоставлен автору Ел.В. Пастернак.
20 Sutherland, John. Stephen Spender. A Literary Life. Oxford University Press, 2004. P. 407.
21 Несмотря на то что число в дарственной надписи не совсем разборчиво, это возможно установить при анализе содержания письма от 12 октября, сделанного Кристофером Барнсом, и сопоставлении с другими инскриптами Спендера в книгах, подаренных его адресатам.
22 Spender, Stephen, Collected Poems. London: Faber and Faber LTD, 1955.
23 «Семья берегла меня от детей, у которых ругань крепче кремня… » в переводе Ю. Анисимова. Это одно из немногих стихотворений Спендера, переведенных на русский язык.
24 Spender, Stephen, Collected Poems. London: Faber and Faber LTD, 1955. P. 13.
25 Там же. P. 19.
26 Там же. P. 20.
27 Об этом сам поэт говорил на своем вечере в Поэтическом центре Университета Аризоны 13 октября 1975 года. Режим доступа: https://voca.arizona.edu/readings-list/61/78 (Дата обращения: 24.04.2020).
28 Spender, Stephen. Collected Poems. London: Faber and Faber LTD, 1955. P. 23.
29 Там же. P. 27.
30 Там же. P. 31.
31 Там же. P. 38.
32 Там же. P. 49.
33 Там же. P. 62.
34 Письма Пастернака к Берман-Фишерам от 14 ноября и 17 декабря 1959 года. РГАЛИ. Ф. 379, оп. 7, дело 2.
35 Копия письма находится в семейном архиве.
36 Культурная организация антикоммунистической направленности, основанная в 1950 году.
37 В марте 1960 года Стивен Спендер принимал в Лондоне К.А. Федина и А.Т. Твардовского.
38 Spender, Stephen. New Selected Journals. 1939–1995 / Ed. by Lara Feigel and John Sutherland. Faber&Faber, 2012.
39 Sutherland, John. Stephen Spender. A Literary Life. Ofxord University Press. 2004. P. 412.
40 Spender, Stephen. Nine sketches «Returning to Vienna 1947». — The Banyan Press, 1947. Поэма считается не самым удачным произведением поэта и позже воспроизводилась только в сборнике избранных стихотворений 2005 года (Spender, Stephen. New Selected Poems. Faber & Faber. 2004. 416 p.). В ней автор обращается к воспоминаниям посещения Вены в 1930-х годах и одному из главных любовных переживаний своей жизни, отношениям с Муриэл (Гардинер) Баттингер, с которой в 1960 году он приедет в Москву.
41 Вероятно, Спендер находился под более пристальным вниманием, чем большинство иностранцев, посещавших Пастернака в Переделкине ранее, в 1959 году. В дневниках Спендер описывает свое пребывание в Москве как постоянное столкновение с чем-то искусственным. Он упоминает гидов, которые водили его по стандартным интуристским маршрутам (памятник Маяковскому, Большой театр, МГУ, в котором показывали хорошо обставленную комнату в общежитии якобы на одного человека), услужливых и улыбчивых сотрудниц Союза писателей, которые не могли устроить ему встречу ни с одним из названных писателей. Он также описывает встречу с двойным агентом Гайем Берджессом. Последний, навещая Спендера в отеле, показывал на стены и утверждал, что все их разговоры прослушиваются.
42 Возможно, Peter Levi. Boris Paternak. A Biography. 1990.
43 Spender, Stephen. New Selected Journals. 1939–1995. — Ed. by Lara Feigel and John Sutherland. — Faber&Faber. 2012.