Елена Гремина, Михаил Угаров. Пьесы и тексты. Т.1 / Под ред. Е. Ковальской; вступ. статья М. Липовецкого; Т. 2 / послесл. Е. Ковальской, К. Матвиенко
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2020
Елена Гремина, Михаил Угаров. Пьесы и тексты. Т. 1 / под ред. Е. Ковальской; вступ. статья М. Липовецкого; Т. 2 / послесл. Е. Ковальской, К. Матвиенко. — М.: Новое литературное обозрение, 2019.
Кажется, Елене Греминой и Михаилу Угарову так не удалось за всю жизнь донести до общественности, что театр начинается не с вешалки, а с человека. С события, боли, раны, счастья, факта, жизни. И, в общем, давно уже было известно, что искусство не обязательно должно быть фикциональным. Не надо придумывать. Ведь куда доступнее послушать разговор соседей или вспомнить ссору с женой, чем придумывать эти диалоги, рассчитывая на психологическую и языковую компетентность.
Примерно о том же написал в предисловии к двухтомнику Марк Липовецкий: дуэт Гремина — Угаров фундаментально закреплен в истории российского театра и драматургии, обозначив полноценное начало документального и политического театра.
В период, когда в центре культуры были постмодернисты и усугубляли состояние зрителя дублированием окружающего ужаса, сверкая молниями, рядом были Угаров с Греминой. Они писали тексты, в которых были мы все — мамы, папы, бабушки, соседи, несбывшаяся жизнь, которая отмеряется банками кислого варенья («Миф о Светлане»); великое стояние в очередях как разновидность психотерапевтического сеанса («Согласно пожеланиям»); сахалинская каторга в ожидании Чехова («Сахалинская жена»). Они ставили спектакли, в которых мучают Магнитского или убивают детей в Беслане.
Не отрицается факт того, что они давали на листе и сцене настоящую жуть, от которой голова пульсирует, но здесь другое. Это возвращение к реальности, к осязаемой жизни. Пусть она не радужна и преобладают оттенки крови и тьмы, но это можно потрогать, это не симуляция.
Даже «67/871. Документальная пьеса о 871 дне блокады в 67 историях» — не о блокадных страданиях жителей Ленинграда и даже не о надежде, а о том, что при всей катастрофичности ситуации бог приходит в дом. Передали посылку с едой от мужа с фронта. Запах пшенной крупы в оголодавшей квартире.
Двухтомник этот — не о канделябрах искусства, текстовых перевертышах и играх в слова, он о том, что значит быть человеком. Необязательно русским, как в «Сентябрь. doc», где даются письма жителей Чечни, тем или иным образом связанных с терроризмом и двумя войнами на Северном Кавказе. Это, в том числе, разговор о нашей всеобщей разности: как закатывают варенье в провинции, женятся на каторге или дергают за чеку сотрудника спецслужб федеральных войск.
Говоря о террористах, Гремина и Угаров не ищут им ни оправдания, ни ненависти — они смотрят на обнаженный жизненный факт, они передают чужие слова, а остальное — уже за читателем, который выносит приговор, учитывает информацию, как факт, или уважает этот страшный выбор — умереть шахидом. То есть, это непридуманное «как оно бывает».
С другой стороны, склейка фактов от «зрителей» происходящего — тоже своего рода манипуляция. Пусть они дают несколько точек зрения — 1) терроризм, как истинно верный и благодатный путь во славу Аллаха, 2) ненависть русских по отношению к террористам, 3) ненависть самих кавказцев по отношению к террористам, 4) отношение женщины (как знака хранительницы жизни) к происходящему, 5) словесная перепалка кавказцев и некавказцев в Сети, 6) взгляд заложника Норд-оста, 7) выводы каждой стороны — это провокация если и не на выбор, то на эмоцию — на ненависть. Совокупность взглядов в читателе рождает ненависть. Ту самую, которая спровоцировала кровавые события в Москве, Буденновске, Беслане, Грозном. Кабуле, Нью-Йорке, Лондоне — где угодно, если там прогремел взрыв, выстрел, щелчок выкидного ножа, звон цепей или грохот разбившейся посуды.
В сущности, если смотреть со стороны, терроризм — чистая ненависть к тем, кто не является частью религиозной или политической группы. Вы не такие, как мы. Вы не такие, какими должны быть. Для участника кровавого действа это всегда благодать и борьба. Для жертв — скорбь. При этом анализ реакций на произошедшие события дают ту же эмоцию, тот же выхлоп в читателе. Любовь не всегда рождает любовь. А ненависть выливается ненавистью, и неважно — религиозное ли это общество, какие есть нравственные или божественные опоры.
Та же ситуация в драме «Час восемнадцать» по приговору Магнитского — приговору судье. Рассматривается ситуация с ходатайствами защиты Сергея Магнитского и ответами от судьи, Бутырской тюрьмы, конвоя, фельдшеров «скорой». Автоматически в отношении погибшего адвоката появляется гордость — за силу его духа и надежду. В отношении представителей власти рождается…
Ненависть, которая убила Магнитского. Та самая, которая ошпарила кипятком судейские руки. Та самая, из-за которой гибнут люди. Окатить в финале драмы судейские руки — это что-то из древнего Талиона. Сложно сказать, насколько это действенный метод. Может, в истории минус на минус дает плюс — две агрессивные стороны рано или поздно примиряются, но кровь это не останавливает.
Падение Константинополя. Столица великой империи. Все та же кровь, политическая экспансия со стороны Востока. Османы с ангажированными сербами забирают Восточную Римскую империю, выдавливают кровь. При включении этого текста в ряд с «сентябрьским» появляется ощущение длительного крушения западной культуры. Особенно в «константинопольском», ведь с турками были обескровленные сербы. Угаров, кажется, считал реальной и объективной угрозу со стороны Востока и ислама. С учетом минимального авторства в документальной литературе — он показывал, в общем, все как есть, просто нажимал нужные кнопки на пульте, подчеркивая то, что уже существует.
Тексты Угарова и Греминой — почти летопись в мире снижения жанра. В их летописном тексте нет победы и воспевания великого, тексты не отражают гордость за человеческое «я» с большой буквы. Они документально, чуть отсвечивая фикцией, дают актуальное состояние жизни за временной отрезок. В одном году мы жили так. В другом — так. Такие дела у духовенства. Простым людям приходится мириться с этим. Рождаются дети. Умирают люди. Жизнь здесь, как сербский праздник с трубами под взрывы бомб — страшно, но — а как еще быть?!
Единственное, что непонятно: почему после ухода драматургов остаются только физически существующее, хотя и кочующее по Москве здание театра и книга драматургии (хорошо, что не скорбные воспоминания друзей)? Для новаторов, а Гремина и Угаров — новаторы в русском театре, требуются почести другого порядка: новая оболочка для запуска в космическую вечность. Тот же видеоспектакль постановки скомпилированных текстов или полностью смоделированный спектакль в VR. Победителей нужно чествовать соответственно — с захватом движения, дополненной реальностью, фейс-меппингом, игрой со звуком.
При использовании современных технологий тексты Угарова и Греминой могут создавать просто сумасшедший эффект. Все эти аудиовизуальные технологии придумали не дураки и не для дураков. Зритель с их помощью сможет почувствовать на собственной шкуре смыслы, которые пытались донести драматурги, выводящие в текст и на сцену многопроблемную жизнь. Такой памятник наиболее прочно запечатлел бы их имена в истории драматургии и театра.