Публикация, перевод с немецкого и вступление Сергея Вершинина
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2020
Об авторе | Мартин Штеглих (1915–1997) — командир 5-й роты (затем 2-го батальона) 27-го полка 12-й пехотной дивизии вермахта. С первого дня участвовал в походе на СССР. В июле 1941 года был ранен. За успешные оборонительные действия в Демянском котле в январе 1942 года награжден Немецким крестом в золоте. 25 декабря 1942 года отличился в боях у деревни Цемена (в районе «Рамушевского коридора»). Был тяжело ранен. 1 января 1943 года произведен в капитаны и награжден Рыцарским крестом. После выздоровления преподавал в школе батальонных командиров в Антверпене. В апреле 1944 года был назначен командиром 1221-го гренадерского полка. Отличился в оборонительных боях на Западном фронте между Маасом и Нижним Рейном. 23 марта 1945 года получил тяжелое ранение. В госпитале в апреле 1945 года награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. 8 апреля 1945 года попал в плен к американцам. В августе 1945 года освобожден из плена.
От редакции | Полагаем, что эти записи фашистского офицера в комментариях не нуждаются.
В своем походе на Россию обер-лейтенант Мартин Штеглих добрался только до Демянска — ныне небольшого районного центра в Новгородской области. Там он застрял надолго, вместе со стотысячной группировкой вермахта попав в окружение и ведя оборонительные бои.
Источники по истории Демянского котла — долгой (с февраля 1942 по февраль 1943 года) и кровопролитной осады войсками Северо-Западного фронта окруженной группировки немцев — я собираю уже давно. Мой интерес к этой теме связан с тем, что южнее Демянска в июле 1942 года погиб мой дед, Егор Андреевич Вершинин, добровольцем записавшийся в один из московских рабочих батальонов в октябре 1941 года и воевавший в составе 130-й стрелковой дивизии.
Штеглих и мой дед не встречались на фронте лицом к лицу, но высоту у Малого Врагова, в боях за которую дед получил смертельное ранение, оборонял 48-й полк из той же самой 12-й пехотной дивизии Штеглиха.
Похоронку на деда, в которой не было данных ни о том, в каком полку он воевал, ни о том, где был похоронен, бабушка показывала мне еще в детстве. С конца 1990-х я начал вести поиски его могилы.
На поиски и переписку с архивами ушло несколько лет. Бабушка умерла, так и не дождавшись результатов. Наконец, из архива военно-медицинских документов в Петербурге пришло письмо, пролившее свет на эту историю. В архиве мне показали документы из военно-полевого госпиталя, где в течение двух дней, получив тяжелое ранение, умирал от гангрены дед.
Похоронили его в сосновом бору на берегу Селигера в братской могиле. В бумагах значился и номер его полка — 664-й стрелковый. С этого все и началось…
Получив необходимые исходные данные, я нашел много материалов по истории добровольческой дивизии деда — 3-й Московской коммунистической, ставшей затем 130-й стрелковой, встречался и говорил с ветеранами. Постепенно переключился и на немецкие источники, чтобы взглянуть на эти бои с другой стороны фронта.
Немцы существенно помогли мне в моем расследовании. Я пытался определить место, где был последний бой деда, и узнать какие-нибудь подробности. Эрнст-Аугуст Ратье, ветеран битвы в котле из состава 30-й пехотной дивизии, много лет с начала 1990-х занимавшийся перезахоронением останков своих товарищей, собрал в своем доме в Гамбурге огромный архив материалов по Демянскому котлу. Ратье прислал мне копию рукописной схемы расположения немецких позиций на высотке под Малым Враговом, которую штурмовал дед в июле 1942-го. Ни на одной из современных карт Малого Врагова было не найти.
Ханс Мевес, отчим которого — Вильгельм Бовенсманн — также воевал в котле, выслал мне копию немецкой военной карты с указанием места расположения немецких позиций у Малого Врагова. Позже я побывал на этом урочище вместе с демянскими поисковиками и побродил по оплывшим землей остаткам немецких окопов. Затем Мевес передал мне военный дневник своего отчима, прибавив: «Вот бы он удивился, узнав, что его заметки будут читать в Москве».
Однажды Ханс Мевес спросил, не хочу ли я взглянуть и на отрывки из дневника командира роты, в которой воевал его отчим. Дневник, мол, весьма любопытный и хорошо написан…
Так мне в руки попали заметки Мартина Штеглиха.
Ханс Мевес много лет посвятил исследованиям боевого пути и истории 27-го пехотного полка вермахта, был знаком со многими ветеранами и их близкими, в том числе и с семьей Штеглиха. Получив от супруги Штеглиха часть его дневника, Мевес занялся расшифровкой и перепечаткой рукописного текста. Бумажные копии этих машинописных листов Мевес переслал мне в Москву.
Полностью текст дневника Штеглиха нигде не публиковался. Часть дневника по-прежнему существует только в виде рукописи. Небольшие фрагменты из записей Штеглиха, относившихся к 1941 году, были использованы немецким писателем Вальтером Кемповски (при посредничестве Ханса Мевеса, добившегося согласия супруги Штеглиха на публикацию) в его архивном проекте «Эхолот» — собрании дневников, писем и других личных документов времен Второй мировой войны.
Переведенный мной для журнальной публикации отрывок охватывает период с июня 1941 по сентябрь 1942 года.
История войны сильно мифологизирована, в ней по-прежнему много «белых пятен». Наши архивы открыты не полностью. Разобраться, как оно было на самом деле, можно, лишь сопоставляя источники с обеих сторон фронта.
* * *
10 июня 1941 (Каннен, Восточная Пруссия). <…> Начал читать подаренную мне Урзель книгу «Россия — суть и становление» авторства Меллера1 . По нынешним временам эта работа представляет повышенный интерес, я бы даже сказал, особенно актуальна. Выпадет ли мне возможность познакомиться с этим народом? В этом случае труд автора будет мне особенно полезен. Поэтому я и читаю это сочинение так быстро и с большим вниманием, несмотря на его академическую сухость.
14 июня 1941. Прибыли в Халльвег к востоку от Ангераппа. Весь день дождь. До Халльвега добрались в 3:30 утра. Ночлег. После обеда совещание офицеров. Русский язык очень труден, даже и мучиться не стану, пытаясь выучить этот вздор! Чего только один алфавит стоит <…>
15 июня 1941. <…> Сегодня вечером в 22:50 выдвигаемся еще вперед. Похоже, километров на 25–27. Там мы уже будем в пределах видимости с советских наблюдательных вышек, которых они повсюду понастроили, чтобы взирать на немецкие земли. Останемся там на двое суток, потом еще небольшой бросок, и… Ну, об этом я еще расскажу.
16 июня 1941. <…> Услышал веселую историю. На границе загорелся сарай. В нем склад патронов. Все взлетает на воздух. Результат — русские палят как сумасшедшие по нейтральной полосе. Товарищи уже так возбуждены?
19 июня 1941. <…> Весь вчерашний день провел на местности в назначенной нам точке. Первый раз увидел «коллег» с той стороны. Безумный народец! <…>
20 июня 1941. Еще до полудня командир полка подполковник Кеглер довел до всех офицеров просто сенсационный приказ2 ! Вместе справимся! Нас ждут тяжелые дни и часы, но, как везде и всюду: нос по ветру, уши навостро и вперед! С верой в Бога и убежденностью, что мы лучше и, прежде всего, внутренне!
21 июня 1941. <…> Дома никто ни о чем и не догадывается. Когда, проснувшись утром, они обо всем узнают, я уже буду несколько часов как в боях на русской земле.
22 июня 1941. <…> Наступление началось сегодня утром в 3:05. Мы удивлены, что ни одна из позиций русских не была даже полностью занята войсками. Не заметили ни одного русского самолета. Мы застали их врасплох. Но ведь для нас и не было секретом, что настоящее противодействие начнется только на исконной русской территории, по ту сторону границы 1939 года. Надеюсь, что полевая кухня все же подойдет, и мы сможем прикорнуть этой ночью.
23 июня 1941. Выйдя сегодня в 4:15 утра из Гейсте, двигались по ужасным дорогам и сейчас в Домейкаве. Роте прилично достается. Очень многие вышли из строя, сбив ноги! Я тоже зверски натер ноги, а теперь еще и задницу, вспотевшую от езды верхом! <…>
24 июня 1941. Ночью совершили переход в направлении Ковно. Повсюду беспорядочная стрельба. Этот сброд разбит и сопротивляется только по-партизански и из засад. Даже одиночки неожиданно открывают стрельбу по колонне. Ну и мы платим им той же монетой!!! <…>
25 июня 1941. Сегодня утром в 4:45 меня разбудил наш связной: «Русские». Группа человек 50–60, пытаются пробиться к своим. Завязавшийся бой продлился более двух часов и завершился полным уничтожением красных. Убито 48 человек, девятерых взяли в плен <…>
Но что хуже всего: Гюнтера Вибелица, прекрасного, честного парня, больше нет. Его, ворвавшегося на вражескую позицию, остановили противотанковой гранатой. Мгновенная смерть. Это ужасно! Сейчас мы на хуторе Подрожек, и все это время я провел над письмом матери Райхельта. Эти письма всегда очень тяжело даются, будто оставляешь в них часть своего сердца. Что ждет нас — не знаю. Пока ожидаем особых распоряжений. Скорее всего, под Ковно переправимся через Мемель. К слову, в Ковно красные отравили все колодцы и водопроводы <…>
26 июня 1941. <…> Наш марш через Ковно был прекрасен. Настроение просто превосходное! Рота пела! <…> Во время ночного марша снова перестрелки. Чудесный народец за годы соответствующего воспитания полностью озверел и почему-то убежден, что мы приканчиваем всякого пленного. Красная армия производит впечатление колосса на глиняных ногах. Одиночки отважны, но бестолковы. Пока нам противостоят, в основном, азиаты <…>
27 июня 1941. <…> Обиталища красных за последние 20 лет никак не изменились: в России нам попадается много деревень, в которых больше нет ни души! Кругом лишь кучи трупов, да ползают искалеченные и раненые литовцы. То и дело открываются страшные, ужасающие картины. Наши солдаты беспощадны в гневе, и горе всякому красному, что вздумает стрелять по нам из засады! <…>
29 июня 1941. <…> Вчера опять: притворившийся мертвым русский в упор коварно застрелил солдата из 1-го батальона <…>
1 июля 1941. <…> Состояние солдатской формы просто ужасающее. Тело, впрочем, тоже не в порядке, особенно ноги. За время перехода — ничего примечательного. Разве что одна литовская учительница рассказала, что русские солдаты, которых она видела убегающими перед нашим приходом, были как один без оружия и якобы сказали ей, что идут домой делать революцию. Вместе справимся! Что ж, тем самым они помогут поскорее окончить эту войну, которая пока (и надеюсь, что так и дальше пойдет) состоит для нас из одних только марш-бросков.
3 июля 1941. <…> Ландшафты здесь просто великолепны: мы дошли до озерного края. Прекрасные озера окаймлены чередой холмов. Народ же здесь откровенно нищ, и стал еще беднее из-за большевиков. Однако, мы были озабочены тем, как дотянуть до места наши повозки, и нам было не до любования красотами природы <…>
7 июля 1941. <…> Гуляют неимоверные слухи, что в России революция, и Сталин бежал. Выдаем желаемое за действительное? В любом случае, Красная армия обречена на хаос и уничтожение. Только за вчерашний день 52 000 солдат после расстрела их комиссара добровольно сдались в плен.
10 июля 1941 (четверг). Позади тяжелые, даже тяжелейшие часы боя. <…> Высланная нами разведгруппа назад не вернулась. Тогда в дело пришлось вступить моей роте. Я выступил в 10:30 и уже с 10:45 вел огневой бой с умело и коварно оборонявшимися русскими. Задача была — продвинуться вперед на 2 км. Однако нам пришлось буквально вгрызаться в их оборону, и то лишь на какие-то 1200 м. Добыли восемь противотанковых пушек и пять грузовиков — огромные трофеи!
И тут началось. Моя рота в гордом одиночестве в лесу, окруженная многочисленным неприятелем. Нас окружили и начали обстреливать из артиллерии и тяжелых минометов. Первые потери: 24 человека раненых! Но и русским досталось от нас: убиты были все, до кого нам удалось добраться! И стоило 6-й роте выручить нас из этого сложного положения, как обе роты снова увязли. Подошла 10-я рота под командованием Эриха Бельте. Начался кровавый поединок один на один. Три стрелковые роты против тысячи русских! Красные сидели как высоко на деревьях, прикрепившись к стволам, так и в земляных укрытиях — сразу и не заметишь. К тому же по нам били прямой наводкой из зениток, противотанковых пушек и 10,5-см орудий. С криками «ура» и по сигналу к атаке «вперед марш» мы бросились на позиции русских, овладели ими и уничтожили неприятеля.
Расположились на позициях русских. И тут вижу: конец нам — русские контратакуют! Отступать нельзя — у меня на руках 38 раненых! Единственное желание — пусть меня убьют раньше, чем я попаду в руки красных. Однако после жаркого боя красные бежали. Мы остались одни (6-я и 10-я роты отошли) и ждали утра, а вместе с ним и новой вылазки неприятеля. Однако ее не случилось, иначе не сидеть бы мне здесь этим вечером <…>
Еще предстоит осмыслить все, что произошло. Мне нужно взять себя в руки. Мы добились невероятного успеха, но понесли тяжелые потери3 . Из-за потерь все три роты временно не могут полноценно воевать. Но у красных — одни мертвецы. Только на нашем участке атаки я с ходу насчитал 170–200 трупов. Мы их добьем! Благодарю Бога за то, что Он снова даровал мне жизнь. Я должен еще написать семьям наших погибших и подать представления к награждению Железным крестом.
14 июля 1941. <…> Нищета тут в советском раю неописуемая. Наглядно изобразить ее у меня все равно не получится, не хватит литературного таланта. Поэтому оставлю-ка я лучше это занятие.
16 июля 1941. <…> И снова русские вылезли из своих укрытий и хотели бежать, когда мы по сигналу горна атаковали с криками «ура». Они этого не переносят! К слову сказать, эти парни уже пять дней ничего не жрали. И даже так изголодавшись, они защищались отчаянно <…>
20 июля 1941. Сегодня воскресенье, уже пятый воскресный день войны в России. Вчерашний день был просто ни к черту. Весь день под артиллерийским огнем. Было не передохнуть. Погода несколько прояснилась, но наши самолеты-разведчики не могли быть задействованы из-за низкой облачности. Наступление полка силами 2-го и 3-го батальонов должно было начаться в 18:00, но на часах было уже 20:00, когда мы действительно перешли в наступление.
Моя рота атаковала с фронта, 7-я рота, охватывая противника справа, а 3-й батальон — в охват слева. Так что вся артиллерийская «благодать» досталась как раз нам. К тому же сгустились сумерки, и наступление прекратилось само по себе.
Большевики опустились до очередного свинства: боевые газы! Когда нас накрыло артиллерийским огнем, и, получив мой приказ быстро перестроиться к обороне, рота оперативно зарывалась в землю (редко нам с «Пингвином» удавалось окапываться быстрее), среди общего шума осколочно-фугасных снарядов я вдруг расслышал эти особые разрывы снарядов, что разлетаются с отвратительным треском и без осколков <…>
22 июля 1941. <…> Дороги снова пошли ужасные. Сейчас мы сидим в придорожном рву и слушаем сообщение о смещении Ворошилова с поста главнокомандующего. Туда ему и дорога — дворцовый переворот! Все мы желаем скорейшего и полного уничтожения красных. Просто эта страна нам всем несимпатична. И страна, и народ! Жизненная и практическая необходимость решения этой задачи стала очевидной каждому солдату. То, как идут бои, местный ландшафт, сам неприятель и применяемые им средства борьбы — все это делает эту войну неприглядной.
27 июля 1941. <…> Вчера к нам перешли 15 перебежчиков. Благодаря помощи моего переводчика, уроженца Прибалтики, у нас вышел приятный часок наглядного обучения. Ну и оболванены же эти парни! И как же они нас боятся! Это все результат бесконечной лжи! Здесь, в плену, они раскрепощаются и уже начинают поносить «политрука Сталина» <…>
29 июля 1941 (вторник). <…> Ночью было холодно, по-настоящему холодно, к тому же туман и пыль столбом. Мы прошли около 38–40 км по маршруту движения 32-й пехотной дивизии. Ей тут пришлось нелегко. Вдоль всей дороги справа и слева — кресты на могилах героев. Это единственная дорога через болота, за нее и шли бои. Кругом кустарник, как у нас тогда, но у ребят из 32-й была хоть эта дорога. Здесь было уничтожено 800 русских и 250 взято в плен. Вдоль всей дороги ужасное трупное зловоние — фу ты, дьявол! Что еще принесет нам сегодняшний день, не знает никто, но этим «СССР» я сыт уже по горло, а для меня это, и взаправду, очень много.
10 августа 1941 (воскресенье). <…> Сейчас русские ведут себя на удивление тихо. Свои регулярные войска они отвели и на замену им вывели вооруженных гражданских. Мы ведем активную разведку, ведь нам по-прежнему нужно сохранять бдительность и смотреть в оба во все стороны. Сейчас наша артиллерия ведет огонь. Куда стреляют — пока не знаю, нужно будет узнать.
<…> Начинается восьмая неделя войны. Только бы нам снова скорее двинуться вперед! Эта нынешняя канитель мне совсем не по вкусу. Лучше наступать, чем обороняться. А то начинают донимать всякие глупые мысли, особенно, когда лежишь без дела или стоишь в карауле ночью, уставившись в звездное небо, которое так холодно и надменно взирает на тебя <…>
13 августа 1941 (среда). <…> Из показания пленных нам уже довольно много известно о неприятеле: офицеры большей частью выбиты, так же как и комиссары (политруки), солдат кормят плохо, личный состав — едва обученные новобранцы <…>
16 августа 1941 (суббота). <…> Думаю, что в первую очередь будет взят Ленинград. Этот город должен быть взят, это откроет нам Балтийское море.
Мы держали между собой пари, что война окончится к 14 августа, а завтра пойдет уже девятая ее неделя. Сделали новые ставки, теперь на 14 сентября 1941. Интересно, где мы окажемся к этому времени?
Наши позиции день ото дня становятся все лучше и прочнее. Уже проглядывает настоящая система окопов. Сегодня вызывал из тыла парикмахеров — мои солдаты нуждались в стрижке.
20 августа 1941 (среда). <…> Досадно, что солдаты вынуждают меня наказывать их за проступки при несении караульной службы, нередко прибегая к самым суровым мерам из тех, что в моей власти. Удивляюсь, сколь безответственны эти парни, совершенно не думающие о возможных последствиях своих поступков. Одно могу сказать точно: не будь они смелыми и мужественными солдатами, лишь единожды оступившимися — дело пришлось бы передавать в трибунал! Уж, казалось бы, последний дурак должен был уразуметь, на какие вылазки способны русские по ночам, а тут такое безответственное поведение!
8 сентября 1941 (понедельник). <…> Мои повозки прошлой ночью пришли только в 4:00. Ночами уже ощутимо холодно. Сейчас мы стоим в Луге. Большая деревня. Валдайская возвышенность очень живописна. Это нужно признать, несмотря на все мое предубеждение к этому «СССР»! <…>
15 сентября 1941 (понедельник). <…> Вечером посидели со взводными и распили бутылочку тминной. Ночью шел проливной дождь. Сегодня погода улучшилась. Мы слушали трофейные пластинки на советском граммофоне, в том числе и симфонию № 5 Людвига ван Бетховена в исполнении государственного оркестра «СССР». Какое яркое противоречие заключено в самой этой фразе! <…>
16 сентября 1941 (вторник). <…> Вчера из лесу вышли раненые русские. Некоторых даже вынесли на руках местные гражданские. Жуть! На них повязки, не менявшиеся несколько дней. «Товарищи» бросили их на произвол судьбы в лесу! <…>
22 сентября 1941 (понедельник). <…> Воскресный день был таким, что даже и не подумаешь, что это воскресенье. Ночью русские совершили вылазку, ударив по 6-й роте. Русские были пьяны!!! Им дали водки перед атакой! В ночной темноте, когда ничего не видно уже на 10 м, им удалось прорваться в деревню. Они без разбору швыряли ручные гранаты и как животные рычали свое «ура» <…>
Вчера проводили опрос — какие есть пожелания по зимнему обмундированию. Выходит, нам все же придется зимовать в России! При этом линия фронта нашей обороны пока точно не определена, и снабжение всем необходимым идет с трудностями. Почта к нам не доходит, наша тоже не отправляется. Продовольствия не хватает, потому как «дороги» настолько ни к черту, что никакой транспорт пройти не может. Я распорядился раздавать горячую пищу дважды в день до тех пор, пока хлеба снова не будет в достатке. Сейчас хлеба нет вообще — сегодня как раз должны подвезти <…>
24 сентября 1941 (среда). <…> Ночью было зверски холодно. Я сильно простыл. Промокшие на передовой ноги сильно натерты. Авиация красных проявляет бурную активность и постоянно нам досаждает. Но стоит только появиться мессершмиттам-110, как их бомбардировщики исчезают словно привидения. Красные бомбят все без разбора.
В Ленинграде революция! <…>
12 октября 1941 (воскресенье). <…> В центре образованы гигантские «котлы», Донбасс полностью очищен от противника4 и открыт. Думаю, Красная армия будет окончательно разбита еще до наступления настоящей зимы. Интересно, что будет потом. Какая задача выпадет на нашу долю? <…>
10 декабря 1941. <…> Нас ожидают долгие зимние месяцы позиционной войны!
На днях прочел «Сокровище» Эдуарда Мерике5 — изящный, трогательный, хорошо написанный рассказ. А затем «Утреннюю прогулку верхом» и «Маску войны». Первая книга написана Ветцелем6 , а вторая — Э. В. Меллером7 . Я сознательно стараюсь выбирать литературу посложнее. Голова должна работать, надо принуждать себя к интеллектуальным усилиям <…>
21 декабря 1941 (воскресенье). <…> Передо мной на столе в блиндаже милый рождественский веночек. Сегодня пришло письмо от мамочки, в котором она спрашивает, здоров ли я и все ли со мной в порядке. В конверт была вложена фотография, сделанная где-то под Ленинградом: раненый, лежа на носилках, курит сигарету. Нельзя не признать, что в профиль он действительно очень похож на меня. Это подтвердили и все в отделении управления ротой. Вот мамочка и волнуется. Сегодня же напишу ей <…>
3 января 1942 (воскресенье). <…> В канун Нового года была неслыханная канонада по всему фронту. Стреляли из всего подряд! Знатный фейерверк — осветительные ракеты долетали до самых наших тылов. Стоявшая за нашими позициями зенитка выпускала в ночное небо целые очереди. Русские порядком вышли из себя и палили до самого рассвета.
Утром первого дня нового года я принимал гостей из 89-го пехотного полка. Ну и гулянка вышла в моем блиндаже! Что называется — на славу! В общем, выпили все без остатка.
Мы побили рекорд по морозам — минус 42 по Цельсию! Я даже распорядился менять часовых каждые полчаса <…>
13 января 1942 (вторник). Мы в Линье. Вчера иваны атаковали нас. И сегодня утром снова полезли на нас как полные идиоты. Тактически абсолютно безграмотно, поэтому и были биты. Я схватил винтовку и вел стрельбу вместе со всеми.
Для нас теперь каждый убитый или пленный русский — желанный трофей: у него есть белый маскхалат и валенки! <…>
18 января 1942 (воскресенье). <…> В высших командных кругах уже довольно много отставок. Русские ведут наступление по всему фронту. Либо они задумали осуществить перелом уже этой зимой, либо хотят измотать и ослабить нас, чтобы не дать нам весной самим перейти в наступление. Приходится только удивляться, откуда у этих свиней столько людей и вооружений — в бой вступают все новые и новые силы.
Тут действительно приходится говорить о тотальном вооружении страны, которого большевики добились буквально из ничего, на голом месте, десятилетиями труда выжимая последние соки из народов России!
Мы не устаем повторять: хвала и слава Господу, что наш фюрер нанес удар первым — Германия и Европа не справились бы с их нашествием!
Это борьба извечных сил — света и тьмы, дня и ночи, пламени и льда! Отсюда и остервенение, а порой и зверская ожесточенность боев во время нынешнего похода в Россию. Все это достигает каких-то неведомых прежде масштабов. Теперь со всей убежденностью смею утверждать, что даже Мировая война не требовала от наших отцов такого напряжения сил, с каким нам приходится иметь дело здесь и сейчас <…>
30 января 1942. Линье. Вчерашний день в целом выдался спокойным, как и позавчерашний. Однако нельзя не отметить, что на всем фронте русские активизировались по части разведки. Так вчера около 14:00 к нам приблизилась их разведывательная группа, которой, к сожалению, удалось ускользнуть. Около 20:00 ими была предпринята еще одна попытка. Один из них остался лежать неподвижно, еще двоих нам, скорее всего, удалось ранить. При осмотре убитого было обнаружено просто невероятное количество денег — более 2100 рублей! Весьма необычно для красноармейцев. У этого парня и знаков различия не было, при нем нашли только какую-то инструкцию.
Интересно отметить, каким образом была оформлена эта инструкция, как, впрочем, и все другие советские инструкции. Их составители исходят из примитивного уровня образования адресатов, и у них выходят настоящие «книжки в картинках», весьма доступные и понятные. В этой манере и нам следовало бы делать учебники для рекрутов, многие из которых уж слишком трудны для восприятия <…>
1 февраля 1942 (воскресенье, 6:30 утра). <…> Пишу сегодня в дневник только потому, что пошел второй месяц 1942 года, сегодня воскресенье и скоро, пожалуй, наступит «кульминация» русской зимы. Ну, а потом… о горе этим красным! <…>
2 февраля 1942. <…> Получили первые шерстяные вещи из пожертвований. В любом случае, это большой успех, если учитывать, с какими сложностями идет снабжение нашего участка. Ясно одно — никто не рассчитывал вести войну зимой так долго. Будь у нас уже в октябре-ноябре правильное обмундирование — многим из нас удалось бы сохранить кости целыми <…>
В роте есть ребята, за которых можно только порадоваться. Возьмем, к примеру, рядового ф. Г. Поначалу немного… (неразборчиво), и вдруг совершает подвиг. Получил Железный крест 2-го класса и произведен в ефрейторы. Впрочем, много и других добросовестных и смелых парней. Но есть и халтурщики! И какие! Ярко выраженные моральные калеки. И дело не в том, что они не умеют — о, нет, они не хотят.
Эту публику приходится подгонять! Это вечные «попутчики» — те, кто во время атаки всегда старается держаться чуть позади, те, кто прибегает как раз в тот момент, когда передовые бойцы уже ворвались на позиции противника. Они всегда первыми бросаются выносить раненых, поэтому и убивают их реже. Эти люди неизменно руководствуются заповедью: «Блаженны те, кто глубоко в тылу, ведь однажды они снова увидят Родину».
По счастью, таких у нас немного <…>
29 июля 1942. <…> Уже давно вынашивал мысль, наконец, снова начать вести дневниковые записи. Однако прежде это все было платонически, в мыслях. А сегодня я, наконец, окончательно решился. Надолго ли меня сегодня хватит — не знаю. Зависит от многих переменных — не в последнюю очередь и от поведения иванов <…>
Когда же батальоны, полки и дивизии поднимутся в атаку из своих окаменевших, отвоеванных еще в зимних боях позиций?
Моя ненависть к большевикам достигла своей высшей точки! И не говорите мне об особенностях русского менталитета. Эти чудовища и рабы — большевики. И это слово все объясняет! Примитивнейшие из людей с поистине животными инстинктами, в чьи руки попало дьявольское, смертельное оружие. Отвага, смелость и героизм у русских? Да ничего подобного, только звериный инстинкт самосохранения в чистом виде <…>
30 июля 1942. <…> Около блиндажа № 13а наткнулся на следы одной интересной истории. За постом часового побывало целых трое иванов! Я прочитал это по оставленным ими следам, в одиночку по-пластунски проследовав по ним до ложного минного заграждения. По этому случаю пришлось устроить своим грандиозный разнос.
В том, что иваны сумели проникнуть сюда, сам часовой виноват лишь отчасти. Это его предшественники оборудовали позицию настолько безмозгло, что вести наблюдение за местностью было абсолютно невозможно. Это работа ребят из вновь прибывших к нам в роту — а там, по большей части, артиллеристы — и они, что называется, «в своем репертуаре».
Часовые сидели на своих постах! Им дозволялось днем читать и курить! У меня волосы встали дыбом! Ну и картина: сидит себе этакий красавец на посту, винтовка между ногами, во рту полудлинная «дедушкина» трубка, на голове каска, и из-под москитной сетки виднеется только рот. Хорошо еще, что, докладывая мне, он вынул трубку изо рта. Словом, привел их в чувство <…>
28 августа 1942 (пятница). <…> Прошлой ночью вышла заваруха. Противник атаковал двумя-тремя ротами как раз по линии разграничения между участками, даже больше на стороне соседей. Мы вовремя их заметили. Яркая луна все прекрасно освещала. Атака была отбита. Сегодня утром мы увидели, что 18 их бойцов все еще в 250 м от нашей позиции. Хотели с ними разобраться, но не вышло из-за наших же минных полей <…> Эти парни ползают по-пластунски как черти.
В полдень они снова атаковали силами двух рот у Ожеед. Оставили убитыми 60 человек. Хотел бы я знать, откуда они снова набрали себе народу? Стоит ли ждать новых массированных атак? <…>
4 сентября 1942 (Лунево). <…> Иногда размышляю и пытаюсь разобраться — как вышло, что иваны смогли организовать такое сильное сопротивление. Объяснение какими бы то ни было идеалами я сразу отметаю. Не знаю, буду ли я правильно понят, но иногда я ужасаюсь при виде того, с какой поистине дьявольской изобретательностью эти сволочи сумели настроить своих холопов стоять тут насмерть. Ведь смерть для них воистину ничем не лучше жизни. Они ведь даже лишены возможности какого-либо сравнения.
11 сентября 1942. Настроение сегодня отвратительное. Ярко выраженный пессимизм.
<…> Невольники, что стоят сейчас напротив нас, — по большей части люди с Урала — старые коммунисты и совсем не устали от войны в отличие от остальных <…>
Публикация, перевод с немецкого и вступление Сергея Вершинина
1 Рихард Меллер (1890–1945) — немецкий историк, учитель и политик. Был соучредителем Немецкой демократической партии, существовавшей в 1918–1930 годах. После прихода к власти нацистов был отстранен от учительства, но в годы Второй мировой возобновил преподавание в гимназии. Книга, о которой упоминает Мартин Штеглих, стоила жизни ее автору. Она несколько раз переиздавалась в 1939–1943 годах и имела подзаголовок «От Рюрика до Сталина». Осенью 1945 года Меллеру вменили в вину авторство этой публикации, он был арестован советской военной администрацией и помещен в лагерь, где и скончался.
2 В книге «Sandkorn im Feuersturm», самостоятельно изданной в июле 1990 г. (книга на русский язык переведена не была. — Прим. перев.), Мартин Штеглих писал: «В начале похода в Россию нашим полком командовал подполковник Кеглер. Мы называли его последним пруссаком. Кеглер происходил из семьи пастора, был буквально пропитан духом христианства. И вот перед началом русской кампании ему как командиру полка пришлось зачитать офицерам знаменитый приказ («приказ о комиссарах». — Прим. авт.). Тогда в Восточной Пруссии он приказал нам построиться на лугу, отведя «служак с темляками» (фельдфебелей) квадратом на такое расстояние от офицерского состава, чтобы они ничего не могли слышать, и зачитал приказ фюрера. В нем содержалось и пресловутое требование немедленно по взятии в плен ликвидировать всех комиссаров. Это подполковник Кеглер прокомментировал так: «Мы — солдаты, а не убийцы. В нашем полку этот приказ исполнению не подлежит. Для нас они — пленные, и мы будем обращаться с ними как того требует Гаагская конвенция о законах и обычаях сухопутной войны. Господа, это всем ясно?». И так действовали многие, да, пожалуй, большинство полков на Востоке. Можно с большой долей вероятности утверждать, что это указание исходило от командира дивизии генерал-майора фон Зейдлица (прим. редактора дневника Ханса Мевеса).
3 Об этой операции в журнале боевых действий 12-й пехотной дивизии можно найти следующее: «2-й батальон 27-го пехотного полка около 14:00 вступил в лесу у Бол. Ладелево в бой, который отличался особым ожесточением и продолжался до наступления ночи. Одна за другой роты посылались в бой, поскольку не могли добиться окончательного успеха. Значительно эффективнее было бы окружить этот лес и подавить противника пехотными орудиями. Только благодаря вмешательству командира дивизии 3-й батальон 27-го пехотного полка не был втянут в лесной бой». Это очень резкая критика, поскольку принятые решения привели к многочисленным потерям убитыми и ранеными (прим. редактора дневника Ханса Мевеса).
4 Донбасс был оккупирован немцами только в конце октября 1941 года. (Здесь и далее — прим. перев.)
5 Эдуард Мерике (1804–1875) — немецкий романтический поэт, прозаик, переводчик.
6 Карл Фридрих Готтлоб Ветцель (1779–1819) — немецкий писатель эпохи раннего романтизма.
7 Эберхард Вольфганг Меллер (1906–1972) — популярный писатель и драматург периода национал-социалистической диктатуры в Германии. Вышедшая в 1941 году книга «Маска смерти» подверглась критике из-за отсутствия у автора художественного вкуса.