Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2020
Об авторе | Михаил Вячеславович Гундарин (1968, г. Дзержинск) окончил журфак МГУ (1991), поселился на Алтае. Преподавал в Алтайском государственном университете (кандидат философских наук, доцент), ныне — заведующий кафедрой в Российском государственном социальном университете в Москве. Пишет стихи и прозу. В «Знамени» печатались критические заметки и стихи — (№ 10, 2013). Живет в Барнауле и Москве.
* * *
Столетье смерти модерна. Вербное воскресенье.
Голову Олоферна вносят в чужие сени.
Что он видел? Двойчатки вечно живых соцветий,
каменные початки, смальтой полные сети.
Что он увидит — в стёкла пыльного саркофага,
в мире простом и блёклом, плоском, словно бумага?
Миру не надо линий, поворотов сюжета.
Ни орхидей, ни лилий ярого полусвета.
* * *
Кто знает, из какой тоски, из перелома со смещеньем,
из ночи, рвущей на куски своим тяжёлым освещеньем,
мы выплываем на бульвар предновогоднего похмелья…
Встречай, окраинный квартал, героев горькой карамелью!
* * *
почему не улететь отчего не в пятьдесят
очень просто: поглядеть что без нас давно глядят
лёгок лёгок одинок поднимаюсь словно шар
мир валяется у ног обознался оплошал
кто уже под потолком про того не рассказать
самым крепким языком не заметить не связать
* * *
наночастицы компьютерной сажи,
пачкающей лицо —
главное, что обо всём расскажет,
если в конце концов
в новом столетии решим присниться,
выпрыгнуть из ларца,
продемонстрировать кровь на лицах
демонам без лица
Десятая баллада
Над 307-м километром холодное солнце взошло.
Каким-то неведомым ветром меня в эту глушь занесло.
Я был содержимым попуток не знаю что делать теперь
И кажется через минуту навеки закроется дверь
Тяжёлую эту пружину едва ли удержишь плечом
О главном молчать прикажи нам (шепни для начала — о чём)
Кто в этом холодном мотеле последнюю ночь проведёт?
О чём нам синицы свистели весёлый апрель напролёт?
Зачем ты мне снова приснилась, и снова была холодна?
В какие карманы набилась тяжёлая горстка зерна?
И снова — измена, измена, а после — беда и беда.
Но это финальная сцена, и сыграна не без труда.
Езжай, очевидец, обратно, пей пиво и вправду молчи
Про эти разрывы и пятна потерянные ключи.
* * *
То сожмётся, то разожмётся,
Птичьей дрожи полным-полно,
Будто смотрит со дна колодца
В занавешенное окно.
Мёртвым звёздам снится немного
И одно и то же всегда:
Нарисованная дорога,
Перевёрнутая вода,
Старый дом с кривыми углами,
Где вот-вот закроет глаза
Жизнь, завязанная узлами —
Воспалённая железа
* * *
Снежной весны столица, каменное жнивьё,
Нужно развоплотиться, чтобы забрать своё.
Строятся гороскопы, слышатся голоса,
Телефонные тропы тянутся в небеса,
Где по тропе мороза катится агрегат,
Серебро и глюкозу рассыпая подряд
Сказка
В одном далёком городке гора приставлена к реке
И смерть невдалеке
Её не бойся — это твой передовой городовой
Единственный конвой
Он отведёт тебя туда где камень есть и есть вода
Но нету и следа
От рек и гор и городков а только море огоньков
Над полем облаков
* * *
Это новая песня на старый лад,
на зубок её брали и там, и тут:
из живущих каждый не виноват,
виноватые вниз головой цветут.
Они камни колышут на площадях,
иногда приснятся, как зимний лес,
где деревья чёрные все в гвоздях
(но иных не встретишь ни там, ни здесь).
Они тоже хотели из общих зол
выбрать меньшее, стать серебром планет…
Опустили сердце в густой рассол,
позабыли на девяносто лет.
Девятый класс
Где у подъезда толкотня и тёмный лес тяжёлых рук
Там ждут надеюсь не меня я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи — темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма обойный клей колода карт
Уйти в бега, сойти с ума советует лукавый бард
Но нет надёжнее пути сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти не оставляющей следов
А в небе ледяной металл и если лечь лицом в бетон
Увидишь то что так искал — свой неразменный миллион…
* * *
Пели-спали, где только придётся, водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся, и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки, остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге, у большого ненастья в горсти.
Рассвет
поздней ночи этажи
громоздятся как попало —
проржавевшие Кижи
мёртвый лес лесоповала
в этом омуте душа
хорошо играет в прятки
в небе нету ни гроша
только лезвие в подкладке
кто-то проведёт веслом
по воде — по гладкой коже
мы же тёмное стекло
под прозрачное положим
Окраина
Здесь царство бабочек и семечек —
на улице правобережной.
Скажи держите меня семеро
и эти семеро удержат.
Поёт баян над палисадником
я жил как все, и это промах.
Навеки спешившимся всадником
мучительнейшая из черёмух
над тихой речкой молча клонится
(а-ля Аскольдова могила).
Когда здесь проходила конница?
Да никогда не проходила.
А мы ходили были молоды
вовсю гуляли переулками
потом дошли до центра города
и тем покончили с прогулками
Не то чтобы и здесь развалины
иной живёт по-новорусски
но всё-таки не сталь — окалина
сезон усушки и утруски
Я тут проездом время позднее
а может быть совсем остаться
упасть в бурьян попасть на звёздное
кино как было в 18
Запить без повода, по-прежнему,
ведь в этом месте всё как прежде
Весна застроена коттеджами —
но покосятся и коттеджи.
Металл сгниёт, кирпич рассыплется,
как парикмахер в комплиментах,
любовь нальётся или выльется,
запутается в акцентах
Что ж не запить — вот виноводочный
как встарь под шиферною крышей
вокруг народ с душой полуночный
я эти песни с детства слышал
«Как жить на свете одинокому
да без работы и без денег
что дни что ночи одинаковы
ободраны как банный веник
А бабы что по всем понятиям
идут пусть нахрен вправду сказано
Дык я б нашёл себе занятие
но западло жить как указано
Пошли братан помянем кореша
у нас тут всякий пьёт что молится.
Да не, он вон, покуда жив ишшо
но выпьет за твоё здоровьице»
Закат прошит чужими нитями
вся жизнь вся улица чужая
Глаза закрою ноги вытяну
как будто бы в тоннель въезжаю
и вот уже лечу над бездною
во власти полупьяной дрожи
тоска дорожная железная
конечно же, и это тоже.
Лечу над лужами киосками
сквозь непрощенную обиду
закат забит кривыми досками…
Но разгорится, где я выйду