Ольгерд Бахаревич. Собаки Европы
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2020
Ольгерд Бахаревич. Собаки Европы. — М.: Время, 2019.
«Собаки Европы» — монументальный роман белорусского писателя Ольгерда Бахаревича, состоящий из шести повестей и пяти стихотворений. В качестве эпилога опубликованы выдержки из интервью автора, в котором он кратко излагает свое мнение по ключевым для его творчества темам. Любопытно, что последним стоит вопрос о смысле романа. Казалось бы, писатель не должен отвечать на такой вопрос, оставляя читателям пищу для размышлений. Но вместо этого Бахаревич дает лаконичный, исчерпывающий ответ: «Собаки Европы» — очень важная (по крайней мере, для меня) книга. Это роман обо всем. Обо мне, о вас всех, о Беларуси, Европе, мире, национализме, иллюзиях, любви, поэзии, ненависти, языке, власти, манипуляциях, о нашей силе и слабости, о сексе и о смерти, о литературе и волшебстве».
Российские критики не стали подвергать мысль автора сомнениям. В своих рецензиях они излагают ту же мысль, только другими словами. Фраза «это роман обо всем» произвела на критиков такое же впечатление, что и платок из заключительной сцены фильма «Парфюмер»: абсолютный восторг, рискующий в любой момент перейти во всеобщую оргию. Нельзя не заметить, что все эти отзывы проникнуты сексуальным напряжением. Владимир Ларионов в сентябрьском номере «Нового мира» оценивает книгу так: «К сожалению, в любой рецензии многомерная, алогичная, циничная, вызывающая вселенная Ольгерда Бахаревича будет выглядеть плоско. Ведь его роман сразу обо всем». Олег Кудрин в рубрике «Легкая кавалерия» возбужденно пишет: «Да, шесть больших новелл, с хронотопом от современности до 2050 года, на первый взгляд, сюжетно сшитых тяп-ляп, а в действительности — вполне тип-топ. Ну и таки да — магический реализм. Именно магический, поскольку завораживает, и именно реализм, поскольку достоверно и узнаваемо. При всей — часто — бредовости описываемого. И особая сексуальность, к этой магии примыкающая. Естественная, раскованная, мудрая сексуальность панка (каковым был в молодости Бахаревич), ставшего философом. Социальным, пожалуй. В этом смысле автор щедр — просто до расточительности: разбрасывается сюжетами (прихотливыми, надо сказать) и фонтанирует темами». Клариса Пульсон в интервью с Бахаревичем для «Новой газеты» говорит: «Вы написали лихой, хулиганский, наглый, страстный роман. Мне иногда хотелось взять и стукнуть автора: Господи, да сколько же можно, остановись, наконец. Такое ощущение, что вы захотели туда впихнуть все возможные страхи современного человека».
Однако нельзя не заметить, что в некоторых отзывах за блеском ярких эпитетов скрывается легкое недоумение, что сделало в моих глазах роман еще более привлекательным. После первого прочтения книга произвела на меня прекрасное впечатление. У нее был увлекательный, с элементами детектива сюжет, но главное — в ней чувствовалась продуманность, какой я не встречала в книгах последних лет. Поэтому я с большим удовольствием решила перечитать ее, но уже более пристально.
Эпиграф к роману — отрывок из стихотворения У.Х. Одена, из которого следует, что лишь поэт способен разогнать тьму и вернуть миру утраченную гармонию: «Так ступай туда, поэт, / Там ступай, где гаснет свет…». Заданный в начале горизонт ожиданий расширяется стихотворениями, помещенными под отдельными названиями, — они призваны пунктирно обозначить смысловое поле романа. В первом стихотворении «Легче бумаги» лирический герой призывает поэта принять тот факт, что его амбиции не соответствуют его таланту, и всем назло полететь в «неизбежность пустоты». И как только он это сделает, в душе поэта наступит долгожданная гармония. Во втором стихотворении «Боевое искусство» рисуется мир, где люди живут в руинах прошлого, но кто-то свыше старается их восстановить. Но повернуть время вспять невозможно: появились люди, способные отстаивать свое право на самоопределение и уникальность. Сохранили они себя благодаря тому, что «уткнулись друг в друга». Идею стремления к независимости и уединению продолжает стих «Итальянская кухня»: «Я лечусь от ревности, от русскости и прочих ран, / И от новостей в моем Париже и их Москве». В стихотворении «Памяти инженера Гарина» вновь появляется образ непризнанного, но целеустремленного поэта, способного бросить вызов старому миру: «Завоевать их мир поганый / И доказать, что все не так, / Что их дворцы, короны, храмы / — Пустяк, игрушка для луча. / Я здесь. Встречайте палача! /У старых мастеров учиться /Искусству тонкой ворожбы, /Чтоб на последней на странице / Никто не понял, что за птицей / Ты / Был». Смысл заключительного стихотворения «Собаколовы» сводится к тому, что лучше самому убить свою «синюю собаку с лишайником на попе», чем отдать ее собаколовам, которые ее непременно убьют.
В целом в стихотворениях проявляется противоречивое отношение автора к поэту, к силе его таланта. Интересно, что на роль преобразователя выдвинут не писатель, а поэт. Поэзия появилась раньше прозы, и это наводит на мысль о том, что спасение, по мнению Бахаревича, скрыто в далеком прошлом, можно сказать, в фольклорных слоях культуры. Устремление в далекое прошлое культуры хорошо сочетается с идеей внутренней эмиграции, обозначенной в большинстве из перечисленных стихов. И хотя идейного созвучия в стихах нет, благодаря им все же становятся ясны основные для романа вопросы: (1) Что должен делать поэт: полностью перезагрузить мир, создать нечто новое или работать с тем, что уже есть, не прерывая связи с прошлым? (2) Стоит ли ему искать единомышленников или он должен справиться с этим один? (3) А если поэт не в силах вытащить страну из застоя, то кто в силах?
Интертекстуальная основа книги — три произведения: «Улисс» Джеймса Джойса, «Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» Сельмы Лагерлеф и народная сказка «Гуси-лебеди». На этих трех китах держится вселенная романа Бахаревича. Однако эти три могучих текста постоянно норовят сбросить с себя насаждаемый на них писателем диск романа.
С «Улиссом» Джойса его связывает тема взаимоотношений постколониальной страны со своей бывшей метрополией и образ закомплексованного учителя с амбициями поэта. В комментариях к «Улиссу» Сергей Хоружий пишет, что Джойс не ставил себе цели ответить на поднятые вопросы, и главное в романе — стиль. У Бахаревича же эпическое начало гораздо сильнее, чем у Джойса, что все-таки предполагает наличие ответов. Беларусь и Россия соотносятся в «Собаках Европы» как Ирландия и Англия: незаслуженно униженная, духовно богатая колония и прагматичная, самодовольная, эгоистичная метрополия. Вначале такое сравнение показалось мне странным: история взаимоотношений Беларуси и России совсем другая и разница между странами не настолько велика. Но затем я поняла, что это сгущение красок намеренно: если цель романа — пробудить национальное самосознание Беларуси, значит, нужно как можно сильнее подчеркнуть контрастность между нею и Россией.
Из детского романа Лагерлеф взята идея уменьшения человека и пересечения границ привычного пространства. Шведская писательница порицает индивидуализм и считает, что по-настоящему счастлив человек лишь там, где родился, в пределах родной культуры. Смысл народной сказки — в том, что у человека нет ничего дороже семьи, и если ты совершил ошибку, важно найти в себе силы исправить ее. То есть — почти тот же, что и у романа. Разница, во-первых, в том, что в романе индивидуализм осуждается сильнее и, во-вторых, в «Путешествии…» гуси свободолюбивы и добры, а в сказке они — слуги тирана и могут считаться символом империи.
Бахаревич сам не раз упоминает в романе произведения-источники. И это значит, что у него есть набор четко сформировавшихся идей, которые он стремится выразить. На это указывает и антиутопический дискурс: если писатель создает антиутопическую реальность, значит, он понимает, что спровоцировало ее появление. Но с другой стороны, между повестями романа нет четкой причинно-следственной или хронологической связи. Некоторые повести — как будто варианты одних и тех же событий в разных вселенных. А это, в свою очередь, отсылает к идее изменчивости жизни, местами переходящей в хаос, и к отказу от поиска истины. Создается впечатление, что автор так и не понял, что он хотел сказать: вынести своей стране диагноз или подсказать способ лечения.
Герои, которые решили пойти путем отказа от старого мира, начинают процесс перезагрузки с создания либо нового языка, либо секты. Оба варианта оказываются неудачными — каждый приводит к деспотии и смерти. Выбравшие путь затворничества остались непонятыми до конца своих дней. Те, что выбрали творить и публиковаться, также остались невостребованными: их книги пылятся на полках магазинов или в книжных шкафах равнодушных наследников. С одной стороны, поэт должен оставить след в душе людей, наставить их на путь истинный. С другой — лучше хранить свои идеи при себе или в максимально узком кругу друзей. А с третьей — быть поэтом вообще стыдно и оскорбительно.
В романе множество оппозиций, грань между которыми постоянно теряется.
Первая — бумага и камень. Все обладатели поэтического взгляда на мир по-разному сошли с ума. Одних автор называет «бумажными», других — «камнеедами». Бумажные — легкие, беззащитные, они полностью отдались творческому безумию, которое со временем обернулось примирением со своей бездарностью. Камнееды не принимают своей странности, стараются жить обычной жизнью и быть ближе к родной земле. Бумажные приняли себя такими, как есть, и умерли, а камнееды — нет, и поэтому они бессмертны. При этом оба вида людей по-своему выиграли, проиграв.
Вторая оппозиция — мужское и женское. Мужчины в романе — слабохарактерные латентные гомосексуалисты, а женщины притягательны и деятельны. Мужчины слишком верны идеям, что делает их склонными к тирании, а женщины изменчивы и непредсказуемы, могут предать и обмануть.
Ключевые анималистические образы романа — гусь и собака. Первый лучше всего раскрывается во второй повести романа под названием «Гуси люди лебеди».
Действие происходит в далеком будущем, в котором Беларусь, разделившись на несколько деревень, стала частью авторитарной и изолированной России. Героем, олицетворяющим метрополию, стал майор в белоснежной форме по фамилии Лебедь. На стороне зла лебеди были в сказке «Гуси-лебеди»: они служили Бабе Яге. В романе также есть старуха-волшебница — Бенигна, героиня третьей повести под названием «Неандертальский лес». Ее никак нельзя назвать злой: она лечит людей, и даже ее имя означает по-латыни «милосердная» или «доброкачественная». Второе значение слова автор никак не обыгрывает, к первому обращается совсем немного: Бенигна не столько милосердна, сколько безвольна и беззащитна, словно бумага. Однако она, подобно камнеедам, очень любит родину и даже черпает из нее силы для знахарства. Образ Бенигны рушит не только оппозицию бумаги и камня, но и мужского и женского: она деятельна, гениальна, но слишком стара, несексуальна и одинока.
Во второй повести главный герой одинаково восхищен и изображением золотого орла на сигарете майора, и своей серой гусочкой, благодаря которой надеется однажды покинуть родную деревню. То есть он и обожает империю, и хочет вырваться за ее пределы. Амбиции его не соответствуют ни характеру, ни возможностям.
Собаки в «Улиссе» ассоциируются с множеством вещей. Но в первую очередь «пес-бедолага» — это прозвище джойсовского Стивена, бедного поэта с амбициями, неизвестно, насколько оправданными. Черты Стивена присущи большинству главных героев романа.
В интервью «Новой газете» Бахаревич признается, что сам не понимает смысл названия своего романа: «мне очень нравится идея, что “Собаки Европы” — это и есть сами белорусы. Собака — такое существо, которое живет всегда рядом с человеком, у нее есть свой язык, свой взгляд на мир. Она вроде бы есть, собака, вроде бы всегда рядом. Она нам что-то пытается сказать, но мы не понимаем». Можно предположить, что «собаки Европы» — это Беларусь, не готовая пока стать такой, какой мечтает. Но в романе есть много идей, противоречащих этому.
Перечитывая Бахаревича, я не могла не заметить некоторого сходства его романа с последними сборниками рассказов Павла Пепперштейна. Их объединяют отказ от цельности, множественная трактовка образов, элементы социальной фантастики. Однако идеи в повестях Бахаревича не образуют орнамента, одни противоречат другим. Выбранный Пепперштейном формат позволяет писателю включать персонажей и сюжетные линии, которые не играют особой роли: читателю легко их отбросить, ведь перед ним — сновидения. Формат же, выбранный Бахаревичем, не предполагает, что книга будет «обо всем». Он требует конкретики, которой автор, увы, не дает.
Безусловно, к тому, что Бахаревич сам перевел роман на русский да еще признал, что перевод получился лучше оригинала, трудно остаться равнодушным. Поэтому в какой-то степени понятно радостное возбуждение в отзывах российских критиков. К тому же идеи, заложенные в романе, по отдельности легко находят отклик в читательском сердце. Однако, будучи собраны вместе, они не образуют целостной системы: каждая рано или поздно опровергается, что создает чувство потерянности и отсутствия опоры.
Можно согласиться с Кларисой Пульсон, которая в интервью с Бахаревичем сказала: «Посреди этого безжалостного и неотвратимого моря мне хочется какой-то опоры. Хочется чего-то реального и вместе с тем не существующего. Такого, на что можно встать двумя ногами. “Встать и просунуть голову в петлю с чувством, что ты такой не один” — фраза, которая для меня стала ключевой».
Но если все рассуждения Бахаревича сводятся к этой фразе, их можно было уместить в европейские две сотни страниц, а не в русские девятьсот.
Подведем итоги. Мы уже не в 90-х — произведение нельзя заканчивать хаосом. Нужны ответы, нужен план действий, читателя нельзя оставлять перед открытым пространством. К сожалению, к концу романа Бахаревича читатель вязнет в месиве смыслов. Но особенно грустно оттого, что рядом с ним в этом болоте увяз и сам автор.