Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2020
Об авторе | Виктор Станиславович Коваль (29.09.1947 Москва), — поэт, прозаик, художник. Окончил Московский полиграфический институт (художественно-графический факультет). Рисует иллюстрации для книг, журналов и газет. Печатается в «Знамени» с 1999 года, стихи «Проверка зрения и слуха» (№ 12, 1999), «Личные песни об общей бездне» (№ 8, 2000), «Приключение» (№ 6, 2001 ), «Бетула пендула» (№ 6, 2002 ), «О вещи бесхозной» (№ 6, 2010), «Все игроки на поле» (№ 6, 2011). Автор четырех поэтических книг. Живет в Москве.
О криптографии
Когда Никольская улица была Октябрём двадцать пятым
и в её подворотне стояло «Знамя»,
тогда там, возле салона с художественными при-над нежностями
и бумагой Гознак ручной выделки с нервными краями
располагались «Химреактивы и вещества высокочистые»,
не нужные мне ни под каким viвидом — так мне казалось, пока
не увлекла меня тайнопись.
В «Хихимреактивах и высокоочистых веществах»
я покупал кислоту — серную.
В её слабый раствор умокнув стальное перо № 11
со звёздочкой,
я рисковал симпатической cras-crasской,
как Ульянов — мало о ком между чернильными строчками.
В моём письме, стихохотворном послании, другу Коле в Сококольники,
изящно исполненном каллиграфической тушью на бумаге Гонзаг,
содержался в рифмованном виде манёк
на утютюк разогретый.
Коколя, мой школьный товарищ, догадливым был.
И вот, утюгом разогретым прогладив письмо, Коля увидел,
как письмо оживает
и преотвращается в черновик
с перовыми рисунками Пушишкина и Джо Аконда —
один поперёк рудгово;
и — как расцветает письмо в помраках со вставками
и узорчатыми пе-пе перечёрки
ваньваниями.
Коля додо га-гадался прогладить конверкт,
увидел: «Брежнев чмо!»
Я чаял: могла б переписка возникнуть — с применением himреактивов —
продуктивная. Если б не почта.
Пока письмо доходило, а точней — недодоходило
(из Москвы-то в Москву-то), мы перезванивались:
— Не проще ль сказать своими словами, что там, в письме?
— Нет! Иртнига должна сохраняться.
Иначе — зачем это всё воотще-то?
Когда это всё, казалось бы, перепре
перетерпе перепелось, письмо дошло.
И Коля сжёг его — «после прочтения»,
как там и было написано — на конверте,
где «Куда» — бранное слово и «Кому» — непечатное,
с портретом Мумусоргского, ни в чём не повинного.
* * *
Вот рюмочная межеумочная,
а там — и месопотамия
Яузы и Москвы-реки.
Берегов изрезанность, мысли извилистость,
речи прямизна, кривизна линзы и главизна
всех благ;
суп из головизны,
левизна в коммунизме,
неотвязность пуповизны и флаг —
во главе угла — угловой.
Иди туда и ляг головой
к флагу. И я там лягу.
— Иду! Слава труду!
Все — это я
Съездил я как-то в «Мерлен Леруа» по свои дрова:
купил плиточным мастерам нужную плитку — керам.
И циклю киршен — зацикливать вирши.
Даме, влезающей в дверь, руку подав, подумал:
— Даме, сидя, не предлагают руку!
Встал — возвысившись в собственных глазах —
стукнулся теменем о потолок,
в маршрутке от «Леруа» до конечной,
где народ, уже обилеченный,
крепко обнял свою леруа мерленную
кладь стройматерьяльную,
ибо шеф, паразит, рулит, как дьявол, всему во вред
и на поворотах так тормозит, чтоб треснул твой керамзит
и хребет
твой становой.
Все ли сели? Конечная — театр-студия «Мел»!
Вот и мальчик, нудящий: — Хочу к окошечку! — сел,
получив подзатыльник: — Цыц! —
и все умолкли, как птицы
перед грозой,
мол, давай же, газуй,
пора!
— Нет, никуда нихера не поеду, пока —
говорит паразит и костолом, — не покинут салон
все стоячие.
Все — это я.
С циклею киршен и с плиткой керам —
выхожу к херам.
В кабине
Я здороваюсь со всеми. Войдя в кабину, говорю: — Здрасьте!
Чуете разницу: Лера стройная, как Мэрилин
и Леруа Мерлен — стройматерьялы?
И все отвечают: — Чуем!
В смысле стройности верно: не Мэрилин (Монро), но — Марлен (Дитрих),
с оговоркою, что Марлен (Хуциев) — Маркс —Ленин.
Разницу чуем. И по той же причине:
тоска — смертная и «Тоска» — Пуччини.
Все — разницу чуем!
И по причине нашего сходства
чуем —
выходить из кабины никому неохота!
Перчатки
Нет, не груша набитая, но лицо теплокровное
с живыми глазами и с крыльями носа подвижными
боксёрским мерещится варежкам.
Да это так.
Так повелось, что невежды их называют «перчатки»
и с ними рождаются —
с твёрдой своей правотой и с твёрдым своим убеждением,
что это перчатки.
А скажешь правильно «варежки» —
«Штэ?!» — лицо теплокровное сделают,
губы скривив и брови содвинув. Ещё:
корпус мерещится варежкам — со
сплетением солнечным. И
с печенью в области пояса, ниже —
область штрафная. Туда
или в затылок — табу!
И за открытую варежку —
также судья покарает, но скажет —
что за перчатку открытую.
Люди, вы что?!
Что за перчатки такие — не многоперстные? А?
Ведь рукавицы же, — ясно ежу, — когда однопалые!
Ну, хорошо:
не рукавицы, так варежки, но не перчатки!
Нет, повторяют: «перчатки», «перчатки».
С ними живут и помрут —
с твёрдой своей правотой и с твёрдым своим убеждением,
что это перчатки. Вот и умрите!
Так перед боем они ободряют друг друга —
стиснувши зубы, боксёрские варежки.
Или, на стенке вися, вдруг встрепенутся:
— А кто этот валенок? Первоположенный? С чьей
нелёгкой руки повелось: — Перчатки, перчатки.
Подполье
Когда мастера вскрыли мои паркетные доски,
я увидел подполье, а в нём —
расчёску и мелочь, не годную к употреблению.
Жаль:
самой древней монетой был советский пятак, а не царский.
Понимаю:
прежний хозяин моего помещения — это единственно я.
Сам же себе и оставил эту расческу и сам же — пятак.
Ну и пуговицу.
Так что там, под паркетными досками,
нет ничего такого подпольного.
Да и подполья, как я понимаю — подполье! — нет.
Есть что-то мелкое, неглубокое.
Человек, например, туда не уложится,
не подполье — изнанка какая-то, впрочем —
новенькая. Поновее лица.
Голые лаги лежат — чистые,
будто сейчас положили.
И свежая стружка, песочек сырой, перемешанный с грунтом
и с сереньким порошком (наверно, цемент) —
также лежат без следов прошедших десятилетий.
Расчёска —
ещё ничего, возьми да чеши. И пятак —
не стёрся, только вот пуговица.
Силюсь припомнить:
ну, когда и чья эта пуговица
в пыль мою закатилась подпольную
и след оставила?
Вижу
со стороны — ну, точно! — как курица —
я замер перед чертой нарисованной.
считалка — рыжая роза, в зубах папироса
есть птица феникс и железный феликс
и лисица феник и веник сенатор с его поправкой
и веневитинов веник и венедиктов веник
и собственно веник и веник сорго
с его мнимой скорбью
всё есть
а велик
есть ли ласточка велик или он орлёнок тут не канает
нет вон там канает а пока канает — есть
велик потом великий
все разбегаются великий водит
на кого наедет тот говорит
есть велик и телик
спутник телик и спутник велик
есть и ельник и тальник дольник долинник
пустынник пустырник настырник странник астральник
есть
лимонник неугомонник
неутолинник малинник
и ижеснимник жасминник
есть
рыжая роза в зубах папироса
санька шлёп-наган и танька шлёп-нога
товарищи
невинный и винник
разин казин казиник казённик казанник
велик британский посланник ник
фен
фил
бен
бил
я вас предупредил
иду в тминник туманник осинник
апельсинник
искать эники беники веники
видики вицики