Павел Жданов. Исчезающее прошлое: фотоальбом
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2020
Павел Жданов. Исчезающее прошлое: фотоальбом. Магадан: Охотник, 2019
Но не забывать — это право забытых,
как сниться живым — это право убитых.
Евгений Евтушенко
Безымянные могилы
в бесконечный стали ряд.
Нет пера, и нету силы
Описать весь этот ад.
Борис Вронский
Книга, которую я держу в руках, уникальна. Фотоальбом — не красот природы, не произведений искусства, а того, о чем страшно думать и хочется отодвинуть поскорей в глубины сознания. Догнивающий, засыпанный снегом причал, бухта Нагаева, куда привозили заключенных. Опутанные проволокой окна лагерного барака и сами бараки с провалившимися потолками. Демонтированные устои моста, на которых выведены красноречивые цифры «1936» и «1937». Ветшающие лагерные вышки, руины фабрик, каменные провалы рудников… Природа не терпит пустоты, и вот вокруг рудника Бутугычаг, где некогда сложили головы тысячи жертв, бродят олени, медведи, снежные бараны. Ржавеют формы для выпечки хлеба, банки из-под американских сосисок (разве только для начальства и прихлебателей), огромный чан, где варили лагерную баланду. Приметы прошлого, о котором большинство предпочитает не вспоминать без особой надобности, а мертвые вмерзли в это прошлое навек.
Автор книги и фотохудожник — Павел Жданов — с трехлетнего возраста на Колыме. Туда переехала его семья в 1963 году, там прошло его детство. По его собственному признанию, автор на Севере уже 55 лет. Но не теплая ностальгия по детству заставляет его обращаться к теме Дальстроя, ГУЛАГА. Фотоальбом этот — один из важных этапов творческой биографии журналиста, фотографа и издателя Павла Жданова, неоднократно обращавшегося к трагической истории Северо-Востока России. И деятельность возглавляемого им издательства, и выставки, проводимые как в России, так и за рубежом, будоражат сознание наших современников, заставляют задумываться, сострадать и содрогаться.
Еще одна особенность книги — на фотографиях Жданова практически нет людей. Это отсутствие играет роль, сопоставимую с тем, что Юрий Лотман называл «функцией значимого нуля».
Портреты тех, чьи свидетельства приводятся в книге, сгруппированы в ее конце. Дотошные фашисты документировали свои преступления многочисленными фотоснимками. У нас же в закрытых архивах неизвестно в каком состоянии сохранились сфабрикованные дела под грифом «хранить вечно». Однако не осталось изображений истощенных, изуродованных тел, попавших в гигантскую мясорубку по перемалыванию человеческого материала. Только свидетельства очевидцев да бездушные предметы. В абсурдной реальности тех времен киноряд и фотохроника рисовали исключительно картины всеобщего благополучия и счастья, борьбу хорошего с лучшим и совершенным.
Книга — двуязычная: все тексты добросовестно переведены на английский. Гигантский труд взял на себя поэт, переводчик и языковед Анатолий Либерман. И еще одна черта книги, очень русская по своей природе: в соответствии с литературоцентристским сознанием народа (некогда Наталья Иванова высказалась в том духе, что зачем, дескать, далеко ходить в поисках национальной идеи? Вот же вам — национальная идея русского народа: его великая литература!) фотографии совмещены с поэтическими и прозаическими текстами. Визуальное и вербальное дополняют друг друга прямо или опосредованно. Детский гробик с кладбища вольнонаемных на ручье Бес, и тут же справа — описание умершего младенца из рассказа Георгия Демидова «Дубарь». Вид поселка имени Белова, где отбывали сроки Анатолий Жигулин и Дмитрий Березский, сопровождает отрывок из книги последнего «Жизнь простого человека».
Как выразить словами опыт запредельного человеческого существования? Варлам Шаламов утверждал, что на смену художественной литературе пришел черед литературе факта. В книге Жданова художественность призвана подчеркнуть, выделить документальные свидетельства очевидцев.
«Это случилось под новый, 1939-й год. У человека украли пайку. Украли его кровную пайку. ЧП!.. Но это ЧП — для одного человека… Это мое ЧП.
За окном мороз пятьдесят. Все произошло в течение двух-трех минут, пока я добежал до уборной и вернулся обратно. Теперь можно кидаться из стороны в сторону, можно необученным ртом изрыгать самые отвратительные ругательства и проклятия, можно плакать, кусать в исступлении руки. Даже к совести можно взывать… Напрасно. В бараке более ста человек.
“Интеллигент. Гнилой, никчемный интеллигент, — шептал я в отчаянии, — не мог взять с собой хлеб в уборную, если приспичило, как это делают другие. Ну и подыхай же теперь, подыхай! Так тебе и надо”». (Борис Лесняк. «Я к вам пришел»)
Мы видим страшные развалившиеся ошметки того, что и обувью-то нельзя назвать. Гора этой гнили, сфотографированная в 2008 году, — брошенная обувь заключенных рудника Бутугычаг. Как тут не вспомнить фотографии детской обуви из Освенцима, обошедшие весь мир? Следом за фотографией обносков работяг идет описание лагерной жизни Валерия Ладейщикова из «Записок смертника». «Горняк» убивал своим климатом. Представьте украинцев, привыкших к довольно теплому климату, и бросьте их в морозы, доходящие до 60 градусов, в беспощадные северные ветра, выдувающие последние остатки тепла из ватной одежонки. К тому же ее в первый год невозможно было просушить — украдут! Попробуй найди потом портянки или рукавицы. Да их и искать никто не будет. А в мокрых чунях или портянках — верное обморожение, сгниешь заживо».
Задача, поставленная автором перед собой, оказалась перевыполненной: оформление книги выше всяких похвал, а справочный аппарат отвечает самым высоким требованиям. Меня не покидало странное ощущение контраста между страшной тематикой книги и ее материальным воплощением: ад, замкнутый в камере высокохудожественной обложки. Книга заканчивается словами Жданова: «Невозможно в объеме одного тома показать все. В книге нет ни Мальдяка, ни Оротукана, ни Золотистого, ни Балаганного, ни Дусканьи; многих лагерей нет, но и следов прошлого на их месте почти не осталось. Оно исчезает, не исчезла бы и память об этом неодносложном прошлом. Прошлом, которое заставляет думать. “Исчезающее прошлое” — для тех, кто желает думать, видеть и не забывать».
Автор задачу свою выполнил, и за это ему низкий поклон. Книга важна, словно капля, которая камень точит, но как же много нужно этих капель! Нужен очистительный ливень, чтоб замутненное сознание современников наконец-то глянуло в прошлое и ужаснулось. Какая там неодносложность, о которой пишет Павел Жданов, или неоднозначность?! Наши отцы и деды жили в эпоху надежд, когда под громкие гимны и высоко взметнувшиеся валы народного энтузиазма в абсурдистко-жестокой, зазеркальной реальности учинялся не менее гигантский самогеноцид.
Для сравнения вспомним, что происходило с 1933-го до 1939 года в фашистской Германии. Ведь там наступил настоящий экономический бум: строительство автодорог, больниц, школ, общественных сооружений; если не искоренение, то значительное уменьшение безработицы к 1939 году. В 1936 году в стране был принят и официально провозлашен «Четырехлетний план», за выполнение которого отвечал Герман Геринг. В 1940 году план был продлен еще на четыре года. Росла военная мощь Германии, а попутно улучшались условия труда и жизни населения. А что за этим стояло? Никому сегодня не придет в голову называть Геринга «эффективным менеджером» и с умилением вспоминать оптимизм и бодрость немецкого духа после прихода к власти Гитлера. Никто не посмеет: общественное возмущение будет слишком велико.
Книга полезна уже потому, что дает возможность хотя бы таким, наименее болезненным и наиболее удобным для читателя способом прикоснуться к ужасающей народной трагедии. Кто же специально поедет на Колыму поклоняться костям безвинно убиенных мучеников, имя которым — легион? По Колыме, Соловкам и другим островам ГУЛАГа нужно водить экскурсии. Ведь существуют же музеи Бухенвальда, Освенцима, Равенсбрюка.
Скажете: зачем об этом вспоминать? Вся Россия усыпана костями страдальцев — узников лагерей, жертв бессудных расстрелов, поселенцев, умерших от голодомора — несчастных граждан страны, которую группа авантюристов своротила с пути. Разве всех упомнишь? Счет идет на миллионы, на десятки миллионов жертв ленинизма и сталинизма. Нет, нельзя забывать! Хотя бы из уважения к памяти жертв. Хотя бы для того, чтобы чувствовать себя людьми. А это уже немало.