Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2020
Об авторе | Владимир Валентинович Седов (17 ноября 1960, Москва). Предыдущие публикации исключительно в журнале «Знамя» — «Озирается башня на дальнем углу» (№ 3, 2017); «Лампы вечерней чертёжной» (№ 6, 2018); «Охрой на белом» (№ 10, 2019). Живет в Москве.
Дербент
Есть странные стечения дорог,
которые приводят к карантину.
Есть карантин. Он вроде бы помог,
но надломил хребтину паладину.
Есть странные стечения судеб,
рассеянные новою бедою.
И целый день играет на дуде
весенний ветер над морской водою.
Ничто не прикасается к нему,
пока он разошёлся на просторе,
но он находит для себя тюрьму
в безлиственных вершинах осокорей.
Лежит Дербент до моря подо мной,
земля сухая, ждущая молебна.
Между горами, морем и весной
есть родственная связь. Она волшебна.
* * *
Всё дело в сочетании созвездий
твоих домов, упрямая Москва.
Я опишу тебя рифмованно, без лести,
пока встаёт полком весенняя трава
в закрытых парках, на покинутых газонах,
как прорастают копьями слова
невиданного, невозможного фасона,
как выбритая горем голова.
* * *
Какая жадность к этой странной,
Измученной пустой земле,
Где белокаменные храмы
Как будто кубки на столе.
Какая нежность к этим людям,
К их тёплой жизни на ветру,
И в наступающем безлюдье
Их появленье поутру
Мне кажется таким же чудом
Как этот сахарный собор,
Сравнимый, может, с пермским блюдом,
Где смят серебряный убор.
Устюжское Благовещение
Ты спросишь: «Для чего здесь это золото
на пышных волосах и рукаве,
и почему же целое расколото
на две фигуры? Больше, чем на две?»
А я тебе отвечу, что так водится,
что свет под утро побеждает тьму,
что ангел здесь красивей Богородицы.
А почему? Не знаю почему.
* * *
И настала тишина в конце субботы,
хоть и раньше здесь стояла тишина.
Посылает колокольные длинноты
только звонница шатровая одна.
Этот город притворился безуездным,
незнакомым душным городком,
и стоят моргающие бездны
над его лукавящим мирком.
Может, принял он созвездие полыни,
уязвляющей в бою любую рать.
То ли снова скоро жизнь нахлынет,
То ли так и будем зимовать.
* * *
Скольженье по холмам,
То спуски, то подъёмы,
И небом дополна
Налиты водоёмы.
Счастливая страна
Оцепенелых башен
С повадкой пластуна
У каменистых пашен.
Послушай, берегись,
Не будь женою Лота,
Смотри, не оглянись
На милые болота.
Там происки любви,
Там вечная разлука,
То в роще соловьи,
То пение без звука.
Но смысл утаён
Волнистого движенья
От полноты времён
До сонного мгновенья.
* * *
Смотри, как поднимается пучина:
то старится, то снова молодеет,
в её волнах сокрытая причина
сама собою правит и владеет.
Шлепком по камню — вроде бы не больно,
ударит шторм по боковине мола —
как ветер в окна фабрики камвольной
в Ивановской губернии. Эола
не поминай. Вздымается и пухнет,
и отступает головною болью,
то воздвигается как башня, а то рухнет,
то ртуть, то квас, а то тягучий олей.
Смотри на это с безопасной выси,
промокшего пустого променада.
Всё так. И ничего не повторится.
И кажется теперь уже не надо.
* * *
Как кончается лето:
Ошалевшим прибоем,
Сокращением света,
Примиреньем с собою.
Это тоже потеря,
Что не слышал о смерти,
Как глухая тетеря
На рассветном концерте.
И осеннее злато,
Что разлито по логам,
Это тоже расплата —
Пусть возвышенным слогом.
И сильнее докуки,
Как бы мы ни серчали,
Что-то выше разлуки,
Что-то больше печали.
Поморье
И не каждый из нас начинает скучать по тому,
Что струится вокруг, но не видно простыми очами,
И не всякий способен спокойно идти на корму,
Чтоб не быть хоть мгновение между гребцами.
Что за тайная сила толкает нас прочь от друзей,
От любимых, от места рождения, отчего дома?
И вчерашняя жизнь смотрит в спину нам как ротозей
На знакомый корабль, прошедший черту волнолома.
Циклон
Бог дождей затяжных,
Песню громкого стука пропел бы,
Чтобы были ясней
Все затишья твои и пробелы.
Чтобы слышался ритм,
То наплыв гопака, то мазурки,
То ли купольный Рим,
То ли маковицы в переулке.
Ведь и мёртвая зыбь,
И кручёная цепь путешествий —
Только частая дробь
По заржавленной жести.
* * *
Я настырный паломник.
И дойду до заветного места.
Я от самой Коломны
Слышу гром молодого оркестра.
Всё опять только завтра,
И не будет ни сна, ни ночлега.
Лишь шагающий автор
Встретит горы Ливана из снега.
Мне открыт вечерами
Полог августа — небо в лампадах,
Но за теми горами —
Иордан в голубых перекатах.
Виделебье
Почти что середина лета; это значит,
что скоро всё подёрнется ночами,
с такою силой рассыпая звёзды,
что нечего об этом говорить.
Сижу и грежу: в сотне километров
отсюда, над течением Черёхи
белеет храм как статуя из гипса —
Николы в Виделебье на погосте.
И у него по верху барабана
бегут живой строкою буквы вязи,
и повествуют о прошедшем благочестье,
и называют чьи-то имена.
Я это место никогда не пропускаю,
я жду его за петлями дороги,
и выхожу из собственной машины,
и провожаю взглядом из чужой.
Сейчас я думаю о храме и селенье,
что притворились чуть ли и не раем
с торчащими из речки валунами
да ивами по берегам крутым.
И страшно мне. Я знаю: что приходит
за тёплым ещё августом вослед.
И ветер над оплывшим стеарином
мне чудится. А может — мокрый гипс.
* * *
Вся наша жизнь как ладан на ветру,
как запах флоксов в келье монастырской,
и если я когда-нибудь умру,
то, видно, от болезни богатырской.
И если ты когда-нибудь умрёшь,
пусть твой уход не будет связан дрожью;
нас уберут — как убирают рожь,
посыпанную порохом дорожным.