Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2020
Владимир Сорокин. «Русские народные пословицы и поговорки». — М.: Издательство АСТ: Corpus, 2020.
Написав «Манарагу», роман нежный и скорбный, Владимир Сорокин благополучно ушел в затишье. Продолжали выходить его книги — однако все это были переиздания и пустовато-необязательные сборники пьес, эссе, рассказов. Появился «Белый квадрат» — и ничем особенным не выделился. Критики похвалили языковую эквилибристику, аккуратную, «причесанную» деконструкцию, но прорыва в книге не признали.
Оно и верно.
Все новейшие книги Сорокина напоминают горсти самоцветов, пущенные по ветру; если угодно, мешочки с пылью таланта, напоминающие о том, что хозяин их по-прежнему величествен, рапирой владеет безупречно и вот-вот да напишет нечто абсолютно поразительное. Мы не знаем правды. Возможно, что Владимир Георгиевич ушел в подполье и совсем скоро — через год, два — представит нам роман принципиально иного рода. Все это возможно.
«Теллурия» и «Манарага» показали, каковы амбиции позднего Сорокина. Балагурство, неуемный эпатаж главных работ были оставлены, и на передний план выступила реальная проблематика, кровь сердца, а не притворявшиеся ими прежде чернила. Куда сильнее и разнообразнее стали сюжеты, сценические отголоски, — однако до конца так и не было ясно, куда желает Сорокин в своих поисках забрести.
Его последние романы футурологичны и, если угодно, намеренно инвариантны. Камень за камнем — начиная с «Дня опричника», — Сорокин прокладывает свою собственную Россию, луково-лубочную, пахнущую смолой, ватой, населенную призраками, уродцами, сверхчудищами и недолюдьми. Это интересное строительство, которое, однако, многие понимают превратно, превращая Сорокина в сомнительного провидца.
Конечно же, Россия в его романах — не Россия действительная. Глупо было бы вторить Белинскому, перекладывая аксиому об «энциклопедии русской жизни» на «День опричника», «Сахарный Кремль», «Метель» или «Теллурию».
Одно можно утверждать с уверенностью: родным материалом Сорокин пользуется невероятно умело, и русское «зазеркалье», столь тщательно им выписываемое, оказывается куда важнее действительного отражения, ибо показывает, во что могут трансформироваться обидные изъяны нынешнего нашего мироустройства.
И вот, спустя несколько необязательных сборников, работавших на расширение сорокинской вселенной, в свет выходят «Русские народные пословицы и поговорки».
Трогает книга по двум причинам. Во-первых, она невероятно смешна, поскольку укоренена в языке и там же находчиво преломлена; во-вторых, она концептуально нова. Сорокину удается раз за разом изобретать пригодные для русской литературы «велосипеды» — и возить на них радующихся читателей. Работая с формально-языковыми ограничениями, он конструирует благороднейшие эксперименты, отдающие свободными ветрами УЛИПО.
Новый сборник в этом отношении прекрасен. Пословицы и поговорки в нем действительно от народа, — правда, куда более загадочного-раблезианского, упрятанного внутри своих ежедневных бытовых ритуалов (вспомним «Сердца четырех»).
Контраст выдержан искусно. Большую часть книги составляют хрестоматийные хохмы:
«Хорошо пробздеться — как тепло одеться».
Тем сильнее ребяческая восторженность, когда подмечаешь среди них отстраненные, нездешние, будто щипцами из-под земли вызволенные туманности:
«Жена у Анохи всем хороша: встает с собаками, ложится с петухами, работает с мышами, обедает с мухами, разговаривает с сороками».
Из кладовой русской хтоники Сорокин выуживает самые простые и монолитные образы, мнет их, как пластилин, награждая повторной жизнью, осовремененным дыханием.
«Дневной сон — золото, вечерний — олово, утренний — пламень, ночной — заветный камень».
Фрагменты эти восторгают. Прочие же работают на смех, первобытную радость чтения, — напоминая о лучших образцах сорокинского трагифарса («Письма к Мартину Алексеевичу», «Голубое сало», «Норма»).
Необычно смотрится здесь и деконструкция, непривычно карликовая, спрессованная до незначительнейших размеров. Иногда она соседствует с глоссолалией, чистым звуковым письмом. На этих страницах Сорокину невозможно промахнуться — как по причине пустынности общей идеи, так и по причине его неординарного таланта.
«Русские народные пословицы и поговорки» отчетливо напоминают самые ранние сорокинские вещи, полные экспериментальной дерзости и «очарованности» силами синтаксиса. Правда, авторский статус диктует не самые честные правила: продавать столь необязательный, «промежуточный» сборник по цене полноценного романа — не слишком правильно.
После холодновато-нуарных «Теллурии» и «Манараги», строившихся вокруг идейности (большой и малой), этот сборник позволяет вспомнить, за что однажды Владимир Сорокин обрел подлинную славу. Здесь присутствуют первоначальный бунт языка против темной орды реальности, «полет голубки над грязью фобии», финальная метаморфоза речи в жертву чуду.
Это настоящее искусство, пускай и не слишком обязательное. Хотя какое настоящее искусство обязательно?