Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2020
Об авторе | Олег Лекманов — доктор филологических наук, профессор школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, литературовед, историк литературы, автор более 700 опубликованных работ о русской литературе. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Не спи, не спи, художник…» (№ 6, 2020).
1 Ликование вечной, блаженной весны,
2 Упоительные соловьиные трели
3 И магический блеск средиземной луны
4 Головокружительно мне надоели.
5 Даже больше того. И совсем я не здесь,
6 Не на юге, а в северной царской столице.
7 Там остался я жить. Настоящий. Я — весь.
8 Эмигрантская быль мне всего только снится —
9 И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.
10 …Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем,
11 Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты,
12 Мы спокойно, классически просто идем,
13 Как попарно когда-то ходили поэты1 .
Это стихотворение вошло в знаменитый предсмертный цикл Иванова 1958 года «Последний дневник», и смотрится оно, действительно, как страничка из дневника или из письма — столь велика степень автобиографичности стихотворения. Про письмо я упомянул неслучайно, потому что именно в письме Иванова к филологу и поэту Владимиру Маркову из французского курортного городка Йера (где Иванов и Ирина Одоевцева жили в пансионате для пожилых неимущих людей) отыскивается весьма выразительная бытовая параллель к стихотворению: «Здесь весна. Все в цвету. Мне ефта красота здóрово надоела. Так проходит любовь. Эти места, т.е. средиземный берег, поразили меня впервые в 1910 (или 9 году), когда меня, поправлявшегося после воспаления легких на Рождестве привезли в Норд Экспресс в Ниццу. 48 часов. В Петербурге что-то 25 градусов мороза. И вдруг, после Марселя весь этот рай. И потом, в эмиграции, сколько раз “за свои деньги” мы с женой ездили в Ниццу, Монте Карло, Канны, Жуан ле Пен, и я не переставал наслаждаться. А вот теперь бесплатно и… хотел бы дождику, морозцу, хоть слякоти какой»2 .
Более того, в письмах к тому же Маркову обнаруживаются прямые медицинские комментарии к слову «головокружительно», с которого начинается последняя строка первой строфы стихотворения. Иванов превращает в метафору реальный и мучительный симптом своей последней болезни: «…трудно писать — начинают стукать молотки в голове» (из письма от 21 марта 1957 года)3 ; «Ох, слабеет моя голова от длинного, хотя и дурацкого письма» (из письма от 7 мая 1957 года)4 ; «Кончаю, т.к. начинает трещать голова — теперь от всего трещит, как старый мозоль на дряхлой подошве» (из письма конца декабря 1957 г.)5 .
Изображение двух главных этапов жизненного пути Иванова (до 26 сентября 1922 года — дня отъезда поэта из России и после этого дня) четко распределяется по строкам стихотворения. Строки 1–4-я — его эмигрантское настоящее; строки 5–7-я — его русское прошлое; строки 8–9-я — его эмигрантское прошлое; строки 10–13-я — его русское прошлое.
Впрочем, прошлое ли изображается в финальной строфе? Для того чтобы аргументированно ответить на этот вопрос, необходимо сначала решить главную загадку, заданную Ивановым читателю в стихотворении «Ликование вечной, блаженной весны…»: кому в двух последних строках подражают Иванов с Гумилевым? Кто эти «поэты», которые «ходили» «когда-то» «попарно»?
А.Ю. Арьев в фундаментальном комментарии к собранию стихотворений Иванова предлагает такой вариант ответа на этот вопрос: «…скорее всего, толчком к стихотворению послужила память о строчках Гумилева из его стихотворения «Современность» (1911): «Вот идут по аллее, так странно нежны, / Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя…», возвращающая также к персонажам и атмосфере первого сборника Георгия Иванова. Для авторов обоих стихотворений «современность» — это сама по себе мало чем примечательная область пересечения различных путей и сфер поэтического бытия»6 .
Гипотеза остроумная и, вероятно, точная. Однако я бы хотел предложить другой ответ.
В письме к Маркову от 14 декабря 1957 года Иванов делился со своим корреспондентом впечатлениями от его статьи «Запоздалый некролог». Героем этой статьи был Михаил Леонидович Лозинский, о чьем переводе «Божественной комедии» Марков отозвался чрезвычайно лестно7 . Иванов же мнение Маркова, скорее, оспорил: «…я читал здесь — большие куски — его Данта, зная его, не считаю, что это его переводческий шедевр»8 .
Тем не менее именно чтение статьи Маркова вполне могло актуализировать в сознании Иванова фигуры Данте и Вергилия, чье совместное путешествие по загробному миру в «Божественной комедии» послужило образцом для многих последующих парных изображений поэтов в европейской культуре. Напомним, что Лета, которой уподобляется Нева в 11-й строке стихотворения «Ликование вечной, блаженной весны…», в «Божественной комедии» упоминается пять раз, в том числе в четырнадцатой песни, в диалоге между Данте и Вергилием.
Если моя догадка верна, то в последней строфе стихотворения Георгия Иванова он и Николай Гумилев «попарно» идут вдоль «замерзшей Невы» не в прошлом, а, подобно Данте и Вергилию, в некотором вневременном пространстве, в вечности, причем эта прекрасная «зимняя» вечность может быть противопоставлена изрядно надоевшей «весенней» вечности из первой строфы стихотворения.
1 Иванов Г. Стихотворения (Новая библиотека поэта. Большая серия) / сост., предисл., подгот. текста и коммент. А. Арьева. СПб., 2009. С. 339–340.
2 Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955–1958 / Mit einer Einleitung herausgegeben von H. Rothe. Köln; Weimar; Wien, 1994. S. 52.
3 Там же. S. 53.
4 Там же. S. 61–62.
5 Там же. S. 49.
6 Иванов Г. Стихотворения (Новая библиотека поэта. Большая серия). С. 669.
7 Марков В. Запоздалый некролог // У Золотых ворот. Сан-Франциско: Литературно-художественный кружок, 1957. С. 99–105.
8 Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955–1958. S. 86.