Владимир Эфроимсон. По Цельсию и по Фаренгейту
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2019
Владимир Эфроимсон. По Цельсию и по Фаренгейту. — М.: Водолей, 2018.
У этой книги удачное название. Оно сразу говорит читателю, о чём пойдёт речь: автор её двадцать с лишним лет живёт в Америке, преуспел в жизни, осуществил «американскую мечту» — дом, машина, дети прошли через колледжи и уже самостоятельны… Это третья книга Эфроимсона. Неожиданная.
В первую очередь тем, что, не зная судьбы и места жительства автора, её можно принять за книгу московского стихотворца. Она полна российских реалий, российской хандры и душевного раздрая, в ней стихи про «Бабье лето» и упоминается, что «соловьи кричали над речкой Суходрев». В предисловии Игорь Иртеньев сразу же отмечает эту особенность книги, не останавливаясь на ней. А мне она очень интересна.
Там есть Ялта, Ленинград, Окуджава, она полна названий московских улиц — Арбат, Солянка, Ордынка, Сокольники, Плющиха, Петровка, Маросейка, Неглинка, Зацепа, Таганка… Там уже на 10-й странице ходят «вразвалочку деревья, как солдаты-дембеля».
…Проснуться где-то в Тёплом Стане
Или у Яузских ворот.
И знать лишь то, что день настанет.
А остальное — как пойдёт.
В стихах дует «русый ветер Курска и Твери».
Ну, а Америка? Конечно, есть и Америка: на 60-й странице упомянуты «предместья Сан-Франциско, на 66-й — «жаровня ночного Нью-Йорка», на 70-й снимают «Кино на Таймс-Сквер» и заявлено, что «здесь Нью-Йорк живёт»… И всё. Хотя нет: на 59-й странице автор нелицеприятно отзывается о своей новой стране: «Да плевать, что накрылась Америка — говорят, ещё есть Бангладеш!» В общем, очень похоже на нелюбознательного туриста, который считает, что «удел приезжих разевать хлебало» и не намерен следовать их примеру, а гордо вернётся к себе в Мытищи…
Не верьте этому: Эфроимсон любит Америку, знает её и ему комфортно в ней, он не собирается возвращаться в Россию. Но всё равно пишет стихи, где её очень много, где она неотступно возникает то одним словом, то строчкой.
Что произошло? Семья Эфроимсона вылетела из России в числе первых «отпущенцев» и приземлилась в Нью-Йорке. Не было ни Вены, ни Рима, ни Израиля — то есть странствий по чужим странам, временного проживания и неуверенности в будущем. Вроде бы всё нормально. Но это — «вроде бы»… Потому что и в третьей своей книге Эфроимсон опять и опять возвращается к осмыслению пережитого им шока — утраты России. Ведь хотел вырваться из неё, забыть, отряхнуть, как говорится, прах её с ног… И всё это было: вырвался, отряхнул, назвал её «обезумевшей бабой», обустроил свою новую жизнь, добился достатка и профессионального признания… А вот «не отряхивается» прошлое, не хочет уходить Россия, не отпускает… И пишутся московские стихи, и «бродит с тоскою в районе Арбата любимый в народе поэт Окуджава». И одно из стихотворений своим названием ставит диагноз происходящего с автором: «Отрыв от земли».
Поэт перебирает свои московские воспоминания, как выросший ребёнок перебирает свои детские игрушки:
Пахла суббота понедельником.
Пахло свидание как развод.
Сокольники — банным пропревшим веником…
Запах к запаху — и снова не тот.
(«Вспоминаемый конец прошлого века»)
Цвета выцветшего хаки
Пляшет пьяненький бульвар:
Солнце, девушки, собаки —
Одурманивший угар.
…А пока хмельное зелье
Пьёт без просыпу земля…
И в развалочку деревья,
Как солдаты-дембеля.
(«Бабье лето»)
Вкусно написано! Хотя зачем Эфроимсону «дембеля» в Америке? А ведь пишет же!
Потому что для него «Россия» — это молодость, чтение стихов до утра в набитой друзьями комнатушке, любовная смута, Арсений Александрович, которого мы с Эфроимсоном так любили и за гробом которого шли среди провожающих нашего Наставника в последний путь.
Странная эта штука — память! Ведь давно уехал, расплевался с Россией на предотлётной бетонке Шереметьева, поклялся: обратно — ни ногой! И держит слово. Даже есть в книге, в её самой последней части, на 140-й странице, насмешливая «Песенка про ностальгию».