Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2019
Об авторе | Светлана Васильевна Кекова — автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвящённых творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи переведены на европейские языки. Лауреат литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Тихая жизнь» (№ 6, 2018). Живёт в Саратове.
* * *
Я живу в каморке, а в той, соседней,
проживает тихо поэт последний.
Ночью вирши пишет, а днём кемарит.
То в бутылку лезет, то чай заварит.
Слово скажет жаркое, как объятье,
словно купит дочке отрез на платье.
Дочка сварит папе кисель из клюквы,
принесёт цветы ему полевые,
на отца посмотрит — увидит буквы,
только буквы, жалкие и кривые…
* * *
памяти Равила Халимовича Измайлова
В небе облако белее,
чем январский снег.
Вдоль каштановой аллеи
ходит человек.
Созерцая листьев алость,
дышит их огнём…
Детство, юность, зрелость, старость —
всё смешалось в нём.
Листья, словно снег, заносят
мёртвую траву.
В золотую эту осень
человек у Бога спросит:
— Так ли я живу?
Пусть листва раскинет полог:
гол я как сокол.
Хлеб мой горек, путь мой долог,
жребий мой тяжёл.
Но Господь ему ответил
в шелесте листвы:
— Хлеб твой сладок, путь твой светел,
помыслы чисты.
И звезды ты станешь ярче,
над землёй летя.
Ничего не бойся, старче,
юноша, дитя.
И легли сквозные тени,
как призыв благой,
и умолкло шелестенье
листьев под ногой,
и они, горя и тлея,
сбились в пёстрый ком
там, в каштановой аллее,
в парке городском.
Голубь
Как на свете жить и быть счастливым
я не понимаю — хоть убей…
…Перья с перламутровым отливом
очень украшают голубей.
Счастье что — ничтожная копейка,
брось её на землю и забудь…
…Птицы перламутровая шейка,
красный клювик, радужная грудь…
Тополиный пух
Я брожу в саду, где в какой-то миг
отошёл садовник от дел своих,
и печаль садовника глубока,
как волна душистого табака.
Молодой сирени костёр потух,
но летит уже тополиный пух,
он мерцает медленно надо мной
как возникший в воздухе мир иной.
И видны там ангельские следы,
и садовник там, и его труды,
и печаль садовника глубока
как из пуха белого облака.
* * *
…яко семя тли во мне есть…
Из молитв на сон грядущим
страдают и ждут.
Поль Клодель
Смотри: в любом из нас сокрыто семя тли.
Улитка дня ползёт, высовывая рожки.
И слизывает смерть людей с лица земли —
людей с лица земли — как будто с блюда крошки.
А в небе самолёт гудит, как майский жук,
и весь подлунный мир нездешним светом залит.
Как трудно постигать науку из наук —
что хитрый змей меня вот-вот в пяту ужалит.
Меж небом и землёй подвешен паучок.
От Пятницы Страстной до Фоминой Недели
лежит в густой траве атласный башмачок
и слушает Клодель поодаль птичьи трели.
Подай Клоделю хлеб, налей ему вина,
не бойся пересечь опасную границу,
и, книгу дочитав, переверни страницу:
уверился Фома, что смерть побеждена.
* * *
Странная встреча длится,
длится который год…
Ангел парит, как птица.
у Золотых Ворот.
Средь суеты и крика
Иоаким приник
к Анне — и оба лика
слиты в единый Лик.
Алой одежды складки
вижу я в странном сне:
в стройном они порядке,
словно волна к волне
льнут до сих пор друг к другу,
светят сквозь смерть и кровь,
словно взяла за руку
Анну сама Любовь.
* * *
Спят фараоны в просторных могилах,
чахнет над златом бессмертный Кощей,
но человек в этом мире не в силах
встретить и вынести пламя вещей.
Так говорил Исаак Сириянин,
злыми шипами пустыни изранен.
Слушали странные речи его
вещи прозрачные мира сего —
гнев огнедышащий, злоба безвидная,
быстропарящая птица бесстыдная —
мысль человека,
и зверя тоска,
и одиночество в царстве песка.
* * *
Чем пустыня сердца сегодня тебе близка?
Исчезает тихо песчинка среди песка,
исчезает капля в пустыне морской воды,
исчезают в мире благие твои труды.
Растворясь во времени, в соль превратилась боль,
и в шкафу на полочке куколкой стала моль.
а её душа пребывает в иных мирах —
там она парит, разодетая в пух и прах.
Рядом с нею ангел, он держит огромный меч,
и простая моль рядом с ним обретает речь,
и стекает капля, как алая кровь, с креста,
и лежит песчинка на правой руке Христа.
* * *
Опять становятся знакомыми
все вещи в комнате моей —
окно, и полочка с иконами,
и книга с грифом «Водолей».
И от «Евгения Онегина»,
мне не дававшего уснуть, —
до «Николая Переслегина» —
увы — нелёгкий пройден путь.
Об авторе | Светлана Васильевна Кекова — автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвящённых творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи переведены на европейские языки. Лауреат литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Тихая жизнь» (№ 6, 2018). Живёт в Саратове.
* * *
Я живу в каморке, а в той, соседней,
проживает тихо поэт последний.
Ночью вирши пишет, а днём кемарит.
То в бутылку лезет, то чай заварит.
Слово скажет жаркое, как объятье,
словно купит дочке отрез на платье.
Дочка сварит папе кисель из клюквы,
принесёт цветы ему полевые,
на отца посмотрит — увидит буквы,
только буквы, жалкие и кривые…
* * *
памяти Равила Халимовича Измайлова
В небе облако белее,
чем январский снег.
Вдоль каштановой аллеи
ходит человек.
Созерцая листьев алость,
дышит их огнём…
Детство, юность, зрелость, старость —
всё смешалось в нём.
Листья, словно снег, заносят
мёртвую траву.
В золотую эту осень
человек у Бога спросит:
— Так ли я живу?
Пусть листва раскинет полог:
гол я как сокол.
Хлеб мой горек, путь мой долог,
жребий мой тяжёл.
Но Господь ему ответил
в шелесте листвы:
— Хлеб твой сладок, путь твой светел,
помыслы чисты.
И звезды ты станешь ярче,
над землёй летя.
Ничего не бойся, старче,
юноша, дитя.
И легли сквозные тени,
как призыв благой,
и умолкло шелестенье
листьев под ногой,
и они, горя и тлея,
сбились в пёстрый ком
там, в каштановой аллее,
в парке городском.
Голубь
Как на свете жить и быть счастливым
я не понимаю — хоть убей…
…Перья с перламутровым отливом
очень украшают голубей.
Счастье что — ничтожная копейка,
брось её на землю и забудь…
…Птицы перламутровая шейка,
красный клювик, радужная грудь…
Тополиный пух
Я брожу в саду, где в какой-то миг
отошёл садовник от дел своих,
и печаль садовника глубока,
как волна душистого табака.
Молодой сирени костёр потух,
но летит уже тополиный пух,
он мерцает медленно надо мной
как возникший в воздухе мир иной.
И видны там ангельские следы,
и садовник там, и его труды,
и печаль садовника глубока
как из пуха белого облака.
* * *
…яко семя тли во мне есть…
Из молитв на сон грядущим
страдают и ждут.
Поль Клодель
Смотри: в любом из нас сокрыто семя тли.
Улитка дня ползёт, высовывая рожки.
И слизывает смерть людей с лица земли —
людей с лица земли — как будто с блюда крошки.
А в небе самолёт гудит, как майский жук,
и весь подлунный мир нездешним светом залит.
Как трудно постигать науку из наук —
что хитрый змей меня вот-вот в пяту ужалит.
Меж небом и землёй подвешен паучок.
От Пятницы Страстной до Фоминой Недели
лежит в густой траве атласный башмачок
и слушает Клодель поодаль птичьи трели.
Подай Клоделю хлеб, налей ему вина,
не бойся пересечь опасную границу,
и, книгу дочитав, переверни страницу:
уверился Фома, что смерть побеждена.
* * *
Странная встреча длится,
длится который год…
Ангел парит, как птица.
у Золотых Ворот.
Средь суеты и крика
Иоаким приник
к Анне — и оба лика
слиты в единый Лик.
Алой одежды складки
вижу я в странном сне:
в стройном они порядке,
словно волна к волне
льнут до сих пор друг к другу,
светят сквозь смерть и кровь,
словно взяла за руку
Анну сама Любовь.
* * *
Спят фараоны в просторных могилах,
чахнет над златом бессмертный Кощей,
но человек в этом мире не в силах
встретить и вынести пламя вещей.
Так говорил Исаак Сириянин,
злыми шипами пустыни изранен.
Слушали странные речи его
вещи прозрачные мира сего —
гнев огнедышащий, злоба безвидная,
быстропарящая птица бесстыдная —
мысль человека,
и зверя тоска,
и одиночество в царстве песка.
* * *
Чем пустыня сердца сегодня тебе близка?
Исчезает тихо песчинка среди песка,
исчезает капля в пустыне морской воды,
исчезают в мире благие твои труды.
Растворясь во времени, в соль превратилась боль,
и в шкафу на полочке куколкой стала моль.
а её душа пребывает в иных мирах —
там она парит, разодетая в пух и прах.
Рядом с нею ангел, он держит огромный меч,
и простая моль рядом с ним обретает речь,
и стекает капля, как алая кровь, с креста,
и лежит песчинка на правой руке Христа.
* * *
Опять становятся знакомыми
все вещи в комнате моей —
окно, и полочка с иконами,
и книга с грифом «Водолей».
И от «Евгения Онегина»,
мне не дававшего уснуть, —
до «Николая Переслегина» —
увы — нелёгкий пройден путь.