Письмо Мстиславу Келдышу. Публикация, вступление и комментарии Теймура Джалилова и Никиты Пивоварова
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2019
Об авторе | Отто Вихтерле (1913–1998) — чешский химик.
Адресат публикуемого письма, выдающийся учёный, президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш, в подробном представлении не нуждается. Адресант документа, Отто Вихтерле, известен как изобретатель мягких контактных линз, основатель и первый директор Института макромолекулярной химии Чехословацкой академии наук. При этом он вовсе не был «кабинетным учёным», оторванным от жизни. Человек с ершистым характером, Вихтерле никогда не скрывал своих взглядов и был готов отстаивать их. 21 декабря 1942 года в период фашистской оккупации Вихтерле как участник Сопротивления был арестован гестапо и подвергнут тюремному заключению. После установления коммунистического режима в Чехословакии он не найдёт общего языка с новыми властями и будет вынужден покинуть высшую школу. Наконец, в 1990 году, в самый разгар экономических реформ, Вихтерле, став президентом Чехословацкой академии наук, выступит с предупреждением об опасности увлечения рыночной наукой.
Вихтерле нельзя назвать стопроцентным русофилом или убеждённым сторонником советской системы, однако он хорошо понимал важность развития научных и культурных связей с СССР. Публикуемое письмо, написанное явно неравнодушным человеком, яркое тому свидетельство.
У советских властей были весомые причины на то, чтобы не оставить письмо чешского учёного без внимания. С начала 1960-х годов в ЦК КПСС всё чаще поступали сигналы о «негативных явлениях» в ЧССР. Представление о том, что советское политическое руководство «проспало» зарождение Пражской весны или было недостаточно информировано о происходящем в Чехословакии, на сегодняшний день можно считать опровергнутым1 . Напротив, уже к середине 1967 года в Москве хорошо сознавали, что «мы имеем дело с острым проявлением классовой борьбы против правящей Коммунистической партии [Чехословакии]. Есть основания полагать, что это не случайный выход отдельной группы […] а продукт с большим расчётом подготовленной атаки. […] процессы, вызывающие беспокойство партии, развивались в идеологической жизни страны уже многие годы, а нездоровые явления приобретали хронический характер…»2 . Как явствует из Политического письма советского посольства в Праге за II квартал 1967 года от 20 июля 1967 года «О некоторых проблемах проведения культурной политики Коммунистической партии Чехословакии», одним из способов переломить создавшееся положение советская сторона, помимо банального закручивания гаек, считала «усиление сотрудничества между творческой интеллигенцией и личных контактов между деятелями культуры Советского Союза и Чехословакии»3 . Указания на необходимость интенсификации сотрудничества двух стран в области науки и культуры, их политическую важность из раза в раз повторяются в различных документах аппарата ЦК КПСС. Советская интеллигенция, судя по многочисленным свидетельствам4 , была готова откликнуться на пожелания партийного руководства. Весьма характерна в этом смысле позиция советской писательницы Веры Кетлинской, посетившей ЧССР в апреле 1957 года. По возвращении на родину она, как и было положено в то время, написала отчёт о своём пребывании за границей в иностранную комиссию Союза писателей СССР, который по её просьбе был направлен также и в ЦК КПСС. Информируя о том, что «тут, в ЧСР, что-то делается неверно, не до конца, что порождает нездоровые настроения», Кетлинская предлагает для исправления ситуации свои услуги, заявляя: «Каждый из нас [советских деятелей науки и культуры] просто обязан быть партийным пропагандистом, борцом за нашу идеологию»5 . Как свидетельствуют документы, позиция Кетлинской в той или иной степени разделялась многими представителями советской интеллигенции.
По-видимому, существовали все предпосылки для успешного развития советско-чехословацкого сотрудничества в области науки и культуры. В действительности, как пишет Вихтерле в письме Келдышу, «барьеры из колючей проволоки и административной волокиты» легли на пути «подлинной чехословацко-советской дружбы». Ни указания ЦК КПСС, ни готовность интеллигенции двух стран откликнуться на них не могли совладать с неумолимой логикой советской бюрократической машины. Характерна судьба предлагаемого вниманию читателей документа: академик Келдыш не решился ответить своему чехословацкому коллеге, переслав письмо Вихтерле в ЦК КПСС, где, судя по многочисленным пометкам, документ был внимательно изучен и… «положен под сукно». Никакой реакции не последовало. Стоит ли после этого удивляться тому, что в 1968 году Вихтерле станет одним из активных деятелей Пражской весны, войдёт в число инициаторов знаменитого манифеста «2000 слов», в котором коммунистическому режиму выносился следующий приговор: «Личная и коллективная честь исчезли. Честностью добиться чего-либо было невозможно, а о вознаграждении по способностям нечего говорить. […] Испортились отношения между людьми, исчезла радость труда, короче, пришли времена, которые грозили духовному здоровью и характеру народа»6 .
* * *
СССР Петржины, Прага, 21 января 1964 г.
Москва
Ленинский проспект, 14
Академику М.В. Келдышу,
Президенту АН СССР
Уважаемый Мстислав Всеволодович!
Во время нашей встречи в Праге7 Вы испросили меня изложить в письме моё личное мнение по вопросу, который мы с Вами обсуждали, то есть о срывах чехословацко-советского сотрудничества в области науки и о причинах этих срывов.
Я попытаюсь охарактеризовать некоторые стороны наших взаимоотношений несколько иначе, чем это обычно делается в тех случаях, когда тосты официальных представителей и речи на пресс-конференциях служат для того, чтобы вызвать у широкой общественности убеждение в полном благополучии и порядке. Я допускаю, что по каким-то высшим политическим соображениям такое симулирование успехов действительно является желательным. Но для истинного развития наших взаимоотношений необходимо хотя бы «за сценой» говорить совершенно откровенно о тех фактах, которые мы узнаём на своём собственном опыте8 . Я хочу рассказать здесь о фактах, с которыми мне пришлось столкнуться в своей области и которые мне хорошо известны. В то же время мне кажется, что много похожего наблюдали и мои коллеги, работающие в других областях. Да и в самом деле, почему бы именно макромолекулярной химии и технологии полимеров пришлось быть особенно пострадавшими отраслями науки, несмотря на прекрасные личные отношения, существующие между нами и нашими советскими коллегами?
Как я Вам говорил уже в Праге, срывы в нашем сотрудничестве происходят оттого, что нам до сих пор не удалось добиться двустороннего использования технических средств связи. Я не согласен с Вами, что причину этого недостатка надо искать в безразличии или небрежности научных работников. Я говорил Вам, что основную ошибку я вижу на руководящих мостах, поддерживающих такую организацию международных отношений, которая практически ингибирует продуктивные международные научные связи, и несущих полную ответственность за эту плохую организацию. Во время своих последних встреч с вашими научными работниками я снова убедился в том, что их ответственность за формы международных научных связей равна нулю. Ваши научные работники, не исключая директоров институтов АН СССР, по советским действующим инструкциям не уполномочены на свою собственную ответственность устанавливать непосредственные активные связи с нами.
Вполне возможно, что некоторые инструкции академии теоретически уполномочивают их на установление международных связей; но потом другие, куда более могущественные инструкции заставляют их ждать одобрения даже самой ничтожной попытки установить связь с зарубежным товарищем со стороны самых главных официальных мест после сложной административной волокиты. Дело доходит иногда до такого абсурда, что, например, ваш научный работник, отправляя нашему работнику оттиск давным-давно опубликованной работы, просит разрешения «высоких мест» и собирает на соответствующих бланках и вопросных листах подписи многочисленных комиссий и высоких академических должностных лиц.
Единственным надёжным критерием научного сотрудничества двух или нескольких партнёров является степень их зависимости друг от друга. Пока работа участвующих сторон развивается только так, что одна из сторон для своей деятельности не нуждается безоговорочно в помощи другой стороны, мы имеем дело с параллельной работой, но никак не с сотрудничеством. И в соответствии с этим критерием ни одна из исследовательских задач, входящих в так наз[ываемый] план совместных работ в области макромолекулярной химии, не является объектом сотрудничества между нашими институтами.
Предварительной стадией каждого научного сотрудничества и его необходимым и постоянным условием является научная информация. Частота обмена этой информацией должна соответствовать скорости развития данной научной дисциплины. Существуют научные дисциплины, которые развиваются таким почтенным темпом, что для успешного сотрудничества достаточно взаимной информации с промежутками в несколько лет. Но в такой новой области, какой является макромолекулярная химия и физика, бурно развивающаяся под давлением своих экономических последствий, дело идёт о неделях, а иногда даже и о днях, в течение которых меняется ситуация и в зависимости от неё — направление работ и рабочие методы.
Связь между нашими и советскими институтами до сих пор в большинстве случаев осуществляется через курьеров, которыми мы (в лучшем случае) обмениваемся раз в год9 . Правда, современная техника облегчает и делает более удобным такой способ связи благодаря поездам и самолётам. Это сберегает время курьерам. А иначе — эффективность такой «связи», с точки зрения сотрудничества, оказывается приблизительно такой же, как и в средние века, когда курьеры пользовались верховыми лошадьми или, позднее, дилижансами.
Международным научным сотрудничеством нельзя назвать и долговременные стажировки, во время которых стажёр работает в чужом институте над проблемами этого института. Такая форма носит характер сотрудничества только постольку, поскольку во время стажировки стажёр научится применять новые рабочие методы, которые ещё не были известны у него дома. Однако, как правило, этого не бывает или же это составляет только незначительную часть рабочего плана стажёра, на выполнение которой хватило бы доли затраченного времени. Главный результат такой дорогостоящей формы международной связи следует и в этих случаях видеть в обязанности курьера, переправляющего через границу контрабандой какую-то часть информации, которую иначе запрещено отправить по почте. Если бы откомандированный сотрудник остался дома и спокойно работал у себя в институте над своей задачей, он сделал бы, как правило, гораздо больше10 .
Вдобавок даже и эти примитивные и недостаточные формы «курьерской связи» сильно усложняются с советской стороны бюрократическим вмешательством административных инстанций, тщательно следящих за тем, чтобы наш сотрудник не проник в вашей стране ни на пядь дальше, чем это разрешается международными соглашениями и вашими сложными инструкциями, основанными на принципе полнейшего недоверия к нашему сотруднику11 . У нас в Чехословакии, напротив, не может произойти такого случая, чтобы советский посетитель не попал в тот институт, посещение которого входит в план его командировки, да и все незапланированные просьбы посетить тот или другой институт удовлетворяются быстро и гладко. У нас нет в этом вопросе никаких ограничений, так что гость академии может без затруднений попасть в любое университетское или отраслевое учреждение, и, наоборот, такой же неограниченной свободой пользуются посетители, приехавшие по линии высших школ или отраслевых учреждений. Наконец, мы охотно принимаем даже советских туристов, совсем не предупредивших нас о своём приезде. В Советском Союзе, к сожалению, нельзя найти ничего похожего на нашу искреннюю готовность пойти во всём навстречу советским посетителям. Мы не только не можем рассчитывать на удовлетворение незапланированных просьб, но даже и запланированные посещения, одобренные в общих чертах советской стороной, часто не осуществляются с указанием на то, что вопреки ожиданию не удалось добиться их одобрения. Нашего сотрудника, отправившегося в длительную поездку, в Москве сначала водят несколько дней за нос, а потом ему просто сообщают, что просимый им осмотр того или иного института осуществить нельзя. В то же время мы очень хорошо знаем — и ваши же научные работники это подтверждают, — что причиной таких неудачных посещений часто бывает даже не секретничанье, а всего-навсего непреодолимые отраслевые преграды или же различные антагонизмы между советскими рабочими местами. Вы, конечно, поймёте, что наши сотрудники, особенно если они по-молодому не признают компромиссов, возвращаются от вас с известным чувством горечи и озлобления, которое трудно компенсировать даже самой энергичной политической пропагандой.
Если наши сотрудники настаивают на осуществлении посещений, которые были одобрены до их отъезда в Москву, то иногда случается, что административные работники АН СССР стараются отговорить их от посещения некоторых неакадемических или «провинциальных» академических рабочих мест, ссылаясь на то, что уровень таких учреждений ниже уровня московских институтов. Даже если бы это было на самом деле так, то и в таком случае именно следовало бы стимулировать работу таких институтов более тесным контактом с зарубежными научными работниками.
Другим, уже совершенно непреодолимым препятствием является то, что некоторые задания и вся широкая окружающая их область объявляются «закрытыми». Мы понимаем бдительность советских органов во всех вопросах, связанных с военной исследовательской программой, в некоторых жизненно важных областях которой Советский Союз обладает мировым первенством. Мы поняли бы даже и то, если бы для нашего сотрудничества остались закрытыми те институты, которые участвуют хотя бы в незначительной степени в работах, ведущихся по такой совершенно секретной программе. Однако из разговоров с вашими научными сотрудниками мы узнали, что большая часть институтов, которые должны были бы сотрудничать с нами в области химии и физики полимеров, не носит секретного характера (исключение представляет, по-видимому, только Институт химической физики). Поэтому нам совершенно непонятно, почему эти институты ограждены от нас защитным валом.
Как видно, причины наших неудовлетворительных отношений носят различный и сложный характер, и нельзя ожидать, что можно будет найти людей, обладающих достаточной смелостью и властью для того, чтобы разом устранить все препятствия и помочь установить между научными сотрудниками наших стран такие прекрасные рабочие связи, какие существуют между дружественными институтами капиталистических стран. Телефон, телетайп и исключительно быстрая и совершенная полиграфическая техника, которая имеется в распоряжении наших западных партнёров и которой мы так завидуем, вряд ли станут у нас применяться на практике в ближайшие годы уже по той простой причине, что в нашем распоряжении этих средств нет или же они (особенно у вас) находятся под слишком строгим надзором12 .
Несмотря на это я всё же думаю, что мы добились бы большого прогресса, если бы стали развивать взаимоотношения между нашими научными сотрудниками по крайней мере на уровне наших технических возможностей, хотя эти возможности и являются такими отсталыми. Большим достижением было бы уже то, если бы мы выделили из своих институтов группы сотрудников, которым было бы предоставлено право обмениваться письмами о своей работе.
С нашей стороны, например, я могу поручиться в том, что мы предоставим это право всем сотрудникам нашего института. Я не сомневаюсь в том, что то же самое охотно сделали бы директора других, близких нам по своему профилю академических и отраслевых институтов. Будет вполне достаточно, если с вашей стороны соответствующие ответственные инстанции ответят на наше предложение, разрешив хотя бы малой части сотрудников институтов сходного с нами профиля поддерживать с нами такую письменную связь. Конечно же, я не предполагаю, что немедленно после заключения такого соглашения начнётся оживлённая многосторонняя переписка. Дирекции институтов должны были бы искусственно наводить эту новую и непривычную форму связи, чтобы сотрудники постепенно привыкли к новому достижению и не боялись его. Эффективным средством развития этой связи мог бы стать обмен кратковременными этапными отчётами, которые наши сотрудники всё равно пишут для руководства своих институтов. Для большего удобства ваших сотрудников мы могли бы эти отчёты писать на русском языке. Если бы по этим отчётам было видно также и то, кто именно выполняет данную работу своими руками и своими мозгами, мы легко могли бы научить наших сотрудников обращаться со своими вопросами и замечаниями прямо к тем зарубежным партнёрам, которых данная проблема касается и которых эти вопросы и замечания интересуют. Только такие действительные партнёры могут поддерживать между собой эффективную и интересную связь. Уже гораздо труднее договариваться о конкретных вопросах науки директорам институтов, и совершенно невозможной оказывается такого рода дискуссия на уровне президиумов или тем более их иностранных отделов. Может быть, со временем наши научные сотрудники даже решились бы позвонить по телефону и посоветоваться по специальным вопросам. Вы только представьте себе, например, что две лаборатории, работающие над одной и той же темой, могли бы израсходовать сумму, которая уходит на однонедельную командировку курьера, на телефонные разговоры в течение одного года. Во-первых, они проговорили бы больше времени, чем остаётся у курьера на разговоры по специальности во время командировки, а главное, такие разговоры по телефону происходили бы в течение целого года и именно тогда, когда действительно есть насущная необходимость что-то сообщить. Кроме того, мы устранили бы потерю времени, связанную с таким далёким путешествием и представляющую собой практически 2–5 процентов годичного объёма работ в случае поездки на одну неделю.
Во время дискуссий о проблемах международных отношений, которые часто происходят в нашей академии и где я характеризую отрицательные стороны чехословацко-советского сотрудничества примерно так же, как в этом письме, мне приходится сталкиваться с мнением, что формы наших взаимоотношений не имеют такого уж большого значения, что, несмотря на неэффективность существующей организации наших связей, мы всё же кое-как информированы о том, что происходит у вас в Союзе в разных институтах и что, наконец, частная инициатива руководящих работников позволяет договориться по особенно важным вопросам. Ho ведь это и есть та элементарная форма международных отношений, которую нам удалось установить — причём, кажется, лучше, чем с Советским Союзом — с капиталистическими странами. Поэтому нам следовало бы позаботиться о том, чтобы международные отношения в социалистическом лагере по своему качеству достигли характера связей между капиталистическими странами13 . Если мы верим, что социализм создаёт лучшие предпосылки для организации общества, нам следовало бы также верить, что и в международной организации мы когда-нибудь сумеем не только догнать, но и перегнать капиталистическую половину мира.
Мы все здесь чувствуем, что нельзя постоянно поддерживать закостеневшие и по существу бесплодные формы международного научного сотрудничества, которое, если судить по стилистической эквилибристике международных протоколов, находится в наилучшем порядке, но которое в действительности задушено деятельностью ваших учреждений. Оптимистический тон этих протоколов и официальных выступлений, может быть, и ослепляет слой высших представителей политики и науки, для удовлетворения которых составляются с таким искусством эти документы. Но широкие массы наших научных работников отдают себе ясный отчёт в неблаговидном реальном положении вещей, так резко контрастирующем с официальными документами.
Поскольку нигде не дано никакого официального объяснения советской изоляции в области науки, вполне понятно, что каждый объясняет её себе по-своему. Импровизированные объяснения часто идут вразрез как с генеральной политической линией, так и с интересами развития нашей науки. Одни думают, что советские коллеги опасаются, как бы мы не украли их идеи, другие — что засекречивание должно скрыть различные недостатки или плохое качество исследовательской работы, наконец, третьи подозревают, что СССР хочет сохранить важные результаты научных работ только для себя. Должен сказать, что, хотя я пытаюсь парализовать такие объяснения, утверждая, что дело здесь идёт всего-навсего о бюрократических недостатках, являющихся, может быть, пережитком ещё с царских времён, я сам не верю своим словам на все сто процентов.
Было бы хорошо, если бы ответственные советские должностные лица, которые препятствуют созданию хороших отношений между нашей и советской наукой, отдавали себе отчёт в том, какой вред они наносят чехословацко-советским отношениям, отказывая в доверии нашим научным сотрудникам. Особенно сильно это влияет на наше молодое поколение учёных, которые смотрят на чехословацко-советскую дружбу как на прописную истину. Недоверие порождает недоверие, и новое поколение наиболее прогрессивной части нашего общества будет политически ориентироваться в другом направлении, если мы не захотим учить их лояльному и дружескому отношению к Советскому Союзу старыми сталинскими методами. Но мы не хотим этого, так как мы по своему опыту знаем, что настоящее чувство дружбы нельзя вызвать даже самой утончённой пропагандой, и что за исключением примитивов такие мероприятия вызывают опасную реакцию. Подлинная дружба между народами может возникнуть только как сумма дружб между близкими друг другу отдельными представителями этих народов. Пока через барьеры из колючей проволоки и административной волокиты, которые разделяют наши народы, могут проходить только официальные представители, нет и не будет подлинной чехословацко-советской дружбы.
Искренне Ваш
О. Вихтерле14
1 См.: Джалилов Т.А. К вопросу о влиянии советского фактора на чехословацкие события 1964–1967 годов // Новая и новейшая история. 2012. № 6. С. 52–64.
2 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 59. Д. 295. Л. 134, 138.
3 Там же. Ф. 5. Оп. 59. Д. 295. Л. 138.
4 Подробно об этом см.: Джалилов Т.А. Научные и культурные контакты СССР и Чехословакии в годы «хрущёвской оттепели» // Вопросы истории. 2003. № 3. С. 123–130.
5 Там же. Ф. 5. Оп. 36. Д. 40. Л. 94.
6 «Dva Tisíce slov» // Literární noviny. 27 června 1968.
7 М.В. Келдыш посетил Чехословакию в первой половине 1963 года для изучения опыта работы ЧСАН. Во время пребывания в ЧССР Келдышу была вручена высшая награда чехословацких учёных — золотая медаль «За заслуги в развитии науки и перед человечеством».
8 Здесь и далее подчёркивание в документе.
9 Ежегодно Секретариат ЦК КПСС утверждал обширный план обмена делегациями СССР с другими странами в области науки и культуры.
10 Абзац отчёркнут на правом поле страницы синими чернилами.
11 Первое предложение абзаца отчёркнуто на правом поле страницы синими чернилами.
12 В 1967–1968 годах на заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК КПСС обсуждался вопрос о внедрении телетайпной техники и техники быстрой полиграфической печати в народное хозяйство СССР.
13 Предложение отчёркнуто на правом поле страницы синими чернилами.
14 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 58. Д. 33. Л. 8–15. Машинопись на русском языке с многочисленными подчёркиваниями.
15 Публикация подготовлена при финансовой поддержке гранта РНФ № 17-18-01728 «“Мировая система социализма” и глобальная экономика в середине 1950-х — середине 1970-х годов: эволюция теории и практики экономического и технологического лидерства СССР».