Содержание Журнальный зал

Ирина Свеколкина, Александр Марков

Святость в искусственном освещении

Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2019

 

Борис Михайлов. Before Sleep / After Drinking. Берлин. 16 марта — 1 июня 2019. Американский Дом (Amerika-Haus, C/O Berlin). Берлин, ФРГ.

 

В Amerika-Haus, американском доме в Берлине, выставки фотографий не редкость. Зная уже много лет это пространство как специализированное для фотографий, берлинцы и гости столицы всегда идут туда за чем-то особенным. Шпалерная развеска фотографий, позволяющая представить огромное количество работ, и отсутствие цензуры — вот формула этого проекта.

Выставка Бориса Михайлова вызывала заинтересованность берлинцев и гостей столицы, не сводящуюся к простому погружению в сюжеты. Даже видавшие виды посетители часами не уходили с выставки, рассматривая детали, недоумевая и переходя от одного экзотичного изображения к другому. Такую реакцию европейцев вызывают обычно только фотографии современных японских мастеров, где девушки проделывают со своим телом что-то немыслимое, пугающее и завораживающее одновременно. Эти фотографии — как будто доказательство того, что и тело, и насилие, и сам мир аффектов может стать другим.

Борис Михайлов — украинский, русский, а с 1997 года и немецкий фотохудожник — имя в мировом фотоискусстве важное. Родившийся в 1938 году в Харькове, он уже в 1960-е годы представлял свою программу социальной фотографии, за что получил по полной. Обвинённый в «порнографии» и лишённый возможности вы­ставляться, он экспериментировал с технологиями и цветом. Эстетически он оказался близок московскому концептуализму, а также фаунд-арту, монтируя случайно найденные чужие фотографии.

В интервью Виктору Мизиано Михайлов сказал о своих героях, бомжах и других антисоциальных элементах: «Если ты уважаешь трагедию, то ты можешь это уважение перенести на них». В другом интервью, Александре Новожёновой, художник печально рассуждал, что время фотографии уже ушло, что этот бьющий в глаза документ сдаёт свои позиции перед новыми медийными искусствами и даже старой живописью. Нынешняя выставка — смотр всего главного, что сделал Михайлов в фотоискусстве, и, на наш взгляд, прощаться с фотографией рано. Может быть, она — и не самое важное искусство современности, и кинематограф с перформансом говорят людям больше, но вопросы она ставит важнейшие.

Выставка занимает всего лишь три зала на первом этаже Американского дома. Три зала — это три версии телесности, а любая репрезентация телесности вызывает в современном мире обширные общественные дискуссии. Беззащитное тело, кибернетическая телесность, инвалидность, квир и другие проявления телесности — не просто темы для обсуждений: это способ осмыслить современного человека как исторического.

В первом зале представлены фотопортреты алкоголиков — мужчин и женщин в их буквально первозданном виде. Обнажённые и полуобнажённые тела в искусственных позах сразу напоминают об Адаме и Еве, об утраченном рае и юродивом возвращении к нему. Святость — не то же самое, что одухотворённость: одухотворённости в этих фигурах нет, но каждый назовёт их в чём-то невинными и всегда мечтающими о рае.

Фотоискусство, в отличие от живописи, способно фиксировать невинность, а живопись может разве что намекать на неё. В живописи святость требует большого числа условностей и атрибутов, например, орудий мучения, здесь же орудием мучения оказывается жизнь. Герои фотографий Михайлова обезображены жизнью, но чужды любого разврата. Если бы Розанов дожил до наших дней, он нашёл бы в этих работах самое яркое подтверждение своей идеи «святости пола».

Второй зал отведён под автопортреты художника. В отличие от работ первого зала, здесь все изображения большеформатные: фигура художника выделяется на густом чёрном фоне. Все работы чёрно-белые неслучайно: мы говорим обычно о «потёмках души», но у Михайлова как автора и героя своих работ — душа в потёмках, обнажившаяся почти до неприличия. Цвет не отвлекает от структуры, в цвете те же самые позы выглядели бы комично. В чёрно-белом же проявлении перед нами — архетип встречи с собой, с собой как героем, как учил Юнг. Ведь только архетип не разделяет душу и телесность.

Художник некрасив, но уже виртуозен в своём юродстве. С фаллосом в руках он принимает позы классической скульптуры, становясь то задумавшимся персонажем Родена, то дискоболом, то каноническим копьеносцем. Для нас это герои, готовые к поступку или хотя бы к размышлению. Для Михайлова это части его самого, от которых он хочет или не хочет избавиться, это кожа, которую он сбрасывает или к которой примеривается. Только медиум фотографии может передать эту идею — проявка изображения как снятие кожи собственного инобытия, как встреча с собой в собственной беззащитности и, опять же, невинности.

В современном мире торжествующей культуры селфи, самолюбования, вписывающего себя в мировую культуру, фотоработы Михайлова напоминают о классической функции автопортрета. Михайлов показывает, что мужская власть, власть фаллоса, торжество сексизма — всё это неуместно в современном искусстве. Многие века казалось, что мир стоит на маскулинном производстве, но художник показывает, что современный мир немыслим без импровизации, а простое воспроизводство старых техник тела и старых социальных отношений выглядит как пародия.

В третьем зале представлены коллажи: сюрреалистические, с животными и людьми, по сюжетам сразу напоминающие о московском романтическом концептуализме, но уникальные по технике. В эти социальные ребусы цвет добавлен искусственно, широко используются постеризация и рваное соединение словно случайно так легших образов, как выражается сам художник, как будто «собранных под столом».

Главное в этих коллажах — осмысление советских мифов: коровы, ложки, люди, арбузы и батоны колбасы — фиксация советской действительности. Но это и тяжесть, нагрузка, которую надо тащить. Грузные, тяжёлые советские тела, превращённые в транспорт и обречённые авоське, — вот настоящие герои этих коллажей. Но ведь и сам коллаж как средство — это транспортировка чужих изображений, а предпринятая художником работа с цветом показывает, что он готов транспортировать и «ядовитые» краски.

Падение СССР увидено в этих работах молодыми глазами тех людей, которые не смогли справиться с новым опытом и навсегда остались в быту и красках прошлого. Фотографии были бы беспощадны к этим людям, но коллаж их оправдывает, как бы обучая существовать сразу в нескольких планах бытия. Сексуальность в этих работах советская, запретная, со своим эзоповым языком тела. Но художник, показывая поруганную красоту и поруганный язык тела, выступает как защитник людей. Он, вероятно, самый последовательный гуманист из советских фотохудожников. Постсоветская действительность показывает, что этот гуманизм был не напрасен.

 

Следующий материал

Скоропись

Марк Харитонов. Стенография нового времени. 2010–2016; Весна. Стихи. Печали. Дневник Миши Файнермана; Архив учёного-филолога: Личность. Биография. Научный опыт: сборник научных статей и публикаций.