Рассказы
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2019
Об авторе | Родилась в 1995 году в Санкт-Петербурге. Выпускница Художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица, художник-график. Лауреат Международного Волошинского конкурса в номинации «малая проза» (2015), финалист Всероссийского конкурса «Книгуру» на лучшее литературное произведение для детей и юношества (2017), лауреат Национальной премии для молодых авторов «Русские рифмы. Русское слово» (2018), лауреат Молодёжной премии правительства Санкт-Петербурга в области художественного творчества (2018). За опубликованную в № 7 за 2018 год подборку рассказов «Падали и смеялись» стала лауреатом премии журнала «Знамя».
«Не входить! Обнажённая натура»
Это две мои любимые кариатиды. Сейчас они поправят причёски и снова будут держать небо.
Вообще-то кариатиды держат не небо, а балочные перекрытия. Фриз и карниз. В детстве я не постигала, почему этот непосильный груз мужчины возложили на таких красивых женщин… Но знания пришли, «постучались в двери», и на первом же курсе, на лекции по истории искусств, выяснилось, что это — кара, проклятие древних греков жёнам своих врагов. И хотя вся эта история давно ушла в Лету, кариатиды до сих пор отдуваются за грехи своих мужей.
А вот две мои любимые кариатиды действительно держат небо. Не балки. И служат исключительно красоте. А когда-то служили доходному дому Генриха Блокка, это он на последнем шестом этаже кариатид поселил.
Я представляю это дело так (крутится чёрно-белая плёнка): выходит господин Блокк на балкон, успешный финансист, прилежный семьянин. Смотрит свысока на Невский проспект, усы, довольная улыбка, не знаю. Всё у него хорошо, нельзя посочувствовать.
И вот каждый день он любуется видом, по-хозяйски оглядывает Невский, курит сигару и считает деньги. Но однажды сбился со счёта: прогорел, обанкротился и повесился. Перешёл, так сказать, на седьмой этаж.
Последние, кто видел его живым, были кариатиды.
Эти кариатиды вообще много чего видели: под ними течёт Невский, по которому сегодня плывут сплошные туристы, петербуржцы же минуют его, несясь под землёй в метро: им некогда праздно шататься по главной улице города, и даже бронзовый Николай Васильевич, навсегда воскликнувший: «Нет ничего лучше Невского проспекта!» — стоит в сторонке, на Малой Конюшенной, и думает думу.
Мои кариатиды никогда не бывают одиноки. Это мои подруги, и я постоянно посещаю их, они знают обо мне всё. Время изрядно потрепало их полуобнажённые классические тела да и на прекрасных лицах тоже оставило свои следы. Но в этом их очарование и подлинность.
Я не знаю, давал ли этим каменным женщинам Генрих Блокк какие-либо имена, но я называю их — Таисия Павловна и Ника.
Только Таисия Павловна и Ника вместо неба держали какой-то гигантский кусок фольги, изображающий небосвод.
…Мастер по живописи сажает на подиум Таисию и Нику, а на дверь в аудиторию вешает табличку с восклицательным знаком: «Не входить! Обнажённая натура».
И все входят.
И никто не возражает. Художников не стесняются, как врачей. Да и потом, обнажённые натуры не чувствуют себя голыми — они демонстраторы пластических поз. Они афродиты, амазонки, богини.
Скорее всего, табличка «Не входить!» защищает только от сквозняка. Чтобы меньше открывали двери.
Наши обнажённые натуры разных возрастов. Есть юные, обычно изображающие амазонок с копьями (на самом деле это не копья, а палки от швабр, на них удобно опираться). Как правило, юные модели — это абитуриенты академии, они хотят запомниться преподавателям, а заодно бесплатно пройти курсы рисунка или живописи и заработать денежку (зарплата у демонстраторов пластических поз небольшая, но никто не брезгует). Кроме всего, некоторые нимфы удачно выходят замуж (если брак с художником можно считать удачей).
А вот натуру со стажем рисовать интереснее, она фактурнее.
Вот, например, Таисия Павловна. Она пришла в академию девушкой Таей. Была нимфой, лёгкой, летящей, а теперь она кариатида с судьбой. Небо держит. Ника ей помогает. Ника помоложе. Наши любимые натурщицы.
Часы живописи проходят тихо, время от времени натура засыпает, роняя небо на пол.
По спине Таисии тянется к полу древнерусская коса цвета пшеницы, а на груди переплетаются провода от наушников. Иногда Таисия подвывает любимым мелодиям: «Ландыши… м-м-м-м… ландыши…».
Ника тихонечко подхватывала, их голоса сливались в одну мелодию, спокойную, грустную, непрерывную, похожую на молитву.
В эту мелодию вливается и плеск воды в банках, когда мы споласкиваем кисти, и шкрябанье мастихина.
Как только начинается перерыв, открывается дверь и на пороге стоит Зоя. Волосы зачёсаны назад и собраны в тыковку. Из-за траура она больше не красит их хной, поэтому от лба у неё идёт обруч седых волос, такой белый нимб. Она тоже демонстратор пластических поз. А муж её был кондуктором трамвая. И кроме этого, о нём больше ничего не было известно.
А в эту осень он умер. И смерть его как бы оживила для нас. Зоя и смерть ходили теперь по всем аудиториям. И все старались их избегать.
Поэтому самыми верными её подругами стали наши кариатиды. Они сидят на месте и молчат, как и подобает кариатидам, а Зоя говорит. Причём она идёт по кругу, но Таисия и Ника не обрывают её, а, наоборот, как бы наматывают клубок. Таисия лишь иногда вздыхает, вот так: «Ой-ё-ёй, голубка…».
Вот кроме этих слов Зое ничего и не надо. Она каждый перерыв прилетает за новой порцией «голубки».
Жизнь кондуктора оказалась значительной. И проступала подробностями. Например, звали его Никодим. Зоя назвала его Димкой. Он, оказывается, любил кофе с цикорием утром, а вечерами играл на флейте, музыкальное образование, между прочим.
Удивительно звучало это имя — Никодим. Никодим по небу летит. А небо из фольги.
Несколько раз в день он протягивал людям «счастливый билетик». И всегда предупреждал: «У вас счастливый». А в конце поездки громко объявлял: «Трамвай идёт в парк!». Всё. Больше на связь с миром он не выходил.
В наушниках Никодима играло какое-то ретро. Целый день он смотрел в трамвайные стёкла и глазами снимал кино: музыка, город, люди, у вас счастливый билет, у вас несчастливый, трамвай идёт в парк.
— Каждый день по одному счастливому билетику мне приносил,— говорит Зоя. — В наследство счастье оставил. Я раньше выкинуть грозилась эту коробку, место занимает, а теперь чувствую, что она и меня переживёт…
Кариатиды слушают это всё по сотому кругу — такая судьба кариатид: держать небо, взирать на мир и слушать.
Мы тоже слушаем.
Перерыв заканчивается. Зоя улетает на свою постановку.
Таисия и Ника тоже возвращались на свои места.
Сейчас они поправят причёски и будут держать небо.
Говорит корова
А на углу стояла огромная корова и говорила:
— Понимаешь, у тебя будет другая судьба, а меня сглазили. Прокляли, понимаешь?..
Высокий мужчина в костюме коровы, рядом парень с рюкзаком на спине, похож на студента, и корова ему что-то горячо рассказывает — втирает. Парящие жесты рук (копыт) и внушительный мужской бас. Парень слушает внимательно и даже как-то выпрямляется, приосанивается по ходу разговора. А я как раз жду свой автобус, и получается, что подслушиваю.
— Ну не сошлись у меня звёзды, понимаешь? Бывает так в жизни, зато у тебя другая судьба будет. Ты посмотри на меня — и живи по-другому. Понимаешь?.. Знаешь, я вот порой думаю: где справедливость? Она ведь должна быть. А потом соображаю: это ж сколько нас всех, ну у Бога, и каждый хочет справедливости, прикинь? Ну вот представь, стоят перед иконами, ну или как я на перекрёстке стою, и просят, просят, просят!.. «Бог, пошли мне мужа! пошли жену! пошли денег!..» — а Бог устал всю эту ахинею слушать. И я вот вообще не уверен, что мы у Него единственные. Ну смотри, сколько звёзд! Там точно есть сущности получше нас. А Земля — это что-то типа телеканала «Домашний», Бог переключает каналы, натыкается на «Землю» и тут же слышит отовсюду наш визг, крик — и выключает на фиг. А вот другие каналы, звёзды, в смысле — нор-р-рмальные! И на Марсе люди есть, и лучше нас, просто наши глаза несовершенны и никогда это совершенство не увидят! А Бог видит и радуется. Как я. Вот я на тебя смотрю и радуюсь. Ты правильным человеком получился. А я вот просто на перекрёстке стою.
Вечерний город шумит и мешает мне слушать корову. Но по обрывкам фраз понятно, что она продолжает втирать парню про светлое будущее. Трясёт его за плечи, указывает куда-то в даль — даль светлую!
— Ну ты понял меня, братан? Давай. Если что, заходи. Лучше вечером. Я здесь всегда.
Парень бежит — то ли в метро, то ли в даль светлую. То ли радуясь своему будущему, то ли своему освобождению из-под копыт.
— Ты где был, чего так поздно?
— Да вот… с коровой разговорился…
— И что она тебе сказала?
— Сказала, что у меня всё будет хорошо.
— Она мне тоже так сказала. Я верю.
Вечер. Рабочий день подошёл к концу. Корова покидает людный перекрёсток и бредёт вдаль по улице. За пивом пошла.
В тёмном небе горят красные буквы: «Му-му» — это кафе, которое рекламирует человек-корова.
На асфальте разлеглись огромные, просторные лужи, от ветра по ним идёт рябь, и в дрожащей воде мерцает белый силуэт усталого путника.
Получается, что один идёт внизу, а другой Наверху.
Шаги вокруг Земли
Давно замечено, что Земля круглая, и если очень долго идти, можно прийти на то же место.
Один мужчина так и сделал. Ушёл от жены и детей…
— А почему ушёл?
— Ну, мало ли… То ли мир посмотреть, то ли устал рыбу ловить, то ли ещё что… В общем, мечта одолела.
Шёл долго, успел состариться и, надо думать, проклял себя не раз.
И вдруг однажды увидел дом, так похожий на его дом, женщину, так похожую на его жену, детей, так похожих на его детей, только подросших…
И так затосковал он по ним, что не выдержал и остался жить в этом доме.
— То есть в своём доме?
Но он не знал этого. И прожил с этой женщиной долгую счастливую жизнь. И когда пришёл его смертный час, он подозвал её и сказал: «Я был счастлив с тобой. Но я должен сказать тебе правду: я всю жизнь любил свою жену и тосковал по своим детям, которых оставил…».
— А она что?
— Легенда умалчивает.
— Странно. А почему она не призналась ему?..
— Наверное, это была очень умная женщина.
— Или — мстительная.
— Почему мстительная?
— А потому. Надо же было сказать ему правду, чтобы избавить его от чувства вины. Ему ведь казалось, что он предал жену.
— Предал, но, с другой стороны, она была любима, будучи чужой и своей. Он полюбил её дважды. Не каждой женщине так везёт.
— Да, но… А вот если представить, что это всё же была не жена, а другая. И вот в смертный час любимый говорит, что всю жизнь, живя с ней, любил не её, а ту, что оставил!.. Какой честный!..
А где-то, значит, живёт его покинутая жена. Каждый день выходит на берег. Ни белых парусов, ни чёрных. Их старый дом стоит как нищий посреди пустыни. Рушится кровля. Рыбу в дом никто не приносит. Дети играют со старой сетью.
Были ли ещё на острове мужчины? И был ли остров? В мифе нет очертаний местности. А есть лишь его шаги вокруг Земли.
Есть вторая одинокая женщина, к которой пришёл какой-то тип и остался. Жить стало легче, в доме появилась рыба.
Но что надо было делать усталому страннику? Он увидел красивый дом, красивую женщину и красивых детей. Всё. Заходи, прибивай полки.
Возможно, в мыслях у него не было остаться у этой женщины навсегда. Он просто хотел перевести дух после долгой дороги. Но он успел постареть, и сил на обратный путь у него уже не было.
Сидя в лодке, он часто думал о своём доме. Он давно заметил, что все закаты складываются на ту сторону, где играли его маленькие дети. Он представлял, как туман, уходивший с этого берега, сгущается там и его дети набирают туман в кружки и пьют, как парное молоко…
Однажды он выбросил всю пойманную рыбу за борт. Его дети голодные, значит, и эти дети пусть будут голодными.
Он вернулся домой злой. Увидел детей, чужих детей, они смотрели на его пустые сети и молчали. Злость куда-то пропала, опять пришла эта старая дряхлая вина. Он снова взял сети и вышел из дома. И принёс в два раза больше рыбы, чем обычно. Дети жадно уплетали сочных рыб, и кости не застревали в их ртах. Они были взрослее его детей.
— Но ты говоришь, что он зашёл в этот дом перевести дух. Однако отдых что-то затянулся…
— Да. И поправить подушку пришла смерть. И тут он сказал, как было дело: «Я всю жизнь любил свою жену и тосковал по своим детям, которых оставил…».
— И всё? Конец истории?
— Да. Но… на самом деле всё было иначе.
— Как иначе?!
…Он долго шёл, он успел состариться, он проклял себя не раз и вдруг увидел дом, так похожий на его дом, женщину, так похожую на его жену… И сердце его сжала тоска…
И он бросился обратно.