Денис Безносов. Существо
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2019
Денис Безносов. Существо: книга стихов. — М.: ОГИ, 2018.
«Существо» — первый сборник тридцатилетнего московского поэта. Денис Безносов, литературовед (один из ведущих исследователей жизни и творчества Тихона Чурилина, совместно с Арсеном Мирзаевым в 2012 году подготовил к изданию его двухтомник «Стихотворения и поэмы») и переводчик с английского и испанского языков (выпустивший, в частности, пять лет назад книгу переводов кубинского поэта Вирхилио Пиньеры «Взвешенный остров»), принадлежит к числу наиболее заметных молодых авторов: входил в лонг-лист литературной премии «Дебют» в номинации «Поэзия» в 2013 году и в шорт-лист той же премии — в 2015-м, финалист (второе место) российско-итальянской премии «Bella» в номинации «Русское стихотворение» (2014, стихотворение «Ода Целебесу») и лауреат этой премии — в 2016-м, дипломант поэтического конкурса имени Максимилиана Волошина (2015), был также удостоен международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка. В книгу включены стихотворения, написанные за последние семь лет. До этого тексты Безносова публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Крещатик», «Новая Юность», «Воздух», «Урал» и других.
Осознанное косноязычие Безносова рождает особую плоть текста, в котором улавливается чьё-то присутствие. В стихотворениях, принципиально избегающих личных имён, ведущими оказываются местоимения: «они», «оно», «кто»…
Поэтика автора строится на цельности стихотворений, в которых, однако, то и дело обнаруживаются лексические лакуны. Античная метрика превращает размеры и цезуры в послушный инструмент абсурдистского по сути текста.
Речь в этих стихах как будто уходит от сути повествования, как бывает в пространных рассуждениях философов, затем усилием мысли, с помощью повторов возвращается к берегу, от которого оттолкнулась, — и снова уходит вдаль.
Ритм стихотворений и их содержание, как две переплетающиеся ленты, то обгоняют друг друга, то друг от друга отстают, то сливаются, создавая ощущение цельности — и снова расходятся, словно одергивая читателя. Характерные для Безносова повторы строк, с одной стороны, создают впечатление топтания на месте, с другой — придают бессюжетному тексту содержательность.
Но о ком тут вообще речь? Кто, собственно, такие — те, которые в этих стихах так и остаются неназванными? Может ли это быть кто угодно — или, наоборот, такое умолчание очерчивает свой объект, окружая его атрибутами и эпитетами так, что, не называя его, всё же создаётся невидимый образ, силуэт? Вопрос остаётся открытым.
Первая часть книги — о некоем неназванном персонаже (персонажах?), на которого в текстах указывают местоимения:
…что принимается за предмет
белый немой привычный таким
нам представляется без одежд
старых иных протёртых его
вид перевёрнутый и его
горло когда смолкает язык…
или:
…лбами вперёд выносят
переселённых их
дабы не допустить лишнего
первым закрыв бумагой
белой глаза вторым
тканью перевязав лёгкие
рты раскрывая третьим
не искривлённым но
тоже перед собой видящим…
Вторая часть — о пространстве, которое поэт тоже описывает множеством способов, практически всегда избегая прямого называния. Эта часть книги кажется набором абсурдных зарисовок, которые, однако, в своей вещественности выглядят очень реалистичными. Их объединяет идея скованности, трудного положения, неполноценности пространства.
В третьей части Безносов возвращается к манипуляциям с местоимениями. Снова появляются «они», «эти», «их» и прочие слова, заставляющие читателя фокусироваться не на самом объекте, или, как говорит сам автор в названиях нескольких стихотворений, предмете, но на том, что его окружает. (Впрочем, если судить по стихам первой части, предмет может не отличаться от персонажа.)
При всей резкой индивидуальности поэтики Безносова можно выявить и его предшественников, и родственных ему авторов среди современников. Нельзя, например, не обратить внимания на любовь Безносова к футуристам, которая выражается пусть в редких, но узнаваемых аллюзиях: гул горьк горлопан. Из ныне пишущих отчасти родственным ему может быть назван Максим Амелин, которого сближает с Безносовым любовь к античности. Но стихи Амелина ближе к ироничным, постмодернистским текстам в их классическом понимании, они не так интенсивно-метафоричны, не позволяют языку преломляться, подобно лучу в призме. В какой-то мере сопоставим с ним и Александр Скидан — по той же любви к античности; близок он Безносову и своей склонностью скорее описывать тень, чем прямо называть предмет, который её отбрасывает; но сюжет в стихах Скидана гораздо более внятен.
Безносовские стихи, кажется, располагаются по ту сторону «понятного» и «непонятного»; он лишь акцентирует внимание на проблематичности этого разделения. Во всяком случае, очень вероятно, что, прочитав книгу, мы получаем шанс обрести новое видение предметов, людей и пространств, их сущности, их соотнесённости друг с другом.