Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2019
Об авторе | Александр Желенин — политолог, политический обозреватель информационного агентства «Росбалт». Окончил исторический факультет МОПИ имени Н.К. Крупской. Кандидат политических наук.
Когда я рассказывал знакомым о своём желании исследовать современную рабочую среду в России, многие задавали мне один и тот же вопрос: а рабочие вообще сегодня есть? Вопрос сам по себе замечателен, поскольку представляет собой наглядный пример «представлений» или «взглядов», основанных не на знании предмета, а… на этих самых представлениях и взглядах.
Но спешу удовлетворить ваше любопытство: да, рабочие сегодня есть. Больше того, вопреки модным представлениям о постиндустриальном обществе, рабочих сегодня в России больше, чем представителей каких-либо других классов.
Ещё несколько лет назад, изучая официальную статистику, я с удивлением обнаружил, что, несмотря на масштабную деиндустриализацию, случившуюся в России в 1990-х, рабочий класс продолжает оставаться самым большим среди других крупных социальных групп и слоёв.
Так, согласно официальным выкладкам Росстата, в России численность квалифицированных рабочих промышленности, строительства, транспорта и рабочих родственных занятий, а также операторов производственных установок и машин, сборщиков и водителей на 2018 год составляла в общей сложности 18 705 000, человек или почти 26% от общего числа занятых (72 142 000 человек) в стране. Вместе с неквалифицированными городскими рабочими (около 6 миллионов человек) — их количество возрастает до 24 680 000 (34,2% от общего числа занятых)1 .
Если к цифре 24 680 000 добавить 1 766 000 рабочих сельского хозяйства, рыбоводства и рыболовства, то получим 26 446 000 городских и сельских рабочих (36,65% от общего числа занятых).
Это, конечно, меньше, чем в СССР, даже в конце его существования. По данным статистического ежегодника «Народное хозяйство СССР в 1989 г.» тогда в Советском Союзе насчитывалось 78,7 миллиона рабочих, что составляло 56,5% от общего числа занятых в стране (139,3 миллиона человек). То есть сокращение числа пролетариев за прошедшие 30 лет произошло значительное — с 56,5% до 36,6%.
Однако несмотря на это рабочие и сегодня являются самым крупным социальным слоем экономически активного населения России, многократно превышающим по численности его другие большие категории — бюджетников, силовиков и так далее.
Между тем, чем живут эти люди, что они думают о себе, своём положении в обществе, каковы их политические взгляды, — не было известно ничего. По одной простой причине: такие социологические исследования в постсоветской России за последние 30 лет не проводились. Что подтвердил мне и такой мэтр отечественной социологии, как глава «Левада-центра» Лев Гудков.
Таким образом, до недавнего времени в социологическом плане отечественные рабочие представляли собой terra incognita. Они вроде есть, но их как бы и нет. Классический «класс в себе».
Впрочем, подозреваю, что и в стране «победившего пролетариата» — СССР — такие исследования тоже не проводились. Во всяком случае, как минимум с конца 1920-х годов советской власти было уже не то чтобы неинтересно, а, пожалуй, даже опасно знать, что думают «победившие» пролетарии о своей жизни, как они оценивают власть, которая вещает от их имени, и тому подобные вещи.
В конце 1980-х возможность провести такое исследование рабочего класса в СССР появилась, а вот потребности в нём у представителей тогдашней социологической науки, ещё только становившейся на ноги, уже не было. Задачи, которые перед ней ставили власть и нарождающийся капитал, были несколько иные. Интеллигенция советским рабочим классом не интересовалась. Больше того, старалась держаться от него подальше.
Советский диссидент Вадим Белоцерковский, посвятивший свою долгую жизнь идеям рабочего самоуправления и коллективной собственности, как-то рассказывал мне, что один из отечественных иммигрантов ещё на заре перестройки сказал ему: «Мы дадим вашим рабочим телевизор, пусть работают, смотрят его и не высовываются».
Эти слова очень хорошо отражают взгляд советской, да и постсоветской интеллигенции на рабочих как на реакционный слой общества, склонный к поддержке всяческих авторитаризмов, как на эдакого «коллективного Шарикова», за которым нужен глаз да глаз. Именно с засильем в верхах выходцев из рабочих и крестьян советская интеллигенция связывала собственное подавленное состояние в СССР. На самом деле во многом это было не так.
Тот же Белоцерковский говорил, что интеллигенция судила о рабочих по пьяному сантехнику, приходившему ремонтировать текущий кран, а о том, как живут и работают настоящие промышленные пролетарии, не имела представления. В чём автор этих строк неоднократно убеждался на собственном опыте ещё в советские годы.
Например, однажды я рассказал сотруднице одной научной библиотеки, что отпуск рабочего в СССР официально составлял 15 рабочих дней, тогда как секретарша той же библиотеки, даже без высшего образования, имела по тогдашнему КЗоТу 24 дня отпуска. «Не может быть!» — сказала потрясённая дама, добавив немного погодя, что, вероятно, это компенсируется высокой зарплатой рабочих (ещё один миф — рабочие получают больше человека с высшим образованием). Да нет, сказал я, зарплаты рабочих и интеллигентов примерно равны…
Культурный шок, пережитый этой дамой после моего сообщения о приниженном в реальности положении рабочего класса в советском обществе, был вполне объясним. Она была такой же жертвой официальной пропаганды, как и миллионы других советских людей, которых повсюду окружали плакаты с могучими розовощёкими рабочими с завёрнутыми по локоть рукавами, с официальной трескотнёй о классе-гегемоне.
Кстати, отражение этой пропаганды в пародийном, естественно, ключе мы находим в исполнении ансамблем «Зодчие» песни «Землекоп» на стихи Игоря Иртеньева: «Вот землекоп траншею роет, // Вгрызаясь в грунт // За пядью пядь. // То пыль со лба стряхнёт порою, // То потную откинет прядь <…> // А завтра утром // В час рассветный // Сюда он явится опять // И будет столь же беззаветно // Её обратно засыпать. // О, Русь, загадочная Русь, // Никак в тебе не разберусь». На фоне солиста, поющего в стиле блюз о «предрасположенном к вину» землекопе, по сцене взад и вперёд маршируют жизнерадостные «трудящиеся» с транспарантом «Даёшь траншею!».
Впрочем, часть советской интеллектуальной элиты тогда же в конце 1980-х, когда песня «Землекоп» попала на экраны советских телевизоров, на некоторое время обернулась к рабочим. Правда, в отличие от своих предшественников XIX — начала XX веков, в этот раз она руководствовалась не его, а своими собственными, нередко сугубо шкурными интересами.
Напомню, что конец 1980-х кроме прочего ознаменовался массовыми шахтёрскими забастовками. В Кузбасс — на родину этих забастовок — косяком потянулись политологи из Москвы. Они же стали приглашать рабочих лидеров в столицу на специально организованные для них лекции, семинары и тренинги.
На одной из таких лекций в одном из многочисленных в те времена общественно-политических клубов мне довелось побывать. В ходе её лектор сыпал малознакомыми не только для рабочих, но и для большинства других советских граждан терминами. В частности, прозвучало слово «маргиналы».
«А что такое маргинал?» — простодушно спросил один из приглашённых пролетариев. «В зеркало посмотри!» — заорал ему в ответ сидевший неподалёку интеллектуал. Рабочие добродушно рассмеялись, но эта реплика до сих пор звенит у меня в ушах…
С тех пор минуло тридцать лет. Что произошло в постсоветской России с пролетариями? Рабочие тихо работают, смотрят телевизор (хотя и не все, но об этом ниже) и уж точно — не высовываются, если под этим подразумевать их участие в политике.
Однако телевизор и сетевые СМИ рассказывают, что рабочие по-прежнему являются опорой нынешней власти, и, если что, они приедут с «Уралвагонзавода» в Москву и защитят эту власть от смутьянов, выходящих на всякие там «болотные» митинги.
Тем, кто более-менее внимательно следит за политическими процессами в современной России, вероятно памятны подобные заявления, с которыми в 2012 году от лица рабочих того же «Уралвагонзавода» выступил начальник его сборочного цеха Игорь Холманских, сделавший потом головокружительную политическую карьеру. Напомню, что после таких заявлений он из менеджера своего предприятия в мгновение ока превратился в представителя Президента РФ в Уральском федеральном округе. Однако о том, насколько его взгляды соответствуют взглядам рабочих, достоверных данных до недавнего времени не было.
Как ранее отмечалось, за последние три десятка лет никаких исследований насчёт того, что же на самом деле думают российские рабочие о политике, о самих себе и о своей жизни, не проводилось. Периодически в СМИ появлялись только довольно скупые сведения о забастовке на том или ином предприятии, но этим всё и ограничивалось.
Были, правда, сообщения некоторых представителей КПРФ о том, что вопреки утверждениям российского ТВ Владимир Путин особой популярностью среди рабочих не пользуется. Однако эти сообщения базировались на довольно зыбких источниках из серии «по нашим данным». Серьёзных же исследований социально-политических предпочтений рабочих ни один социологический центр не проводил.
Поэтому, когда появилась возможность провести такое исследование, я естественно, за неё ухватился. Оно строилось на основе анкетирования, фокус-групп и глубинных интервью. Таким образом, это исследование представляет собой некий небольшой качественный срез, на основе которого можно получить представление о том, что думает, чем живёт и дышит современный рабочий класс России.
Естественно, в этой работе использовались также и количественные социологические опросы ведущих российских центров изучения общественного мнения, а также данные официальной статистики и мнения экспертов. Отрывки моего доклада, написанного под общим руководством кандидата политических наук Екатерины Сокирянской, разошлись по Интернету, но поскольку полученные данные не теряют своей актуальности, а мнения опрошенных рабочих весьма показательны, позволю себе привести их ещё раз.
Опросы проводились в Омске и Калуге. Сегодня это два города, которые представляют собой в определённой мере два разных типа промышленных центров современной России. Бывший закрытый миллионный Омск имеет структуру промышленности старого советского образца. То есть в основном представленную предприятиями ВПК и пищевой промышленности.
Калуга — относительно небольшой и достаточно типичный областной центр европейской части России. За последнее десятилетие здесь усилиями региональных властей был создан значительный кластер предприятий современного автомобилестроения мирового уровня, с новыми технологиями и более современной организацией труда.
Респондентам на местах задавался весьма широкий спектр вопросов. Например, кем они сами себя считают: рабочими или, скажем, сотрудниками компаний? Дело не только в словах. Сама употребляемая терминология в значительной мере характеризует классовое самосознание людей. Такие методы исследования, как фокус-группы и глубинные интервью, помогли раскрыть то, что не раскрыл бы массовый соцопрос или сухое анкетирование, в ходе которых людям обычно предлагается либо ответить «да» или «нет», либо выбрать из одного или нескольких заранее составленных ответов.
Методология фокус-групп и глубинных интервью помогла выйти за рамки сухих формализованных ответов и выявить представления современных российских рабочих о самих себе, о своём месте в нынешнем разделении труда и в обществе в целом.
Один из основных вопросов, задававшихся при проведении фокус-групп и индивидуальных интервью, состоял в том, кем рабочие считают сами себя. Этот вопрос возник ещё и потому, что, по данным некоторых представителей таких современных профсоюзов, как МПРА или Новопроф, для рабочих иностранных предприятий, имеющих свои филиалы в России, в большей степени характерно называть себя скорее «сотрудниками», нежели, как в прежние времена, «рабочими». Предполагалось, что самоощущение трудящихся, работающих на старых советских заводах, и тех, кто трудится на современных предприятиях с иностранным капиталом, достаточно сильно различается. Однако эта гипотеза подтвердилась лишь отчасти.
Действительно, число тех, кто считает себя «сотрудником», в Калуге в два раза больше, чем в Омске. Но абсолютное большинство опрошенных в обоих городах продолжают именовать себя именно «рабочими». Что характерно, даже те, кто называет себя «сотрудниками», при более детальном разговоре, как выяснилось, всё равно ведут и позиционируют себя, выступая с достаточно традиционных пролетарских позиций.
Для характеристики взглядов современных российских рабочих на своё положение в обществе характерны два момента. Первый состоит в убеждении, что, как сказала молодая рабочая калужского Volkswagen Марина, «на сотрудниках на линии (то есть на рабочих конвейера. — А.Ж.) завод держится».
Своё место в производственном процессе Марина иллюстрирует случаем, «когда никого из руководителей не было, линия “ехала” (работала. — А.Ж.) без проблем. Не будет сотрудников (рабочих. — А.Ж.) линии — не будет <выполнения> плана». Характерно, что Марина имеет высшее экономическое образование.
Схожие мысли высказал и её коллега Святослав: «Рабочие были, есть и будут. Без рабочих ничего не сделается ни в нашей стране, ни в мире, но в данный момент это непопулярный термин». При этом он отмечает: «Да, мы одна команда, сотрудники, но мы — команда рабочих, а менеджмент, начальство — не наша команда. У них свои интересы, у нас — свои. У них интерес заработать денег для себя, а у нас — для себя. Поэтому у нас получается какая-то конфронтация — чем больше заработают денег они, тем меньше — мы».
«Нам часто дают понять, что мы и директор, другие сотрудники — не одно и то же… Разделение есть», — подтверждает Марина.
То есть, с одной стороны, мы видим глубокое убеждение рабочих в общественной значимости их труда, а с другой неприятие отношения к себе со стороны начальства, хозяев как к «низшим». И в этом смысле за последние 100–150 лет мало что изменилось. Рабочие, даже несмотря на то, что их труд сегодня гораздо более механизирован и автоматизирован, несмотря на то, что многие из них имеют высшее образование (об этом ниже) и что они ведут в целом образ жизни среднего класса, в силу специфики их положения на производстве, которое находится на одной из самых низких ступенек социальной лестницы, и отношения к ним со стороны работодателей — сверху вниз — чувствуют себя приниженно.
Исследование показало довольно высокий уровень образования современных рабочих. Из общего числа опрошенных высшее и неоконченное высшее образование имеют около трети, абсолютное большинство остальных имеют среднее специальное и среднее техническое образование.
Уровень заработной платы и, соответственно, доходов рабочих промышленных предприятий в целом соответствует среднему по региону, а иногда и выше. Так, если рабочий калужского Volkswagen получает в среднем чуть больше 40 тысяч рублей в месяц, то зарплата омского промышленного рабочего колеблется между 25–30 тысячами рублей или немного больше, что примерно соответствует среднему уровню зарплат в обоих регионах.
Личный автомобиль, квартира, приобретённая по ипотеке, — подобные признаки среднего класса — также обычное дело для современного рабочего. Всё это говорит о том, что современный рабочий одновременно является и представителем среднего класса.
Обсуждение социальных тем на всех фокус-группах проходило очень эмоционально. Рабочие постоянно возвращались к пенсионной реформе, которая никого из них не оставила равнодушным. Характерно, что молодые люди в возрасте от 25 до 35 лет реагировали на эту реформу даже с большим возмущением, чем рабочие 45–55 лет.
Тема детей рабочих также обсуждалась очень эмоционально. Практически все респонденты выражали уверенность, что их дети и дети имущих классов имеют совершенно разные возможности для получения образования.
Один из главнейших выводов исследования политических взглядов рабочих состоит в том, что представление о том, что они горой за центральную власть и лично Владимира Путина, навязываемое российским телевидением, не соответствует действительности. Лишь один (!) из респондентов сказал, что он всегда голосовал за Путина и «Единую Россию», однако уточнил, что после пенсионной реформы настолько разочаровался в президенте и в партии власти, что на следующих выборах склоняется к тому, чтобы поддержать КПРФ.
В то же время исследование показало, что рабочие достаточно сильно самоотстранены от текущей внутренней политики. Так, среди опрошенных процент тех, кто не ходит на выборы (48%), значительно выше, чем в среднем по стране, даже если речь идёт о самых популярных выборах — президентских. Напомним, что, по данным ЦИК РФ, на последние президентские выборы 2018 года не пришли 32,5% избирателей, имеющих право голоса.
Выяснилось, что нынешняя парламентская оппозиция тоже не особо вдохновляет рабочих. Некоторые из респондентов указывали КПРФ, ЛДПР и «Справедливую Россию» как партии, о которых они знают и которые в какой-то мере отражают их интересы, но делали это без особого энтузиазма.
Довольно характерный ответ на вопрос: «Какие партии защищают интересы рабочих?» дал 35-летний Сергей, шлифовальщик из Омска: «Я вообще мало верю политиканам, партиям. Я больше верю в людей здесь, на местах, в тех людей, с которыми я работаю, которых я знаю. Здесь на местах среди представителей разных (политических) движений попадаются вполне адекватные люди. Но <их> верхушка обычно — ай-яй-яй».
Надо отметить, что и к внешней политике отечественного правительства, и к таким её реперным точкам, как Украина или Сирия, рабочие также относятся достаточно сдержанно. Характерны в этом смысле высказывания, посвящённые данной теме, прозвучавшие на одной из фокус-групп, в которой принимали участие работники калужского Volkswagen.
Владимир, 30 лет: «Нас, простых людей, этот внешнеполитический курс практически никак не касается. Всё это делается в интересах тех, кто там <наверху> сидит. Их касается, а нас нет. Получим мы с этого какие-то дивиденды — вряд ли. Если там у них чего-то не срастётся, то может быть хуже. Для меня, что наши власти — Путин и <наша> элита — или американские, французские, украинские ничем друг от друга не отличаются. Они сидят там наверху и разруливают свои интересы, а на наших интересах они наживаются».
Фёдор, 45 лет: «Володя правильно сказал».
Роман, 47 лет: «Показывать и проявлять себя стране нашей надо, и защищаться надо, и репутацию свою поддерживать надо. Но я соглашусь: мне-то что с этого? Ничего».
Владимир: «Я скажу, что нам с этого. Эта информационная шумиха нужна для того, чтобы мы поменьше полезного могли для себя найти среди того потока дерьмеца, который выливается из телевизора. Чтобы мы за этим потоком про Украину, Сирию, Скрипалей не могли увидеть то, что нам действительно надо, — повышение пенсионного возраста, НДС и так далее».
Ещё один вопрос — об отношении к мигрантам — был призван выяснить, насколько распространены в рабочей среде националистические и ксенофобские взгляды, столь характерные для современной России.
Исследование показало, что опрошенные нами рабочие гораздо более толерантны к мигрантам, чем население страны в целом, что показывают проводимые в стране массовые социологические исследования. Так, если по результатам опроса «Левада-центра», проведённого в июле 2018 года, о своём негативном отношении к мигрантам сказали 67% опрошенных, то среди наших респондентов таковых оказалось 45%, причём большинство мигрантофобов в основном омичи. Среди калужан, работающих на современных предприятиях мирового уровня, интернационалистов оказалось существенно больше.
Один из важнейших вопросов, который задавался респондентам, был призван выяснить их включённость в господствующее в стране информационное поле. Он касался источников общественно-политической информации, которой рабочие пользуются для того, чтобы составить своё представление о событиях в стране и мире.
Пожалуй, самой большой неожиданностью стало то, что опрошенные рабочие в гораздо меньшей степени, чем среднестатистический россиянин, используют для этого телевидение. Напомню, что социологический опрос, проведённый в марте 2018 года «Левада-центром», показал, что для 85% россиян основным источником общественно-политической информации до сих пор остаётся телевидение.
В то же время для абсолютного большинства (78%) опрошенных нами рабочих основным (иногда единственным) источником информации является Интернет. Телевидение в качестве одного из (подчеркнём это!) источников общественно-политической информации назвали лишь 22% респондентов. Причём некоторые из них отказались от телевизора вообще. Такое отторжение рабочими информационного мейнстрима, господствующего в стране, вполне коррелирует с их неприятием её политики.
Подытоживая, можно сказать, что исследование взглядов рабочих показало, что им в основном не нравится то, что происходит в стране, они весьма недоверчивы к власти, её внутренней и внешней политике, а также к созданному ею информационному пространству. Рабочие не видят в существующих партиях (в том числе левых) выразителей своих интересов. В то же время есть ощущение, что российские рабочие, не видя выражения своих интересов в действиях и словах политиков, замкнуты сами в себе, и в этом смысле они снова «класс в себе, а не класс для себя».
При этом их собственные взгляды стихийно более левые (если под этим подразумевать больший демократизм, интернационализм и социальную направленность), чем взгляды большинства существующих сегодня левых партий и движений. Рабочие готовы поддерживать такие движения, но при условии, что те предложат им программу, которая будет отражать интересы не политиков, а их собственные.
1 Статистический сборник «Рабочая сила, занятость и безработица в России». — М.: Росстат, 2018. — С. 71.