Несколько слов об Анатолии Марченко
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2019
Публикуемый ниже текст основан на выступлении Екатерины Великановой во время презентации трёхтомника Анатолия Марченко «Мы здесь живём», прошедшей 26 мая 2018 года в Доме Мемориала в Москве. Трёхтомник, вышедший в Новом издательстве, содержит автобиографическую прозу Марченко (значительная часть которой публикуется впервые, по рукописям, возвращённым семье писателя из архивов ФСБ), его публицистику, циркулировавшую в самиздате и публиковавшуюся за рубежом, а также подборку чекистских, партийных и лагерных документов, имеющих отношение к его судьбе.
Анатолий Марченко (1938–1986) родился в рабочей семье в Барабинске. В юности почти случайно угодил в лагерь, сначала уголовный, потом политический. Его имя приобрело известность в конце 1967 года, когда в самиздате начала циркулировать рукопись Марченко «Мои показания», автобиографическая повесть о Дубравлаге и Владимирской тюрьме, о солагерниках и сокамерниках автора, об их судьбах, — первое свидетельство о советских политзаключённых и политических лагерях послесталинской эры, получившее широчайшую известность в СССР и за рубежом.
Дальнейшая биография Марченко представляет собой цепь полицейских преследований, обысков, арестов, ссылок, лагерных и тюремных сроков, перемежавшихся короткими интермедиями — от очередного освобождения до очередного ареста: по два-три года жизни на воле (разумеется, под гласным административным надзором), заполненных непрерывной работой над новыми автобиографическими и публицистическими повестями, рассказами, статьями. Рукописи Марченко изымались на регулярных обысках, восстанавливались, вновь изымались.
Последний срок Анатолия Марченко — в 1981 году он был приговорен к 10 годам лишения свободы и пяти годам ссылки — закончился его гибелью в Чистопольской тюрьме, после 117-дневной голодовки, требованием которой было освобождение всех политических заключённых в СССР. Освобождение политзаключённых действительно началось — в январе 1987 года, через месяц после смерти Марченко.
Монолог Екатерины Великановой — это не «рассказ о жизни знаменитого диссидента». Это свободно излившийся поток памяти о ярком и талантливом человеке в обществе таких же ярких и талантливых людей, на фоне скучной и бесчеловечной эпохи.
Эпохи, которую хотелось бы забыть — да день сегодняшний не позволяет.
А. Д.
Кем мы с Анатолием Тихоновичем были друг другу? Это надо бы пояснить — потому что иначе непонятно, почему меня призвали сказать здесь своё слово.
Сказать, что А.Т. Марченко был вторым мужем моей первой свекрови? Звучит неубедительно. Скажу по-другому.
Мы с А.Т. были члены одной Семьи. Прямо скажем, чудня это была семья, но нам всем она нравилась.
В Семье вроде всё внешне было как у людей, а именно: имелись в наличии дети, родители этих детей, родители родителей и даже, более того, родители тех родителей, которые были родителями тех детей.
Самое старшее поколение в семейной субординации называлось Деды.
Но это не как отцы — мой или твой. Деды — это дедушка Иосиф Аронович, отец Л.И., дед А.Д. и П.М., прадед М.Д. — и бабушка Аллочка, или просто Аллочка, всехняя бабушка и даже прабабушка, но не мать Л.И., хотя и жена дедушки.
(Здесь и далее по тексту — ежели встретятся: А.Т. — Анатолий Тихонович Марченко; Л.И. — Лариса Иосифовна Богораз; А.Д. — Александр Юльевич Даниэль; П.М. — Павел Анатольевич Марченко; М.Д. — Михаил Александрович Даниэль.)
Деды — они были замечательные. На них очень многое держалось. На одном просто факте присутствия.
Потом ушли один за другим. Дедушка Иосиф Аронович — в декабре 1985-го, бабушка Аллочка — в январе 1986-го, не дождавшись сороковин.
А.Т. дедов не просто уважал (как положено человеку из рабочей, а в прошлом — из крестьянской семьи), — любил как родных; а если, с точки зрения Л.И., что-то было не так и она жаловалась, говорил:
— Брось, Ларка. Мы в их годы ещё чудней будем1 .
С меньшими детьми, Миш-Пашами, тоже было нетривиально. М.Д. (1972 г.р.) и П.М. (1973 г.р.) были абсолютно в одной весовой категории, но при этом один приходился дядей другому (племянник был на полгода старше. Разумеется, и остался).
Л.И., кому мать из них, а кому бабушка, довольно часто путешествовала с обоими по разным местам: то из Москвы в Чуну2 (и обратно), то по более коротким маршрутам: Таруса–Москва–Таруса, Карабаново–Москва–Карабаново… Она была непоседа.
Бывают люди, которых хлебом не корми — дай высказаться. Тем более — дети же: «Ой, какие они оба у вас, надо же. И похожи-то как! Близнецы? Двойняшки?» А какое похожи — ни сном ни духом. Но ведь надо что-то сказать. Особенно когда тебя не спрашивают.
Не знаю, что им Л.И. отвечала — не могла же молчать в ответ; сюжет-то был не единичный, приставали с завидной регулярностью.
Родила близнецов Я от разных отцов, — пропел как-то раз по этому поводу мой сердечный друг, которого я получила от судьбы взамен мужа. Не знаю, откуда он взял текст. Может, сам сочинил. Он был в ту пору придумщик.
Этот мой друг тоже, кстати, был членом Семьи. То есть это было хитрое членство: когда он приезжал к нам в Москву, он как бы становился членом Семьи, а когда убывал — как бы и из Семьи на это время убывал, не считался. А вот когда его взяли и посадили (давно собирались) — тут он удивительным образом стал действительным членом, но виртуальным, говоря на современном наречии.
Но это другая история, и всему своё время.
Анатолий Марченко на моей памяти провёл на свободе шесть лет: три года Тарусы (1971–1974) и три (1978–1981) Карабанова. Эти шесть лет — годы, когда я могла его видеть, с ним общаться — ну, конечно, время от времени, когда приезжала из Москвы в Тарусу (а потом в Карабаново). Но человек ведь всё время делает вид, что он занят, что у него дела, что ему некогда — так вот и я. Поэтому виделась я с Анатолием Тихоновичем вовсе не часто.
А Таруса — это было чрезвычайно приятное сердцу время и место. Жильё представляло собой нечто вроде барских обносков: дом типа дача, сад, природа и погода… Между прочим, культурная вокруг атмосфера. Правда, не целый дом, а малый его кусочек — приобретённый с тётенькой-антропософкой в придачу. Звали ее Гага́, и ей было оговорено пожизненное пользование. Она была смешная и безобидная, но сюжет, понятное дело, рискованный — эти чудачки-антропософки, если начальники их не трогают, живут, бывает, подолгу. Но это моя склочная сущность здесь проявляется — Анатолий был не просто выше — он был вне мелких соображений в вопросах частной собственности. Гага́ так Гага́, кому мешает, живёт и живёт, всякой птахе надобна ветка.
Собственно говоря, площадь тарусского жилья была очень невелика — для Анатолия вопрос в пользу покупки решило наличие подвала (так он пишет). Он придумал в этом подвале сделать кухню-столовую площадью около 40 метров квадратных.
Идея была блестящая и очень по тому времени современная — но видели бы вы этот подвал. Туда вроде в своё время попала бомба и всё там разворотила. А может, не было бомбы? Может, просто сказал кто-то: «Ну и ну. Как бомба упала». А как, правда, она могла туда попасть — мимо дома?
Так или иначе, в подвале были руины. И тот, кто видел эти руины и бывал потом в той кухне-столовой (я видела, я бывала), уже за одно это преображение пространства должен признать: Анатолий Марченко был человек подвига. Он был созидатель.
Итак, Таруса.
Маленький Паша Марченко совсем ещё маленький. Лестница в подвал, перевоплощённый в кухню-столовую. Л.И., стоя на верхней ступеньке, роняет П.М. Ступенек немного, но лестница крутая. То есть счёт идёт на секунды. Время пошло.
Вообще, к слову, я не знаю ребёнка, которого в младенчестве хоть раз не роняли. Падали: с пеленального стола, из коляски, которая выворачивалась по ходу движения, с кроватки во сне, на ровном месте… Которых не роняли, те сами падали или на них, наоборот, падало что-то. У меня даже возникла мысль, что от этого они, младенцы, умнее становятся, а без этого остаются глупее.
Но А.Т., видимо, был другого мнения.
Вот, значит, выроненный младенец Паша (П.М.) летит. На каменный пол и быстро.
А.Т., бывший об эту пору как раз в подвале и неподалёку от места действия, на счёт раз-два-три успевает поймать летящего и говорит, как всегда, отрывисто и резковато:
— Тебе, Ларка, хорошо, — у тебя ещё один есть.
А.Т. был другой.
Если он выпивал иногда, то портвейн. Почему-то кажется, что закусывал солёным огурцом — но может, я огрубляю.
И ещё — он носил шляпу.
Последний человек, которого я запомнила в профиль и в шляпе, был мой отец3 , лет ему было явно за семьдесят (раньше я просто даже ещё не родилась). В 64-м году отца не стало, после чего я мужчину в шляпе не видела. То есть, разумеется, ходили разные в шляпах — но это были чужие. Чуждые.
А вот А.Т. носил шляпу.
Много позже, когда я прочитала письмо домой своего деда4 , профессора-юриста, актированного по здоровью в августе 1944 года из Севжелдорлага, бедовавшего какое-то время где-то в г. Александрове («101-й километр» — наша общая для всех география), а потом, благодаря какому-то специальному своему удивительному везению, получившего преподавательскую работу в Свердловском университете, — так вот, в том письме он пишет, что совершенно счастлив, потому что наконец-то снова в костюме. И — в галстуке!
Я, честно сказать, не помню, носил ли А.Т. галстук. Наверное, шляпа была у него такой же формой приобщения к цивилизации, к нормальной жизни, как галстук для моего деда.
А вот в костюме А.Т. ходил. В Киржаче, симпатичном городке во Владимирской области, где мы обустроили жизнь Семьи спустя время после окончательного решения карабановского вопроса, вроде даже где-то на чердаке притулился чемодан с этим его костюмом.
Годы идут. Многие ушли. Но ведь порядком и народилось… Мы — Семья. Мы были, и есть, и будем.
Сейчас (и какое-то время уже назад) я понимаю, что А.Т. был красив. И тоже какой-то другой красотой — чеканной, жёсткой, слегка, можно сказать, диковатой, иной вроде как народности — степной, что ли.
Эти его особенные черты, видимо, настолько оказались уникальны и самобытны, что пока не нашли отражения в потомстве: ни в сыне, ни в обоих внуках я не вижу и тени сходства. Похоже, сперва всё перебила древняя еврейская кровь, а потом — совсем тоже неразбавляемо-несгибаемая — маноцковская… (это такая фамилия у матери внуков А.Т.: Маноцкова. Из донских казаков они).
Но, говорят, генетика — хитрая штука. Поэтому, может, в праправнуках вдруг воплотится это уникальное лицо — лицо, не имеющее себе аналогий. И появится мальчик (полагаю, что мальчик, здесь, в этом краю, родятся именно мальчики), про которого скажут: Господи, откуда у него такое лицо? И такой нрав? В кого он?..
Кстати о генетике. Про самого А.Т. я тоже не понимаю, откуда он такой к нам пришел.
Я была знакома с его отцом, так называемым дед-Тихоном5 . Дед Тихон приезжал помочь сыну в строительстве — сначала в Тарусу, потом в Карабаново. Он был, как и А.Т., молчалив и истов в труде — притом что был он, как легко посчитать, не первой уже молодости. Страсть к труду, полагаю, была у него естественной и привычной: человек, всю жизнь вкалывающий физически, не может отказаться от этого образа жизни. Выпивал он, кажется, что нальют (а не портвейн исключительно) — но в меру, без пьянства.
С матерью А.Т.6 я не была знакома. Она (родные помнят) приезжала и в Тарусу, и в Карабаново — но мы с ней не пересеклись. Помню, Л.И., и А.Т., и ребёнок Павел ездили к ней в Джамбул (там они с дед-Тихоном жили) — предъявить бабушке растущего внука.
Так вот, внешне А.Т. с отцом были совсем не похожи. Про мать не знаю, поскольку, повторяю, не видела, но впечатление у меня, что это были совершенно мужские черты, женщине подобный рисунок лица не мог бы достаться.
То есть он и у отца-матери был другой.
Прочла (на днях), что дед Тихон еле умел читать и писать. То же и с матерью Анатолия. Да, конечно, мы все выучили про Ломоносова пешком в лаптях и в университет — но каждый раз это сшибает с ног, особенно если речь о современнике. Поймите, тут дом от книжных шкафов ломится, а ты дурью маешься, думаешь что-то сам из себя, уходят минуты, дни, годы… А у него ведь ни единой книги в его барабинском детстве, похоже, не было — ни на полке, ни на клеёнке, а рядом стакан жидкого чая, ни под подушкой. Ни истории про Тимура с его командой, ни сказки о Попе и его Балде.
А стал — читатель. Правда, начал он не с Тимура и не с Балды, а прямиком с В.И. Ленина. Времени у этого человека было в обрез, он это знал — и на пустяки (по его чёткому, для себя выработанному представлению) не разменивался. Он всегда знал, чего он хочет, что ему надо, что и кому он должен.
А.Т. меня любил. Может, лучше сказать, выделял. Я бы сама до этого не додумалась — мне Л.И. говорила.
Да и за что, вообще говоря, было ему меня любить? Мы с ним, с А.Т., совсем немного даже и разговаривали…
А может, за то и любил, кстати, что я к нему с разговорами не приставала?
Сам-то он был молчун.
Так или иначе, по словам Л.И., в строящемся карабановском доме мне была именно А.Т. (не ею) запланирована комната на втором этаже, угловая, с окном на сад. Причём персонально мне, Кате, а не Кате с кем-то — таким или этаким. Согласитесь, большое уважение Кате. Прошли десятилетия, как дом взорвали, раздолбали, превратили в ничто — но я помню.
Построить дом, родить сына, посадить дерево. Прописная истина. Каждый знает — и А.Т. знал.
Ну, к садоводству и огородничеству он был, кажется, равнодушен, вместо сельхозработ выбрал иное: быть свидетелем, оставить после себя письменный документ. Текст.
И вот он, когда не сидел в тюрьме, он днями строил, а писал, видимо, по ночам. Писал, как бы это сказать, — не напоказ, а тайком, подпольно. Не только потому, что таился от соглядатаев — он и в Семье эту свою позицию «писатель за письменным столом» не афишировал. Я, во всяком случае, никогда А.Т. за этим делом не видела и прямо скажу: я не знаю, работал ли он рукописно или стучал на пишущей машинке… Скорее первое. Потому что, во-первых, рукой писать — дело тихое, а во-вторых, при регулярности обысков был очевидный и острый дефицит пишущих машинок.
Дальше.
Его работа была строить; их работа — ломать. Ломали с размахом, от всего ихнего поганого сердца; с гиканьем, свистом и улюлюканьем. Так может крушить идиот, мычащий, пускающий слюни.
Тарусский дом снесли, правда, более-менее в рамках приличия, но подло — под предлогом «благоустройства города» (сперва вынеся решение о сносе канализационной системы как незаконного сооружения — анекдот, правда ведь?).
Интересно, куда они дели Гагу — она, Божий одуванчик, вообще была ни при чём, ей-то за что досталось?
Его работа была — писать; работа его оппонентов — прийти-найти-отобрать написанное. Анатолий был сильный человек. Скала. Противник-мозгляк брал количеством и простым, но безотказным приёмом: шварк — и шахматные фигуры летят с доски. Поиграли и будет. Известный жанр. Так и жили: с переменным успехом. Кто победил? Вот перед нами три тома7 — законченных произведений, набросков, вариантов. Писем-требований, писем-деклараций. Никогда — просьб.
В середине 90-х, когда в нашем подразделении наступило кратковременное послабление режима, представители Семьи были допущены к последнему следственному делу А.Т., и там обнаружены были многочисленные рукописи — и эти рукописи были возвращены. (Не припомню, чтобы с извинениями.)
Благодарение судьбе — у них отчётность. Бумаги не жгут до поры до времени; складывают и подшивают.
Из истории отношений «А.Т. и они» одна смешная.
Как-то раз пришли они в карабановский дом с обыском. Они, думаю, рассчитывали обычно так: вот, он уже что-то успел опять настрочить — а мы опять придём-заберём. Поначалу, так принято было, говорят: «Отдавайте добровольно, что есть». А.Т. им в ответ: «Пошли». Ну, они и пошли, чуть не вприпрыжку на радостях. Шли они, шли — и привёл их А.Т. в самую глушь, лесную и непроглядную. А.Т. в сапогах выше колена резиновых, а они в штиблетах, с утра начищенных. Терпение лопнуло у них, орут: «Где?!» А А.Т. (это было второе у него слово для них — после «пошли»): «Забыл». И туда дорогу забыл, и назад; и выводите сами, раз вам надо… Несколько часов, помнится, они у него по лесу шастали. Как не убили?..
Стройку в Карабаново я помню хорошо. Вначале был пройден нулевой цикл — А.Т. соорудил подвал — теперь уже именно подвал, а не кухню в подвале; и был этот подвал таков, что можно было его, думаю, использовать как бомбоубежище (на случай военных действий).
Потом пошли стены. Толщиной не менее чем в два с половиной кирпича — разумеется, не было кирпича, откуда? Отливалось из бетона, а бетон А.Т. заправлял всем имеющимся вокруг металлоломом — получалась совершенно непрошибаемая железобетонная конструкция. Уже под крышу подвёл — тут его и забрали, в марте 81-го, в шестой и последний раз.
Потом дом взорвали — динамитом. Трудно им было — но справились. Помнится, говорили, у соседей повылетали стёкла. Но как-то умно взрывали: избушка, в которой мы все, кто постоянно, а кто наездами, обитали, — это ж была по документам частная собственность, оформленная официально, его и Л.И. — умудрилась не пострадать и впоследствии какое-то время использовалась нами по прямому своему назначению, как жильё то есть.
Сразу за взрывом из этой нашей избушки порастащили что могли перепуганные насмерть соседи — ну, знаете, что обычно тащат: сахар-крупу-макароны; кастрюльку-сковородку; варенье. Наверное, ими было посчитано как компенсация за испуг и за стёкла.
Самое начало 80-х вообще можно рассматривать как агонию дикого, агрессивного, безумного зверя.
Летом 80-го получила срок моя сестра Татьяна Великанова8 . В 81-м посадили и осудили Арсения Рогинского9 — по смешной, не выдерживающей критики уголовной статье. В марте 81-го Анатолий Марченко был арестован, а в сентябре получил 10 лет строгого режима и 5 ссылки.
Хочу добавить, что в августе 1980 года с моей матерью, Н.А. Великановой10 , случился тяжелейший инсульт. И я этот сюжет тоже на их счёт вписываю: во-первых, не сидела бы Татьяна в тюрьме — мама, может, ещё пожила бы — потихоньку и в добром здравии. А не стала бы инвалидом, возвращённым нашими, детей и друзей, усилиями с того уже почти света. А во-вторых, это такой, я считаю, специальный открытый счёт, куда любой из нас может любую свою беду записать — и всё будет мало.
С Анатолием Марченко они играли на этот раз в открытую: антисоветская агитация и пропаганда, ст. 70 УК РФ. Не какое-то иезуитское «за нарушение паспортного режима». Может, кто-то из них наконец внимательно прочитал, что он пишет.
И срок ему дали сам по себе убийственный, и условия ему были созданы те ещё (то и дело — карцер, а потом и вовсе тюрьма).
Но когда летом 1986 года мы получили весть о бессрочной голодовке А.Т. — это было уже сверх всякой меры. Требование «освободить всех политзаключённых» ставило жирную точку в судьбе А.Т. — так каждому из нас тогда ясно виделось. Когда зэк предъявляет абсолютно невыполнимое требование, причём такой зэк, как Анатолий Марченко, — это прочитывается однозначно, без вариантов: конец. Обрыв кадра.
Помню, мы узнали о голодовке в Карабаново, сидели на солнышке на штабеле старых брёвен, было тепло, мирно и хорошо пахло мелкой какой-то жизнью — травой, насекомыми… Когда и как Л.И. узнала о голодовке? Каким-то очевидно потайным образом — но я забыла, за сколько дней до её начала. Думаю, в последних числах июля.
Ну, что тут скажешь? Идут день за днём, месяц за месяцем — А.Т. голодает и от требования своего не отказывается. То есть чистой воды самоубийство.
Конечно, в воздухе того времени носились флюиды — но представить себе сколько-нибудь всерьёз, что они возьмут да и выпустят — ну, не всех политзэков, но хотя б одного-двух-трёх… Немыслимо. У кого рефлекс по жизни хватательный, тот и будет хватать — до самыя смерти. Иной, говорят, даже подыхает, вцепившись в кусок мёртвой хваткой.
Между тем мы, Семья, близкие, должны были бы лучше знать — правильнее, наверное, сказать, чувствовать — мотивации поведения А.Т. Да, он был человеком моноидеи, можно даже сказать, фанатиком, но его фанатизм, его моноидея безусловно были ориентированы на жизнь. Попросту говоря, ни о каком акте демонстративного лишения себя жизни в случае с А.Т. невозможно помыслить.
Конечно, от них смердело. Они мёрли один за другим — «на таком-то году жизни, после тяжёлой и продолжительной болезни».
Мы здесь, на свободе (ну, на воле) жили-ходили-пили и ели. Осязали и обоняли. Может, мы что-то и чувствовали — но чутью своему не верили.
А А.Т. — он ведь что-то знал. Что-то видел — сквозь тюремные стены. Что-то до него доносилось — из дверного глазка? Из кормушки, вместе с миской баланды?
Вообще-то, как всякий повышенно брезгливый человек (таких формирует зона), он, возможно, обладал куда более чутким, чем другие, обонянием. Наверно, он что-то унюхал.
Плюс к тому он, говорят, умел читать газеты. Эту паршивую вонючую советскую прессу, которую он в огромном количестве, хоть и с опозданием, получал, — он читал и что-то там вычитал, принял к сведению — и пошёл на них, стенка на стенку, один против своры.
В марте 1985 года к нам пришёл добрый барин Михаил Сергеевич. Через год и пять месяцев А.Т. объявляет голодовку и выдвигает своё, казалось бы, безумное требование.
А может, он, А.Т., к этому явлению (новый генсек и его реформы) всё это время принюхивался?
И вот он шлёт этому новому генсеку послание — месседж: Освободите политзаключённых. Вы же на самом деле хотите это сделать. А я буду голодать до той поры, пока Вы этого не сделаете. Для меня это единственный способ сделать так, чтобы Вы услышали.
Только не рассчитал А.Т., что до генсеков письма доходят с большим опозданием — если вообще доходят.
Л.И. чуть ли не накануне гибели А.Т. получила от него письмо. Случилось так, что оно утрачено. А.Д. запомнил что-то про сало с мёдом; мне врезалось в память «Ларка, мы победили!». Он снял голодовку. Что он узнал? Какие доказательства ему предъявили? На слово он бы им не поверил.
Кто-то мне говорил, что у М.С. Горбачёва спросили, как же так случилось, что Анатолий Марченко погиб в Чистопольской тюрьме — за неделю до возвращения Академика из горьковской ссылки («Завтра Вам позвонят» — ну, известный сюжет). И был получен ответ, говорят: «Я не знал».
Неправильный ответ. Должен был знать. Плохо.
Действующие лица:
АНАТОЛИЙ ТИХОНОВИЧ МАРЧЕНКО (1938–1986).
ЛАРИСА ИОСИФОВНА БОГОРАЗ (1929–2004).
Александр Юльевич Даниэль, род. 11 марта 1951года, по образованию математик; в 70–80 годах прошлого века принимал участие в ряде неподцензурных изданий; по роду деятельности в настоящее время — что-то вроде историка (так сформулировано самим А.Д.).
Арсений Борисович Рогинский (30.03.1946, Вельск Архангельской обл., —18.12.2017 Израиль). Окончательно принят в Семью вскоре после освобождения из лагеря и переезда в Москву (вторая половина 80-х).
Павел Анатольевич Марченко — род. 15 марта 1973 года, отец двоих сыновей (Иосиф и Яков); менеджер.
Михаил Александрович Даниэль — род. 13 сентября 1972 года, отец двух дочерей (Фаина и Рахиль) и сына (Юлий); лингвист, профессор Высшей школы экономики.
Алла Зимина (Ольга Григорьевна Олсуфьева) (1903, с. Козлово Зарайского р-на Рязанской обл. — 1986, Москва).
Актриса, поэт; жанр — авторская песня. Арестована и осуждена в 1936 году за подготовку террористического акта. Справка о реабилитации от 24 января 1957 года — о прекращении дела производством за недоказанностью обвинения.
http://www.allazimina.ru/; http://shanson-e.tk/forum/showthread. php?t=66299
http://www.bard.ru/html/Zimina_A..htm.
Иосиф Аронович Богораз (1896, г. Овруч Волынской губ. — 1985, Москва). Экономист, сотрудник Госплана УССР. Арестован и осуждён в 1936 году по обвинению в троцкистской деятельности. На Воркуте, отбывая срок, был заведующим аптекобазой: в молодые ещё годы, в Овруче, работал помощником аптекаря — и эта его вторая профессия, возможно, спасла ему жизнь в лагере. В конце 50-х (из соображений экономических) получил высшее образование — фармацевта. Писал прозу.
Справка о реабилитации от 29 августа 1956 года — о прекращении дела за отсутствием состава преступления.
По разным интернет-ссылкам на дочь (Лариса Богораз) и жену (Алла Зимина) можно собрать некоторые сведения об этом уникальном по скромности и другим замечательным душевным качествам человеке. Например, здесь: https://www.liveinternet.ru/users/agoll/post303486142/. Или — здесь: http://www.allazimina.ru/
Гага — в настоящее время мы ничего определённого не можем сказать об этом персонаже, кроме того, что полное имя её было Гали Георгиевна (даже, возможно, Галли), что проживала она в Тарусе, действительно была последовательницей учения Р. Штейнера, имела какое-то родственное отношение к художнику В.В. Журавлёву. Приносим извинение за сугубую неполноту картины и обещаем в ближайшее время заняться уточнением биографических данных этой достаточно яркой, по воспоминаниям Семьи, особы. Более того, уже понемногу занимаемся.
ИСПОЛНИТЕЛЬ:
Екатерина Михайловна Великанова, род.. 14 октября 1948 года; не привлекалась, беспартийная, образование высшее.
ОСВЕТИТЕЛЬ, ОФОРМИТЕЛЬ, СУФЛЁР, ГРИМЁР И РАБОЧИЙ СЦЕНЫ:
Александр Юльевич Даниэль, род. 11 марта 1951 года, образование высшее, беспартийный, не привлекался.
1 Не довелось: когда он погиб, ему не было пятидесяти.
2 Посёлок в Иркутской области, место ссылки сначала Ларисы Богораз, позже — Анатолия Марченко.
3 Михаил Андреевич Великанов (1879–1964). Учёный-гидролог, член-корреспондент АН СССР (1939).
4 Александр Маркович Винавер (1883–1947). Учёный-правовед, специалист по римскому праву и цивилистике.
5 Тихон Акимович Марченко — помощник машиниста; родился около 1907 года, умер за год до гибели сына.
6 Елена Васильевна Марченко — разнорабочая; родилась около 1910 года; умерла через пару лет после гибели сына.
7 Марченко А.Т. Мы здесь живём. В 3-х томах. М., Новое издательство, 2018.
8 Татьяна Михайловна Великанова (1932 –2002), закончила мехмат МГУ в 1954 году, работала учительницей в сельской школе на Урале, по возвращении в Москву — программист-математик. С 1970 года — организатор издания неподцензурного информационного бюллетеня «Хроника текущих событий». В августе 1980 года приговорена Мосгорсудом к 4 годам лагерей и 5 годам ссылки (ст. 70 УК РСФСР). До декабря 1987 года она отказывалась принять помилование и оставалась на месте ссылки (полуостров Мангышлак, Казахстан). Последние годы жизни посвятила себя преподаванию математики в школе.
9 Арсений Борисович Рогинский (1946–2017) — российский историк и общественный деятель; председатель правления общества «Мемориал». Провёл 4 года (1981–1985) в уголовных лагерях по сфальсифицированному обвинению. Фактически — за издание с группой друзей-единомышленников неподцензурного исторического сборника «Память».
10 Наталья Александровна Великанова (1911–1984), жена М.А. Великанова, урожд. Винавер, мать семерых детей, по найму никогда не работала (её собственная формулировка).