Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2018
Об авторе | Михаил Михайлович Шелехов
родился в 1954 году на Полесье, окончил БГУ (Минск), Высшие курсы сценаристов и
режиссеров (Москва), ВЛК при Литинституте им. А.М. Горького. Поэт, прозаик,
киносценарист. Работал на телевидении, главным редактором киностудии «Беларусьфильм». Автор пяти поэтических книг, пяти сценариев
полнометражных художественных фильмов. Лауреат кинематографических премий,
среди которых премия им. А.М. Горького (1988) и золотая медаль им. А. Довженко
(1990), лауреат Русской премии (2012). Живет и работает в Минске ночным
сторожем детского сада.
Танго в четыре руки
Море играет зелёным конём — то
встанет, а то бегом.
Две сестры в четыре руки играют в саду танго.
В этом загородном саду слушает, не дыша,
Виноградную мучая кисть, и моя душа.
Море шумит. Эвкалипты спят в чёрных
перьях небес.
Кто-то пробует повторять под револьверный треск.
Кто-то пробует повторять, рубит зелёный сад.
Я не пробую повторять. Я ем виноград.
Они играют в четыре руки. И за ними
трудно поспеть.
Одна из них Хозяйка-Жизнь, а другая Хозяйка-Смерть.
Чёрные клавиши, белые клавиши. А педалей две.
Роза на плече у одной. У другой нож в рукаве.
Они играют в четыре руки — в
загородном саду.
Море играет шаля, в черепки. Ветер шатает звезду.
Они играют в четыре руки. Каждый в сестёр влюблен.
И раздаются стволов хлопки и шампанского звон.
Они играют. А мимо них несут из дома
гостей.
Море шумит на путях своих, будет много костей.
Я смотрю на Хозяйку-Смерть и на Хозяйку-Жизнь.
Нет, за ними мне не поспеть. Рву виноградную кисть.
А наверху звезда молода, да скоро и
ей лететь.
Разыгралась Хозяйка-Жизнь, а с нею Хозяйка-смерть.
Им бы порознь своё играть. Но сегодня такой концерт.
В этом загородном саду всё больше пустых мест.
Гости уходят. И все ушли. Прекрасны,
юны, легки.
А море играет хозяйкам земли в четыре зелёных руки.
Море играет в тысячу рук. Да всё
равно не поспеть.
Когда играет Хозяйка-Жизнь, но громче Хозяйка-Смерть.
Пусто в загородном саду. Море и
тишина.
Видел когда-то я тут звезду. Где же теперь она?
Я играю в четыре руки — с ветром, тревожа сад.
Да отщипываю с тоски дымчатый виноград.
Старый герб
В полночь, когда начинают ходить
предметы,
И не рискуешь нарваться на человека,
В тихом доме на окраине лета
Я танцую одинокий танец ночлега.
Танец старинный, тяжёлая сарабанда.
Ходят по кругу вещи в моей гостиной.
И танцует на окошке моя команда —
Камешек дикий и ветка рдяной рябины.
И танцует без серебряных струн
гитара,
Два огарка свечей и духов флаконы,
И кресты цветов, голубых и старых,
И браслеты, что ты позабыла спросонок.
И танцует воздух — ярче фиалок,
И шкатулка, в которой хранится вата,
И, как тени в глубокой воде русалок,
Тысячи глаз твоих, весёлых и виноватых.
И танцует рыцарский герб в
веснушках,
Старое зеркало, что грустно полно тобою.
И стучится танец в глиняных кружках,
Где остались губы с алой каймою.
Имя твоё сходит с бумаги яркой,
Падает сердце — тысячью звёзд со стенок.
Я танцую танец свечных огарков,
Танец одинокой души во вселенной.
Клич твой индейский слышу за гребнем лета.
Мне в четырёх стенах нет без тебя ночлега.
В полночь, когда начинают ходить предметы
И не рискуешь нарваться на человека.
Gorky-жизнь
Пойду, пойду на Gorky-стрит,
Печалию объят.
А по углам везде стоит
Дешёвый шоколад.
Его куси,
его в такси,
И вдоль, и поперёк.
Но горький он по всей Руси,
И русский Gorky мёд.
И Gorky
соль, и Gorky ум,
И Gorky, Gorky дождь.
А дальше — в Горках, как самум,
Наш дико Gorky вождь.
О, Gorky
Русь! О Gorky век!
О Gorky шоколад.
О Gorky русский человек,
Сладчайший Богу брат.
Ночь
Тихо шаркая, баба ко мне подойдёт,
Поглядит и на волосы дунет:
— Ничего, — забормочет, — и этот сойдёт.
И три раза на сторону сплюнет.
— Ты чего? Озверела, старуха, совсем!
Отпусти мою душу живою.
Я с лихвою не жил, я с лихвою не пел.
Я вернусь к тебе, баба, с лихвою.
— А чего тебе надо на свете понять?
Всё едино и будет едино.
Где всё проклято — проклято будет опять.
Где любимо — и будет любимо.
И завесит каким-то горбатым платком
По округе источники света.
— Отойди! — закричу. — Я ещё ни о чём
Не спросил. И не знаю ответа.
— Не греши на величие мира, поэт.
Чтобы музыка ярче звучала,
Где известен ответ — там и будет ответ.
Нет его — где его не бывало.
Тихо шаркая, баба часы заведёт,
Поглядит и на волосы дунет:
— Ничего, — забормочет, — и этот сойдёт.
И три раза на сторону сплюнет.
Путеводитель
Это кто? — Путеводитель. — А чего
так поздно? — Надо.
И нечаянный проситель заявляется в мой дом.
То ли он телохранитель. То ли он посланец ада.
То ли шляться он любитель. Обмозгуется потом.
Но молчит ночной будильник. И
разгадывай приблуду.
Если он шпагоглотатель, так нажрался всяких шпаг.
То ли он хранитель яда. То ли продаватель чуда.
То ли ворователь чада. Нету чада. И аншлаг.
Он сказал — путеводитель. Только
врут всегда словами.
Это чтобы оглоушить. Это чтобы я пустил.
Никуда уже не надо. Я на дне природы житель.
Я ещё не протоплазма. Но уже не крокодил.
Кофе будешь? — Кофе буду. Вместо
сахара изюму
Насыпаю на сосновый и такой весёлый стол.
Кофе пити, не курити,
ничего не говорити.
И ногой стучати в ногу. Хорошо. Не балабол.
Сколько их прошло ночами через дом —
чужих и нищих,
Длинноносых, чёрных, диких, не глядящих на меня.
Вот такой мне выпал домик. На заброшенном кладбище.
На военном пепелище. На костях иного дня.
И встречаю-провожаю, чаем чёрным
угощаю,
Я в кастрюле на два литра для себя его варю.
И молчу, ногой качаю, разъяснения не чаю,
Курагу, изюм и финик сыплю в очередь свою.
Посидят, да и исчезнут. Только холод
некой бездны
Налетит и ухмыльнётся. И растает в темноте.
Я давно не сплю ночами. Спать ночами бесполезно.
Я, конечно, не железный. Но воспитан в доброте.
То ли люди, то ли звери через дом
идут, как в двери,
И живу я приживалом, как вратарник при вратах.
Чай гоняти. И молчати. И
ногой, ногой качати.
И навеки провожати. Не испытывая страх.
Все прошли — не воротились.
Просидели — промолчали.
Море чаю перепили. И пропали. В тьму и свет.
Это кладбище ночами, через дом идёт ночами,
Не какими-нить костями, а гостями — лучше нет.
Жили-были, жили-были. А однажды всех
убили
И в песочек положили в три-четыре этажа.
Но могущественный кто-то их востребовал из пыли.
И пошло за телом тело, за душой пошла душа.
И с седою бородою я однажды дом
закрою.
И протоптанной дорожкой я исчезну невзначай.
Это кто? — Путеводитель — скажет дом в ночи герою.
Где хозяин? — Не вернётся. Сам вари, бродяга, чай.