Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2018
Об авторе | Игорь Анатольевич Огнев родился в Башкирии в 1941 году, в 1970-х был спецкорреспондентом журнала «Экономика и организация промышленного производства» («ЭКО») Сибирского отделения Академии Наук, затем работал в центральной прессе, занимаясь социально-экономической аналитикой. Автор «Знамени» с 2012 года, последняя публикация — «Портрет элиты» (2016, № 8).
Россия есть едва ли не единственное
государство,
которое никогда не имело (и,
по всей вероятности,
никогда не будет иметь) политической революции.
Николай Данилевский
Умом Россию не понять,
Аршином общим не
измерить,
У
ней особенная стать,
В Россию можно только
верить.
Федор Тютчев
Два года назад как-то незаметно прошел один юбилей — четверть века новой России. В минувшем году отметили второй: сто лет событию, которое одни россияне называют торжественно — Великой Октябрьской революцией, другие уничижительно — октябрьским переворотом.
Наверное, революции — неизбежные этапы развития некоторых стран. Но вряд ли есть страна, подобная России, траекторию движения которой с интервалом в семьдесят лет две революции разворачивали бы в противоположных направлениях. Поэтому так интересно проанализировать, что стало с российским обществом в результате двух исторических разворотов. «Вся историческая аналогия, — писал Данилевский в своей знаменитой книге “Россия и Европа” в 1868 году, — говорит, что и славянское племя, подобно своим старшим на пути развития арийским братьям, может и должно образовать свою самобытную цивилизацию.» И не одно- и не двусоставную, как греческая или германо-романская. К религиозной и культурной деятельности (куда автор, кроме эстетически-художественной, включал и научно-технологическую) примкнет политическая и общественно-экономическая. В сумме это будет, заключал ученый, самая полная из всех существовавших до того времени цивилизаций.
НАСЛЕДНИКИ ИСТОРИЧЕСКОГО ТУПИКА
Никогда я не разделял идеи славянофилов про особый путь России. А по поводу Данилевского была особая настороженность. Один из основателей цивилизационного подхода, он, ботаник по основному образованию, как и все позитивисты, считал, что человечество живет по законам природы. И людские сообщества развиваются по траекториям, в основе которых лежат некие социологические формулы. В случае Данилевского — это знаменитая уваровская триада «самодержавие, православие, народность». Но если химический или физический опыт проверяют при одинаковых параметрах, то в истории даже одной страны не найти ситуаций, похожих как две капли воды. Причина одна: судьбы стран определяют идеи и люди, отличающиеся из века в век. Уже поэтому триада Уварова не годится служить главной исторической платформой, определяющей судьбу России.
Но, когда в 1991 году я перечитал книгу Данилевского, переизданную после многолетнего перерыва, оптимизм автора совпал с общей эйфорией общества, жаждавшего перемен. И мне, наивному, показалось: может, теперь-то появятся условия возврата на прерванную в 1917 году, пусть не славянофильскую, но многообещающую траекторию развития. Данилевский видел в русских «духовное и политическое здоровье… отсутствие властолюбия и отвращение вмешиваться в то, в чем он (русский народ. — Прим. ред.) считает себя некомпетентным». И наконец, писал он, «едва ли существовал и существует народ, способный вынести большую долю свободы, чем народ русский, имеющий менее склонности злоупотреблять ею».
Взглянем на первую основу предполагаемой славянской цивилизации — политическую. Под ней Данилевский понимал «отношения людей между собой как членов одного народного целого и отношения этого целого к другим народам». Похоже, эта опора опасно качается.
Да, за советское время люди, приученные рассчитывать не столько на себя, сколько на государство, изменились. Но хотелось верить: сменится два-три поколения, и мы вновь увидим качества народа, описанные Данилевским.
Минула четверть века, выросли новые люди. И что? «Мы назвали первокурсникам 1917, 1937, 1991 и 1993 годы. Спросили, с чем эти даты у них ассоциируются, — рассказала «Газете.Ru» о результатах двух опросов с интервалом чуть больше года Валерия Касамара, завлаб политических исследований НИУ ВШЭ. — Даже 1917 год вызвал проблемы. Далеко не все говорят, что это год революции. Отвечают: расстрел царской семьи, Первая мировая, что-то еще… Ленин, что удивительно, вообще не звучит. Перестройку никто не помнит, развал Союза случился в какой-то пуще, “про которую еще песня есть”…
Это поколение научилось потреблять, брать, но совершенно не готово отдавать, вкладывать, брать на себя ответственность или даже рисковать, — продолжает Касамара. — Особенно это касается студентов престижных вузов из благополучных семей. Родители их одели, повозили по миру, развлекли. У них и желаний-то немного, не говоря о жажде хвататься за жизнь зубами. Это путинское поколение.
Только трое из ста тридцати студентов в углубленных интервью так или иначе сказали социологам: через пятнадцать лет наше поколение будет определять жизнь в стране, и мы постараемся сделать ее лучше. Остальные говорят, что все зависит от нового лидера, многие думают, что он будет пожестче Путина, которого они все поддерживают. Правда, аргумент у них один: “Путин сказал”. Других нет, поскольку не умеют выстраивать причинно-следственные связи. А эта беспомощность — оттого, что практически нет навыка чтения книг. Они общаются и даже домашние задания делают “ВКонтакте”… Перемен студенты не хотят, — продолжает Касамара. — Когда молодой человек понимает, что из всех социальных лифтов движется только один, выбор невелик: буду оппозиционным — окажусь нигде, буду лояльным — сделаю карьеру.
Но опасения у молодых все же есть. На первом месте — запрет выезда за рубеж. На втором — вторжение государства в личную жизнь. Например, засилье православия нарушит свободу вероисповедания. На третьем месте — серьезная цензура в Интернете: “Пакет Яровой приняли, и я чувствую себя менее комфортно”.
Этот портрет студентов наших элитных вузов лишь в нюансах отличается от результатов более широкого исследования Института социологии РАН о ценностях молодежи России и Китая. Не обошлось без сенсации: в том, что мы не европейцы, признались 48% наших, а близость к европейскому обществу ощущают только 18%. У большинства силен запрос на особый путь России. Но не стоит искать здесь переклички с Данилевским (молодые о нем и не слышали). Это результат госпропаганды. И — страшного падения образовательно-культурного уровня.
Сегодня до нас дошло: определение «самая читающая нация», которым щеголяли в советское время партийные пропагандисты, было легким преувеличением. Но нынешняя ситуация превзошла ожидания. Народ вернулся на век назад, и вновь обрела актуальность цитата Ленина: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Правда, в полном виде она имеет несколько иной смысл: «Пока народ безграмотен, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк».
Налицо очередной российский парадокс: при формально поголовной грамотности население в культурологическом смысле примитивно. Я имею в виду, что, по замерам киноведов, 80% уже двадцать лет неотрывно поглощает телесериалы. Идут они исключительно в прайм-тайм, а бесспорно ценное кино можно смотреть лишь за полночь — если здоровье позволяет и утром не вставать на работу. «Ежегодно в производстве находится 750–850 лент, — говорил главный редактор журнала “Искусство кино” Даниил Дондурей. — По их количеству мы обогнали Китай.» Ну, хоть в чем-то…
А теперь внимание: из двенадцати групп киногероев самая многочисленная, около трети — силовики. «Герой должен получить от государства некий символический мандат, — говорит сценарист Александр Молчанов. — Исключения редки. Положительный герой — только человек в погонах. Коммерсант — всегда вор или неудачник, и в конце истории он может вернуться на работу в какое-то госучреждение.»
«Если необразованные слои ассоциируют западные ценности с обществом потребления, — комментирует опросы молодежи старший научный сотрудник Института социологии РАН Светлана Марева, — то, чем образованнее молодой человек, тем больше он понимает про институты государства и нормы общественной жизни, сформировавшие “западный путь”, и что их сложно привить современной России.»
Молодые недалеко ушли от родителей. Согласно опросу «Левада-центра», в июле 2016 года 64% россиян не чувствовали ответственности за происходящее в стране. Эта доля растет. 73% уверены, что не могут влиять на ситуацию в государстве, и лишь 5% сказали: от нас что-то зависит. С другой стороны, в ноябре 2016 года 33% опрошенных заявили, что собственное материальное благополучие им важнее государственного строя. Годом ранее так думали всего 27%. То есть, люди не видят взаимосвязи того и другого. Но некоторые начинают прозревать. На вопрос «Левада-центра»: «Когда вы слышите об особом российском пути, что, прежде всего, приходит вам на ум?» — в ноябре 2016 года 29% отвечали: такое экономическое развитие страны, когда власти больше заботятся о населении, чем об интересах «хозяев жизни». Годом ранее такого мнения придерживалось 20%.
Коммунисты семьдесят лет кормили советский народ байками о светлом будущем и завели в исторический тупик. Что происходит с постсоветским поколением, уже ясно. Настораживают выводы социологов о том, что «расхождение системы ценностей всей молодежи и самого старшего поколения некритичное».
В обществе сильны пережитки язычества, магическое сознание. Это странно: ведь российские, а потом и советские ученые весьма преуспели в фундаментальных исследованиях, хотя и не по всем направлениям. Сталинские идеологи узрели, будто открытие неизменности генетического кода противоречит постулатам марксизма-ленинизма. И генетику объявили гулящей девкой империализма, а кибернетику — его же повивальной бабкой. Ученых с аспирантами, занимавшихся этими «лженауками», сажали и расстреливали. Кстати, 48% россиян считают, что при их жизни политические репрессии, аналогичные советским, могут повториться (25% отрицают такую возможность). Люди видят: проявлять гражданские чувства, да еще и трансформировать их в действия, снова опасно. «Охота на ведьм» запущена и развивается по своим законам. По мнению аналитика ФОМ Григория Кертмана, допущение возможности повторения сталинизма почти половиной опрошенных еще не говорит о запуганности населения. «Люди просто знают, что все возможно, и имеют какое-то представление об отечественной истории.»
Ученые СССР и в застенках трудились во имя страны, однако она так и не воспользовалась подготовленной фундаментальными открытиями научно-технической революции середины 1960-х с ее колоссальными возможностями. Многие новейшие технологии, предложенные нашими учеными, широко тиражировались за рубежом. А у нас министерства и предприятия получали сверху планы на следующий год (пятилетку) от уровня, достигнутого в прошлый период, плюс 5–7%. Новейшие технологии в этой системе были страшнее диверсантов: они могли резко поднять производительность труда и снизить себестоимость продукции, выставляя на обозрение высокого начальства колоссальные резервы эффективности. И тогда директивы ввели бы эту эффективность в план как норму. Вот предприятия и доказывали министерствам, а те — Госплану и далее по списку, что новые технологии — сырые, а все резервы использованы. Корабль НТР, натолкнувшись на гранит директивного управления, получил основательные пробоины и залег на дно. Мир уже переходит к технологиям шестого поколения, к цифровой экономике, а в России основу промышленности составляют технологии четвертого уклада — почти вековой давности.
«Вертикаль» добралась до Академии наук: теперь чиновники диктуют ученым, в какие сроки и за какие деньги нужно фундаментально исследовать нечто. Добра, а тем более научных достижений от этих реформ ждать не приходится, и нарастает волна «утечки мозгов» за рубеж. Ситуация с научно-технологической составляющей еще одной цивилизационной основы, по Данилевскому, грозит нам многолетним отставанием.
Беда не только в том, что Россия с начала 1990-х лишилась более двух третей ученых, не говоря о специалистах. Место, оставленное этими эмигрантами, обычно заполняют люди, меняющие лицо общества не в лучшую сторону. «На исходе ресурс естественнонаучного понимания мира, — говорит Лев Гудков, глава “Левада-центра”. — Идет фундаменталистско-религиозная обработка сознания, и в результате люди приходят не к христианским ценностям, а к суевериям и магическим представлениям о мире.» Опрос ВЦИОМа в конце октября 2016-го перевернул мои представления о соотечественниках: более трети верят в колдовство (порчу, сглаз…), 27% из них якобы испытали эти черные силы на себе. В селах доля «пострадавших» выше, чем в столицах. Астрологическим прогнозам верят 36%, в вечную жизнь — 26%. Еще в конце 2014 года эти цифры были на 6–9% меньше.
Почему крепчает маразм? Потому что из-за череды кризисов россияне стали примерно на четверть беднее даже по официальным оценкам. Однако они занижены в 2–4 раза в зависимости от методик. По данным ВШЭ, около 20 миллионов попали в зону депривации: людей лишили возможности удовлетворять элементарные потребности — затруднился доступ к бесплатной медицине, образованию, культурному досугу. А это, как правило, искажает восприятие происходящего в обществе. С 2015 года заметна небывалая тенденция: оценки людей их личного состояния все больше расходятся с представлениями о ситуации в экономике страны: «У меня с деньгами плохо и будет еще хуже, но зато в стране с экономикой все хорошо, а будет еще лучше», — говорят социологам все больше россиян. Такого коллективного помешательства не было с 1998 года.
Влияет ли магическое сознание на общественную активность и экономику? Еще как, уверены специалисты России и США. В католико-протестантской Замбии о росте курса местной валюты по просьбе президента страны молились на всех стадионах — не помогло… Борис Гершман из American University в Вашингтоне, изучавший проблему девятнадцати стран Африки, утверждает: именно вера в сверхъестественное опустила там экономику и не дает подняться из крайней нищеты. Мы катимся в африканском направлении.
С колдунами консолидируется пропаганда, которая в зависимости от текущего момента лепит врагов то из грузин, то из «укрофашистов», то из «америкосов», формируя параноидальную атмосферу в обществе. Та, в свою очередь, разрушает ядро социального капитала: доверие людей друг к другу и к государственным и социальным институтам. В итоге парализуется ценнейший ресурс развития — способность к коллективным действиям ради достижения общей цели. Люди живут сегодняшним днем, завтра — что Бог подаст.
Мешанина мракобесия, страхов и прочих патологий вырождается в гремучую смесь — бомбу агрессии. Посмотрите дискуссии в социальных сетях вокруг фильма «Матильда» или судьбы Исаакиевского собора в Питере. Накал страстей и выражений, граничащих с нецензурными, таков, будто в душах оппонентов идет гражданская война. Врач и писатель из Нижнего Новгорода Анна Андронова по запросу в Сети «не пропустили скорую» получила 64 тысячи результатов. Растет количество убийств за долги, причем суммы в уголовных делах исчисляются несколькими тысячами, а то и сотнями рублей. В 2016 году в стране официально зафиксировано больше 440 тыс. преступлений, совершенных в состоянии опьянения — вдвое больше, чем накануне кризиса 2008–2009 годов. Эксперты говорят о полной деградации общественного сознания, а по официальной статистике МВД число убийств неуклонно сокращается. Увы, по данным директора Центра изучения новых вызовов и угроз национальной безопасности РФ Александра Сухаренко, подвох в том, что низка раскрываемость преступлений, а часть из них просто не регистрируют. В 2016 году таковыми числятся более 983 тыс. Из них 21,8% — тяжких и особо тяжких. В 2015-м спрятали еще больше — 22,5%. Возрождаются доправовые принципы биологического доминирования сильного над слабым без социальных и моральных ограничений.
Конечно, на Руси не перевелись добрые люди: около 6% посылают деньги на дорогие операции незнакомым людям. По данным ВЦИОМ, 5% населения волонтерами участвуют в мероприятиях НКО, еще не имеющих клейма «иностранных агентов». К их деятельности причастны менее 15% россиян за последние два-три года. Мало? Да, в современной России не успела сложиться благотворительная традиция. Но дело еще и в том, что предприниматели, занимаясь благотворительностью, платят налоги с этих сумм дважды. В мире подобной нелепости давно нет, а у нас соответствующий законопроект годами пылится в Госдуме.
Архаике и мракобесию не может противостоять и религия. Я посмотрел опросы ВЦИОМа, ФОМа и «Левады» за последние годы, касающиеся ценностной ориентации и самоидентификации россиян. Главные цифры у всех совпадают. Картина — фантастическая. Православными назвали себя 72–76% опрошенных, при этом 60% из них не считают себя религиозными, а 30% ответили, что Бога нет. Около трети в храмы не ходят, в 2015 году регулярно их посещали и участвовали в церковных таинствах 4%. В 2013 году, для сравнения, 22% христиан (православных и католиков) причащались раз в год или реже, а 14% — несколько раз в год и чаще. Алексей Гражданкин, замдиректора «Левады», считает, что 14% — это и есть действительно верующие.
Российское общество можно назвать православным лишь номинально. При этом «в машинах у всех иконки, в больницах — иконки, всюду иконки. Это массовое явление, которое совершенно не свидетельствует о вере. В голове наших верующих — полная каша», — говорит Наталья Зоркая из «Левады». На Пасху большинство пришедших в храм не участвуют в литургии, а просто ставят свечи, молятся, освящают куличи, заказывают требы и, как правило, смутно представляют себе смысл православного вероучения. Сказывается и другая российская особенность: когда люди видят лидеров страны, стоящих у аналоя со свечками, это диктует моду. На православие, очередную, по Данилевскому, основу славянской цивилизации, не стоит возлагать большие надежды. Во всяком случае — пока.
ВЕРТИКАЛИ, СПИРАЛИ И ЭТАЖЕРКИ
Сегодня Россия — мировой лидер по неравномерному распределению благ. Это ситуация, когда «социальный динамит», достигнув критический массы, приводит к социальному взрыву — вроде бы на ровном месте и без видимых мотивов, как может показаться власти, которая с удовлетворением отмечает снижение инфляции, рост экономики, низкую безработицу и прочие факты недостоверной статистики.
Бюрократические вертикали, спирали и этажерки так виртуозно закручивают потоки информации, что верховная власть не представляет истинного положения дел в России и траекторию движения экономики. Примеров масса, но хватит нескольких.
В 1991 году ВВП России был в три раза больше китайского, сегодня показатель Поднебесной вшестеро выше нашего. При этом власти, часть околовластных экспертов и уважаемые экономисты утверждали, будто ВВП у нас удвоился. Даже я поверил… Неразбериху еще больше запутывают манипуляции с помощью курсовой разницы. «Если ВВП, например, за 2013 год пересчитать в доллары не по рыночному курсу, а по расчетно-инфляционному, — говорит Андрей Мовчан, руководитель экономических программ Московского фонда Карнеги, — то $2,1 трлн превратятся в $1,4 трлн.» Примерно таким был национальный продукт всего СССР в 1990 году, то есть сегодня мы не выходим даже на уровень 1991 года. Шокируют результаты исследований двух крупных сибирских экономистов Григория Ханина и Дмитрия Фомина. Даже в главном кормильце — нефтепроме — ВВП страны, по Росстату, за четверть века вырос на 13,4%, а Ханин и Фомин утверждают: напротив, снизился на 10,2%. В № 7 журнала «Новый мир» за 1987 год была напечатана статья Григория Ханина и Василия Селюнина «Лукавая цифра», просто взорвавшая общество, а теперь вышло ее продолжение, касающееся последующих лет, вплоть до сегодняшнего дня1 . И вот, по Росстату получается, будто основные фонды в сегодняшней России увеличились за четверть века на 50%, а расчеты Ханина и Фомина показывают, что сократились примерно вдвое (за годы Великой Отечественной войны — только на треть). Это равноценно потере 422,5 трлн рублей, пятилетнего ВВП страны!
После этих расчетов неловко читать, как власти высчитывают десятые доли процента, на которые якобы потолстел за минувший год или месяц ВВП, и скромно мечтают максимум о четырех процентах ежегодного роста, да и то через несколько лет. Но «рост или падение ВВП менее 2–3% неинформативны, поскольку остаются в пределах ошибки вычисления или уровня шума», — говорит Андрей Мовчан из фонда Карнеги. Например, в строительстве цены завышаются от 20 до 50%, на сложное технологическое и потребительское оборудование — до 200%. Множество таких «пузырей» надувают валовой продукт, попутно разгоняя инфляцию.
Между тем мечту о 4% роста власти не с потолка сняли. В послании 2016 года Федеральному собранию Путин обозначил цель на рубеже 2019–2020 годов выйти на темпы выше среднемировых. Однако тот ли маяк выбран? Вся штука в том, что в развитых странах чем выше уровень жизни, тем заметнее падают темпы экономики. Материальные ценности заменяются совсем иными. Нам бы мечтать о 6–8% роста, но пороху не хватает.
Перед революциями 1917-го ни либералы, ни консерваторы не сомневались: основа крепости духовных скреп — экономическое благополучие. Тот же Данилевский писал: «Особенно оригинальною чертою впервые осуществленного полного четырехосновного типа славянской цивилизации должно быть удовлетворительное решение общественно-экономических задач». Он будто предвидел, как после шока от поражения в русско-японской войне продолжится рост экономики, начавшийся в 1890-х, и правители Европы с удивлением и даже опаской будут наблюдать за стремительным ростом восточного соседа.
Аграрная реформа Столыпина разрушила общинное землевладение, и сельхозпроизводство к 1913 году увеличилось по сравнению с 1900 годом втрое. После торможения в начале века за 1909–1913 годы производство в разных отраслях увеличилось в 5–13 раз. По средним темпам роста 9% в год Россия обгоняла ведущие страны. В 1918 году планировалось ввести обязательное бесплатное среднее образование, а к 1920-м так называемым всеобучем охватить все население. Школьные учебники истории приучили нас считать все это изобретениями большевиков. Перед Первой мировой был составлен план ГОЭЛРО, также присвоенный большевиками.
О причинах и механизмах октябрьского переворота 1917 года специалисты спорят до сих пор, масса архивов и личные дела пролетарских вождей еще недоступны исследователям, а в последнее время документы опять стали секретить. Знать, есть что скрывать и чего опасаться.
Социалистический эксперимент был обречен. Ленин с его командой не выполнили обещание отдать землю в собственность крестьянам, поэтому в конце 1980-х две трети колхозов-совхозов были убыточны. На дотации аграриям шла почти десятая часть годового валового национального дохода страны. Сравним: в США в это же время дотации фермерам составляли 2,5% — и не годового ВВП, а бюджета. Сегодня россияне располагают 0,4% мировых благ, сущим мизером по сравнению с американцами, у которых — 33,2%.
Коммунисты ликвидировали два основных принципа нормальной рыночной экономики: обмен и диктат потребителя. Вообще есть лишь две логики ведения хозяйства: либо основные средства производства продаются и покупаются по рыночным ценам, либо их распределяют чиновники, и тогда нормальный хозрасчет на предприятиях невозможен. В СССР впервые в истории человечества ввели модель, основанную на обобществленных средствах производства. Последствия были кошмарны. Предприятия не зарабатывали на основные фонды и не покупали их. Формировались группы лоббистов, которые выбивали из министерств, ведомств и Госплана капитальные вложения, на которые и покупалось оборудование по неким средним ценам, не соответствующим реальным затратам. А где распределение и лобби — там взятки и теневая экономика, доля которой к концу 1980-х, по данным экономистов В. Ярошенко и Т. Карякиной, составила 25%, а по данным других исследователей — и за треть валового дохода страны. Пламенные большевики сами породили скупщиков предприятий, выставленных на приватизацию в 1990-е. Поскольку промышленность работала по абстрактным предначертаниям пятилетних планов, а не под заказы предприятий, то к 1988 году станков и прочего невостребованного оборудования на складах Госснаба постепенно скопилось на 470 миллиардов рублей, омертвив более половины годового валового национального дохода страны. Не зря еще в конце 1960-х тогдашний премьер Алексей Косыгин в сердцах воскликнул: «Госплан — главный создатель анархии в стране!».
Косыгин вряд ли читал работы Людвига фон Мизеса, а этот до сих пор недооцененный экономист и философ предвосхитил и обосновал эмоции советского премьера: «…когда не существует рыночных цен на факторы производства… нельзя прибегнуть к калькуляциям для определения результатов прошлых действий или для планирования будущего. Управляющие социалистическим производством… будут править в темноте, как оно и происходит. Неизбежна расточительность в обращении с редкими ресурсами производства, как материальными, так и людскими. Хаос и всеобщая нищета являются неизбежным результатом».
Все случилось по сценарию Мизеса. В конце 1980-х СССР выпускал в 5 раз больше тракторов и в 16 раз больше комбайнов, чем США. В хозяйствах их выстраивали вдоль заборов, поскольку они сразу ломались, а зерно закупалось в Америке и Канаде, в магазинах — шаром покати… Вбухали кучу денег в металлолом, осевший в Госснабе, и поскольку дефицит бюджета взлетел к 30%, конфисковали банковские вклады населения, которые сполна не вернули до сих пор. В 1990-х ввели карточки на продукты…
Нынешние лидеры России — достойные преемники большевиков. Они также не отдали россиянам землю в собственность — слишком выгодный ресурс обогащения чиновников. А в конце октября 2016 года Минэкономразвития выдал прогноз, сулящий стране максимум двадцать лет застоя. Нет ни денег, ни современных технологий, без чего не перевооружить промышленность. Минфин с негодованием этот прогноз опроверг и обнародовал свой, куда более обнадеживающий: стагнация нам обеспечена всего на… восемнадцать лет. И сокращение расходов бюджета до 2034 года: расходы опустятся до уровня 2000 года.
Прогнозы двух ведомств, скорее всего, сбудутся, поскольку добавились санкции. Алексей Кудрин, экс-министр финансов, а ныне глава Центра стратегических разработок (ЦСР), который по заданию президента готовит программу реформ, оценив текущий рост экономики ниже времен застоя в СССР, заявил: «Технологические вызовы перед Россией — намного больше, чем геополитические… Есть риск, что такие страны, как Германия и США, оторвутся навсегда в технологическом плане, а такие, как Россия, могут навсегда отстать».
Начинать реформы Кудрин предлагает с системы государственного управления. Вертикаль власти уже давно и ничем толком не управляет, а только имитирует череду бюрократических телодвижений.
ЦСР в конце 2016 года анализировал причины, из-за которых провалились основные экономические стратегии. Это и знаменитые майские указы президента Путина от 2012 года, и приоритетные проекты по жилью, здоровью, образованию, АПК, а также «Стратегия-2020». Отдельные пункты «Стратегии» исполнены, но вся она — менее чем на треть. Власть почти не притронулась к развитию общественных институтов, реального федерализма и местного самоуправления, новой модели роста экономики. А такие ключевые меры, как сокращение непомерно раздутого госсектора, адаптация расходов бюджета к модернизации и предотвращение «утечки мозгов», не выполнялись вовсе либо разворачивались в противоположном направлении.
Откуда оглушительное фиаско? Во-первых, до сих пор сохраняются идейные разногласия среди самих экспертов. Столыпинский клуб во главе с бизнес-омбудсменом Борисом Титовым, основателем Партии роста, и академиком Сергеем Глазьевым, экономическим советником президента, настаивают на «ручном управлении». Оппоненты резонно возражают: вся экономика так работать не может.
Во-вторых, бревнами лежат административные барьеры и интересы, «а роль премьера в их координации недостаточна», деликатно выражаются эксперты. Кстати, была возможность после отставки Улюкаева слить эти Минфин и Минэк — таких бюрократических монстров, тянущих государство в разные стороны, в нормальных странах нет. Минфин озабочен одним: собрать побольше в бюджет, а Минэк — взять из бюджета и потратить. Минфин аппаратно тяжелее и, как правило, берет верх. Слияние ведомств не только сэкономило бы деньги налогоплательщиков, а, что куда важнее, заставило бы думать о росте экономики. Но такие мысли нашу власть, похоже, не посещают.
Третья причина — противодействие лоббистов и групп влияния. Бороться с этим злом можно и нужно с помощью прямой и представительной демократии. Правда, здесь уже сфера «высокой» политики, куда Центру Кудрина соваться не советуют.
Чтобы сдвинуть экономику с места, нужны инвестиции. Самые мощные и длинные инвестиции в мире предоставляют фонды, государственные и частные. В нашей стране они либо не появились, либо задушены в зародыше. Пенсионные накопления конфискованы пять лет назад, а что дальше делать с этой системой вообще и с фондами в частности — власти обсуждают без конца и результата. Есть еще два государственных фонда: резервный и благосостояния. Когда они создавались по инициативе и под непосредственным патронажем экс-министра финансов Кудрина, целевые назначения заначек прописали, но теперь об этом и поминать нет смысла. В памяти старожилов финансового блока правительства сохранились только названия, а функции затейливо переплелись. Ну, а Резервный фонд приказал долго жить.
Инвестиции формируют в основном три потока: государственные и частные компании, физические лица и зарубежные источники. В условиях санкций на последние рассчитывать не приходится. И что мы видим? Рост должен базироваться на частных инвестициях, считает министр финансов Антон Силуанов. Но в самом увесистом секторе экономики страны — более 70% активов государства. Частными инвестициями там не пахнет, а надежда на то, что госкомпании поддержат даже те мизерные темпы роста, которые обозначил президент, призрачна. Скорее, наоборот. Уже давно значительную долю бюджетной помощи госкомпании не инвестируют, а держат на своих банковских счетах. К этой теме без конца и результата возвращается глава Счетной палаты Голикова. Правительство пытается получить обратно хоть половину дохода от размещения сотен миллиардов в банках, но законопроект пока буксует в коридорах власти.
Равноудаление олигархов в начале «нулевых» заместилось равноприближением госкорпораций. Случилось это потому, что им передали не оптимальную треть экономики страны, как в 2000 году, а все 70% и даже больше. А в этом случае хвост начинает вертеть собакой. Она ворчит, но совладать со столь увесистым хвостом не в силах. Отказалось государство регулировать и зарплаты руководителей госкомпаний и госкорпораций, хотя они растут, невзирая ни на кризис, ни на эффективность. Президент лишь посоветовал «топам» вести себя скромнее. Но стыд не дым, глаза не выест. И правительство сделало приличную мину при сомнительной игре. «Это коммерческие компании, а в бизнесе нельзя регулировать заработную плату», — оправдался глава Минтруда России Максим Топилин. Госкомпании финансируют свои инвестпрограммы за счет бюджета, задирая тарифы, от которых нищает хозяйство страны и население. С начала века, по данным Минэкономразвития, цена газа увеличилась в 15 раз, железнодорожных перевозок — в 10 раз, а водо- и теплоснабжения — аж в 28 раз! За такие деньги можно бы инфраструктуру обновить. Не тут-то было! За пределами нормативных сроков эксплуатации оказалось около 70% инфраструктуры. Недаром то здесь, то там чуть не ежедневно случаются крупные аварии, прорывы на водо- и теплотрассах.
В СТРАНЕ БРАКОВАННЫХ ЗАКОНОВ
И совсем уж озадачивает наш парламент, который принимает в спешке скверные законопроекты и чуть ли не каждый день вносит поправки в законы. К таким выводам пришли эксперты, обсуждая исследование компании «Гарант», выполненное по заказу ЦСР. За период с 1994 по середину 2016 года принято 6,7 тысячи федеральных законов, но лишь 670 из них оказались базовыми. По мнению академика Александра Дынкина, директора НИИ мировой экономики и международных отношений РАН, болезнь институтов государства перешла в хроническую стадию. Ученый приводит факты: за первое полугодие 2000 года вышло 1717 федеральных нормативных актов, а за первое полугодие 2015-го — 5169: по 28 в день, считая выходные. Представьте себе вице-губернатора по экономике и финансам любого региона или среднюю компанию — как им справляться с этаким бумажным потопом?
К чему это приводит? Скажем, обработка контейнера в порту Владивосток зимой 2016 года занимала 72 часа, а в китайском порту Далянь, который южнее примерно на 970 километров, та же операция укладывалась в 18 минут. И так — по всем параметрам госуправления. А время — деньги, в прямом смысле слова. За шесть лет макулатурного творчества чиновников от 30 до 40% нормативно-правовых актов для бизнеса забраковали. В 2016 году лидировал Минтранс — 44% брака; на втором месте Минсельхоз — 37%, на третьем Минфин — 15%. К несчастью, оценки «несбалансированы или противоречат действующему законодательству» и не блокируют принятия документов. Бизнес, по данным Минэка, платит за славное законотворчество ведомств более чем по 2,6 трлн рублей ежегодно, еще и лишаясь возможности что-либо планировать, тем более что поправки в законы, как правило, вносятся в конце года.
Законотворческая свистопляска вводит в ступор всех, в том числе и обывателей: никто не может понять, соблюдает ли он закон. Понятно, что при этом открывается обильное поле жатвы для проверяющих и рэкетиров всех мастей. Лидером нестабильности оказался Кодекс административных нарушений. Далее идут Налоговый, Уголовно-процессуальный и Земельный кодексы. Такое положение «абсолютно фатально для государства и правоприменения», утверждает доктор юридических наук Елена Лукьянова, директор Института правоприменения ВШЭ. «Коллапс», по ее мнению, надо остановить и «несколько лет приводить законы в порядок», поскольку они противоречат друг другу. Но как это сделать, если львиную долю законопроектов «не самого высокого качества» и поправки к ним вносит правительство? «Развивать парламентскую дискуссию с привлечением экспертов и бизнеса» рекомендуют исследователи «Гаранта». Но способен ли на такой подвиг наш парламент? И, опять же, это сфера «высокой политики»…
В СССР политическая монополия «коммунистов и беспартийных», породив чудовищную диктатуру, вознесла на вершины власти людей безликих и замшелых, которые мыслящим рта не давали раскрыть… А у нас?
По оценкам «Левады», разрыв в интеллекте, образовании и кругозоре элиты и народной массы минимален: во власть попадают те, кто не составляет конкуренции в ней пребывающим. Год от года пополнение все хуже, но деградацию государевых людей остановить некому. Госслужба все еще напоминает армию. Более 80% чиновников числят своих начальников чуть ли не богами: они — главный источник знаний и компетенций! Начальники не возражают, но помыкают подчиненными: могут, скажем, дать срочное задание, тут же забыть и дать другое, еще срочнее. В итоге подчиненные не считают своими должностными обязанностями саморазвитие, умение работать в команде, осваивать проектную деятельность.
Сегодня за одно и то же время требуется принимать куда больше решений, чем вчера. Чиновнику не обойтись без умения оперировать новейшими цифровыми технологиями. Но лишь 17% знакомы со средствами процессного моделирования, а четвертая часть вообще не знает, как описываются бизнес-процессы в их организациях, предпочитая работать с обычными текстовыми редакторами и офисными приложениями. Увы, эти инструменты годятся для того, чтобы отправить или принять почту, а не внедрять проектное управление. Из-за технологической безграмотности чиновников сбоит работа многофункциональных центров (МФЦ) и порталов госуслуг. А люди не могут зарегистрировать дом на дачном участке, получить кадастровый номер — и выстраиваются в очереди все к тем же чиновникам, нередко вымогающим взятки. Правительство же вещает о революционном развороте: основным ведомствам предписано переходить на проектный принцип работы, создан проектный офис при правительстве, который должен координировать и проводить мониторинг выполнения приоритетных проектов. Но работа идет еле-еле и крайне неэффективно. А чего ждали? Как говорил любимый вождь тов. Сталин, других писателей у меня для вас нет. Элиты контролируют финансовые потоки и заинтересованы в статус-кво.
Перезрела и другая история. Рулить огромной страной из Москвы невозможно, это показала еще советская практика. Эксперты кричат: давно пора вспомнить о прописанном в Конституции страны федеративном устройстве России и делегировать, наконец, регионам полные полномочия плюс равноценные средства для их реализации. Но сделать это власти до сих пор не осмеливались. А теперь, похоже, поздно. Федерация превратилась в профанацию.
СПЛОШНОЙ СЮР
По данным Росстата, доля банковских инвестиционных кредитов по мировым меркам — сущий мизер. В 2016-м была 8%, теперь, по оценке Счетной палаты, и вовсе скукожилась до 4,3%. Винить банкиров не стоит, уверен главный аналитик Сбербанка Михаил Матовников: «Для чего заемщику брать инвестиционный кредит? Падение производства в среднем составило пять процентов, у заемщиков есть свободные мощности — с какой стати их наращивать? В строительстве и вовсе творится полный ужас…»
Немало грехов у самих банков, но двойственность ситуации налицо. Не банки лоббировали заоблачную контрольную ставку по кредитам. Формально она снизилась, но бизнес платит в 2–3 раза больше. Кстати, среди банкиров, экспертов и представителей власти нет согласия по этому поводу. Соединив аргументы оппонентов, получим весьма затейливую логику. Если еще снижать контрольную ставку — деньги потекут на валютные спекуляции, поскольку не разработаны рентабельные и надежные проекты. А такие проекты не могут породить полуграмотные чиновники. Дорогущие кредиты не принесут маржу, способную покрыть колоссальные риски. Власти похваляются продажей оружия более чем на 10 млрд долларов ежегодно. Вроде бы делать ставку на такой сомнительный бизнес не комильфо, но на безрыбье… Однако наш оружейный экспорт идет в основном под кредиты странам-«покупателям», и 60% этих кредитов, по оценкам экспертов, в Россию не возвращаются. То есть, оружие мы продаем себе в убыток. Почему нет достойных проектов? Это вопрос, опять же, к государству, ведь оно — главное действующее лицо в нашей экономике…
По большому счету, причина одна. Страна изолировала себя от международной кооперации, а собственный рынок слишком хил, чтобы бизнес вышел на конкурентные цены и мировое качество продукции. А бизнес не видит будущего, дорога к которому, петляя между Кавказом, Крымом, Украиной и Сирией, затерялась среди «духовных скреп». Словом, сплошной сюр…
Но все же, мала доля банковских инвестиций или велика? Картина причудлива: банки чуть не лопаются от прибыли — в 2016 году она выросла пятикратно! Только Сбербанк заработал 1,1 трлн руб. на разнице процентов: по вкладам они упали, а по кредитам — нет. Но держать невостребованные деньги на своих счетах невыгодно, и банки возвращают их регулятору. В такой ситуации ЦБ, по словам Андрея Мовчана, не может их выдавать никому, кроме того же государства: «Но правительство тут же станет направлять деньги в убыточные проекты, то есть транжирить их», — говорит экономист. Среди расточителей на первое место претендует «Газпром», «наше все» и главное энергетическое оружие в международных делах, по уши сидящий в долгах. Самое удивительное: «Газпром» способен кормить газом две Европы — его мощности выше нынешнего спроса, по разным оценкам, на 200–250 млрд куб. м. «Это выброшенные на ветер средства. Некомпетентное планирование. Очковтирательство по потенциалу спроса», — не скрывает эмоций Михаил Корчемкин, один из авторитетнейших экспертов, гендиректор East European Gas Analysis. А инвестиции все растут. Я уж не говорю про 2,4 трлн, потраченных на «мертвые» политические трубопроводы. Вложения не отбиваются, но высшее руководство страны это, похоже, не волнует. И ведь таких газпромов у нас — пруд пруди. Похоже, люди в погонах, руководящие страной, хоть и произносят вроде бы правильные слова о рыночных принципах, на деле преданы экономике государственной, только с приставкой «псевдо…»
Теперь о банковских грехах. В начале 2017 года Набиуллина ошарашила общественность заявлением: у банков, обанкротившихся за последние три года, 60% активов, показанных в отчетности, оказались «нарисованными». Признание главного банкира стало сюрпризом только для населения. Еще в конце 2016-го авторитетный Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования оценил эту «дыру» в пять триллионов рублей. Другими словами, 365 банков из оставшихся на 1 января 2016 года 697, по сути, были банкротами. Но закрыть их разом — так можно и всю систему обвалить. Скорее всего, говорят аналитики, ЦБ пытается прописать банкам постельный режим и лечить постепенно. Только в 2013–2015 годах власти потратили около 3,3 трлн руб. на поддержку и чистку сектора — без учета ликвидности, в эти банки вкачанной. Обошлась подобная терапия почти в 4% ВВП. Не слишком ли дорогой постельный режим? Кроме того, провоцируется осложнение — системный кризис доверия. Бизнес и граждане косятся на банки, а те, в свою очередь, осторожничают с бизнесом.
А раньше-то нельзя было обнаружить эту «дыру»? Здесь — очередной сюрприз: 90% «дырявых» банков имели безупречные аудиторские заключения. Конечно, и это ни в какие ворота не лезет. ЦБ и Минфин предложили ввести для аудиторов уголовную ответственность «за заведомо ложную информацию», но натолкнулись на непонимание. «Кажется, ЦБ хочет, чтобы аудиторы заменили собой банковский надзор, — говорит глава Аудиторской палаты России Александр Турбанов. — Это довольно странно. ЦБ ежемесячно получает банковскую отчетность, его представители на постоянной основе присутствуют в крупных банках. Кроме того, ЦБ регулярно проводит инспекционные проверки, а аудиторы приходят в банк раз в году, не имея таких полномочий, что есть у ЦБ, и делают заключение на основании выборки». Чем закончатся эти препирательства? А пока суд да дело, корпоративные клиенты начали изымать из госбанков сотни миллиардов. Не отстают «физики»: доля предпочиающих хранить деньги дома учетверилась — до 25%. Эпидемия недоверия нарастает. Чем это обернется — догадываетесь? Индекс разбалансированности банковской системы, рассчитанный ВШЭ, за 2017 год подскочил в 7 раз — до невиданных значений. Если это, как докладывала Набиуллина Путину, и есть «стабильность», то как выглядит хаос?
Вернусь к кредитам в общем объеме инвестиций: 8% — мало это или много? Как ни удивительно, мы и здесь, браня «америкосов», все годы старательно за ними тянулись. Хотя за полвека доля финсектора США выросла в полтора раза, наши денежные власти умудрились не заметить, что в нулевые годы американцы пересмотрели приоритеты. Тамошние аналитики обвинили в кризисе 2008 года финансистов и банкиров. Однако Набиуллина весьма довольна тем, что доля финсектора России доросла до 6 с лишним процентов ВВП — как в США, Канаде и Англии. Но об эффективности системы Набиуллина почему-то помалкивает. Может, потому Россия миру и в подметки не годится? Величину активов всех наших банков эксперты приравнивают к показателю одного американского Citibank. В тех же США на сотрудника финансового сектора приходится $460 тысяч произведенного ВВП, а в России — всего $120 тыс. Да и откуда взяться эффективности, если доля ипотеки в нашем ВВП в 20 раз, а кредитов — в 2 раза меньше, чем в США? Тем не менее, холят и лелеют банкиры себя любимых явно не по заслугам: средняя зарплата в секторе превышает аналогичный показатель по стране в 2,4 раза, а в США — только на 70%. Но власти не расстаются с мечтой создать Московский международный финансовый центр, с которым считались бы серьезные игроки…
Словом, считает Андрей Мовчан, дело не в том, что наши банки недоинвестированы, а сама система хилая: она избыточна и неконкурентна внутри. Более 60% рынка захвачено шестью госбанками, которые душат частные. «А через три года доля госбанков может вырасти до 70–75%», — полагает аналитик компании «Алор Брокер» Алексей Антонов. Ситуация точно та же, что и во всей экономике. Системное разрушение банковской системы многие эксперты называют серьезным риском ближайших лет. Бикфордовым шнуром может быть внезапный крах одного или двух крупнейших банков. Следствие — цепной паралич других банков.
СВЕТОТЕНЬ
Капиталы банков — не самый весомый и уж тем более не единственный источник потенциальных инвестиций в реальный сектор. Теоретически есть еще и частные компании. Бизнес в 2016 году заработал более 11 трлн руб. — почти на 38% больше, чем годом ранее. Но инвестировать не спешит, выплачивает долги и дивиденды акционерам. Только на счетах, по данным главы думского Комитета по бюджету и налогам Андрея Макарова, в конце 2016 года пролеживалось 21 трлн рублей, из них 12 трлн — на депозитах. «Но предприниматели не вкладывают в бизнес, поскольку они твердо убеждены: рисковать своими деньгами в ситуации неопределенности опасно». И вряд ли будут: в прошлом году прибыль по экономике обвалилась на 9%. Тут не до жира…
В правительстве обсуждают несколько вариантов фискальной реформы, и каким боком она вылезет бизнесу — неведомо. Экономика сидит на голодном пайке. Весь частный бизнес генерирует валового продукта менее, чем $3 тыс. за год на человека, — это уровень стран в начале второй сотни мирового рейтинга. Дмитрий Белоусов, ведущий эксперт близкого к власти Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, говорит: «Проблема не в том, что экономика никак не войдет в стадию устойчивого посткризисного роста. Проблема в отсутствии для такого роста реальных стимулов».
Я бы говорил не о стимулах, а об антистимулах. И прежде всего — у бизнеса, не связанного с государством. В апреле 2016 года президент Путин, выступая на Госсовете по развитию малого и среднего бизнеса, поставил задачу: за пять лет удвоить его долю в ВВП с 21% до 40%. Озабоченность возникла не на пустом месте. В развитых странах на малый и средний бизнес приходится до 60% ВВП, а где-то и больше. После исторического заявления президента состоялось еще несколько масштабных обсуждений, в том числе с участием главы государства. Во исполнение его указаний рождены новые бюрократические структуры. И что?
Власти выхватывают отдельные звенья системы, а вот чтобы настроить ее целиком на оптимальное взаимодействие с малым и средним бизнесом — на это все чего-нибудь не хватает. Не лучше обстоят дела и с финансами «малышей» — они тают. Не помогла и господдержка — на ее долю пришлось только 5%. Ссужать деньги «малышам» рискованно: высока доля теневой экономики. А в тень бизнес бежит от растущих налогов и других поборов… Круг замыкается. В итоге большинство ИП окупаются за 8–12 лет, каждое пятое в Москве живет в среднем год, и только треть — от 5 до 10 лет. Удручает и структура малого и среднего бизнеса: 95% — это микропредприятия, в основном торговли и обслуживания. Инновациями и промышленностью занимается мизер — атмосфера душит.
Торг министров с бизнесом об условиях выхода из тени выглядит нелепо. Ее размеры глава Минфина Силуанов в 2013 году оценивал в таких параметрах: «Если теневой сектор у нас где-то 15–20% экономики, а ВВП где-то 60 трлн, то 15% — это 9 трлн рублей». По данным директора Центра социально-политического мониторинга Института общественных наук РАНХиГС Андрея Покиды, тень прежде росла на 8–10% ежегодно, а теперь темпы удвоились. Выходит, зарплаты в этом укрытии перевалили под треть ВВП, а это около 20 трлн. Добавьте сюда и 5 трлн черно-серых зарплат в конвертах, которые получают 40% работников малых и средних предприятий. Из этих денег 1,5 трлн не дошли до бюджета и страховых фондов. Почему все больше предприятий из света в тень перебегают? Потому что тринадцатипроцентная плоская шкала на доходы физических лиц — не более чем пропагандистская ширма. На самом деле к зарплатам бизнес добавляет еще примерно треть, которая отправляется в страховые фонды. И если бы россияне, как во всех цивилизованных странах, сами заполняли налоговые декларации, а не прятались за бухгалтерию своих предприятий, то отдавали бы родному Минфину 43% зарплаты.
И вот глава Минэка Максим Орешкин заявил, что власти могут снизить налоги на фонд оплаты труда, если народ станет выходить из тени. Логика восхищает: оказывается, это предприниматели должны создать условия, чтобы правительство снизило налоги и тем самым поспособствовало преодолению кризиса. Что-то невиданное в мировой практике!
Однако простофиль нема: ведь кроме существующих налогов растут и другие, косвенные. В 2018 г. прибавка вылезет за 1 трлн рублей. «За последний год, условно говоря, из десяти законов, принятых Госдумой, семь-восемь носят если не репрессивный, то утяжеляющий характер», — говорит директор Центра конъюнктурных исследований ВШЭ Георгий Остапкович. — А надо вводить мотивирующие законы. Тогда предприниматели сами выйдут из тени.» Словом, «антикризисная идея» Орешкина скорее накликает адекватный ответ: бизнес побежит в тень быстрее. Может, не обдирать людей, а пустить в ход меры, в общем-то, известные специалистам? И, если не оперировать эту злокачественную опухоль экономики, то хотя бы притормозить ее рост? Пока же за шесть лет «малышей» стало меньше на 8%, а за 2016 год, по данным Росстата, исчезла четверть. Как это сказалось на структуре общества? За два года средний класс, становой хребет любой страны, потерял 7,4 млн горожан и чуть меньше — представителей других поселений. Итого — минус 14 млн.
К среднему классу относят людей с высшим образованием, доходами не меньше средней зарплаты в своем регионе и личными сбережениями, достаточными для покупки автомобиля. И вот оказалось, что две трети причисливших себя к этому слою из месяца в месяц не имеют возможности отложить ни копейки, а у 60% сбережений вообще нет. Швейцарские банкиры относят к среднему классу россиян с доходами $18 тысяч в год — а таких в стране лишь 4,1%, один из худших показателей в мире. Китайский критерий принадлежности к среднему классу — $28 тысяч в год. Ему отвечает четверть населения, свыше 345 миллионов. Более демократичный подход — средний доход, который имеет уже 47% китайцев, и доля эта прибывает на 5–6% ежегодно и в городах, и в селах.
Капитальное исследование фонда ИНСОМАР, исполненное по гранту президента, показало: по 2014 год включительно в российском среднем классе доминировал не бизнес, а интеллигенция. Но она, в ногу с ужесточающимся кризисом, беднела, уступая место чиновникам.
Выделены четкие запросы нашего среднего класса. На первом месте — демократия без приставки «псевдо»; к нынешнему парламенту отношение скептическое. Вместо потерявшей авторитет «Единой России» есть потребность в новой партии — работающем механизме реальной власти. На втором месте — либерализм и свобода, но без вседозволенности девяностых. В том числе — свобода убеждений. На третьем — справедливость, описанная в трех аспектах. Идеологически — равномерное распределение материальных благ между всеми членами общества, выполняющими социально значимую функцию. Юридически — равенство перед законом и равные возможности, независимо от социального статуса и материального положения. Экономически — достойная минимальная оплата труда и социальных пособий имеющим на то право.
Слабое место среднего класса — в его детском возрасте и турбулентности общества. Он неоднороден, размыт, во многом лишен самостоятельности. За последние двадцать лет страну покинули до 80% ведущих математиков и половина физиков-теоретиков. Особенно сильна утечка мозгов из секторов с большим инновационным потенциалом. Из лучших компаний люди не переходят в другие отечественные, а уезжают из страны. По оценкам национального научного фонда США, каждая третья разработка Microsoft сделана выходцами из России.
СЭКОНОМИМ ПО «МОДЕЛИ НАБИУЛЛИНОЙ»
Компании начнут инвестировать лишь в случае, если увидят, как растет спрос, говорит Олег Вьюгин, председатель двух советов директоров — «МДМ Банк» и Национальной Ассоциации участников фондового рынка. Но с этим — катастрофа. Спрос падает. «Только в 2016 году благосостояние снизилось на 15%. Уже сейчас за официальной чертой бедности проживает почти пятая часть населения, а если поднять прожиточный минимум до 25 тысяч рублей в месяц, совместив его с реальностью, то за этой чертой окажется уже половина россиян», — замечает директор Центра экономических исследований университета «Синергия» Андрей Коптелов.
Опрос Института социологии РАН показал: на жесткую диету село две трети населения. Больше половины отказывается покупать одежду и обувь, экономит на продуктах и отдыхе. О дорогих товарах длительного пользования и говорить нечего — резко растет экспорт холодильников и «стиралок» отечественного производства, которые не по карману россиянам. 78% не могут купить препараты, назначенные врачом, — дорого. Спрос на платную медицину увеличивается ежегодно на 15–18%, а ее общая доля достигла 37% с гаком — на 10% больше, чем в развитых странах!
Долги по ЖКХ заоблачны. С такими долгами компаниям ни взять кредиты, ни привлечь инвестиции. Деньги начинают списывать со счетов должников без решения судов.
Программу продовольственной помощи малоимущим тестировали в нескольких регионах еще несколько лет назад, но, как у нас водится, все что-то мешало. Минпромторг оценивает ее в 240 млрд для 15–16 млн, эксперты называют 21,4 млн нуждающихся, что ближе к истине. Глава Минсельхоза Александр Ткачев говорил, что потребуется 40 млрд рублей, но их пока нет. Если эти 40 млрд разделить на миллионы бедняков, каждому достанется по пять рублей в день. А если учесть, что цены в регионах, где конкуренция ниже столичной, отличаются от московских в разы, то… Впрочем, разработчики программы и не скрывают, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А десятки миллиардов предназначены на поддержку агропрома: карточные гроши людям копить нельзя, иначе в конце месяца их спишут, а тратить можно только на покупку отечественных продуктов строго ограниченного ассортимента.
Полунищенское существование двух третей россиян может показаться странным, поскольку банки чуть не лопаются от денег «физиков». В конце 2017 года скопилось свыше 23,5 трлн. Чиновники правительства говорят об этом с чувством глубокого удовлетворения. Но вот что интересно: россияне, оказывается, все туже затягивают пояса, в полном соответствии с идеями главы ЦБ Набиуллиной. Как-то она заявила буквально следующее: «…прежняя модель экономики, основанная на стимулировании потребления, уже не работает, и России нужна новая, сберегательно-инвестиционная модель, в рамках которой в инвестиции будут “превращаться” сбережения населения».
Поясню, чуть утрируя. Набиуллина желает, чтобы рост доходов притормозился еще больше: люди должны как можно меньше есть-пить, а про отдых даже в Турции вообще забыть. В этом случае если не все, то большую часть средств компании будут иметь не в качестве платы потребителей за продукцию, а кружным путем. Россияне еще больше сэкономленных рублей понесут в банки, а уж те выдадут компаниям инвестиционные кредиты. Косой дорогой ближе напрямик? Сомневаюсь. Во-первых, вклады в банках пока прирастают, но куда меньшими темпами — мизерные проценты не манят, да и банки лопаются чуть не каждый день. Во-вторых, проценты за кредиты компании переведут на ценники в магазинах, и мы получим дополнительный скачок инфляции, с которой борется Набиуллина. Круг замкнется.
К тому же замороженный бюджет страны склонен вести себя строптиво, запуская незримые механизмы перераспределения денег: бедные беднеют, богатые богатеют. Все, что выигрывают одни, оплачивается потерями других. Так что Нобеля за свою новаторскую модель Набиуллина вряд ли получит — во всем мире экономики живут именно благодаря растущему спросу, и российская не будет исключением.
Интересно и другое: готовы ли наши люди в принципе инвестировать в экономику, к чему понуждает Набиуллина? Покупать акции или облигации федерального займа? И когда начинаешь не просто радоваться горам денег в банках, а рассматривать эту кучу детальнее, возникают сомнения. Во-первых — уникальное неравенство уже на этапе начисленной зарплаты: выше 100 тысяч рублей в месяц получает лишь 3% тружеников. От 50 до 100 тысяч зарабатывает 13%, от 35 до 50 тысяч — 15%. А 40% работающих имеют 17–35 тысяч рублей, еще четверть трудящегося населения перебивается на 17 тысяч рублей в месяц. По данным ЦБ, счета в банках есть лишь у десятой части населения.
По оценкам известного экономиста Алексея Михайлова, соавтора программы «500 дней», политика ЦБ, переукрепившая рубль на 60%, тем самым изъяла с депозитов без малого триллион рублей. Опрос исследовательского холдинга «Ромир» показал, что сбережений на черный день не имеют 73% семей, из которых 12% потратили все в последнее время. Еще десятая часть проедает остатки сбережений сейчас, а 61% россиян не имел «заначки» на черный день и до кризиса. Да и с каких это щей откладывать? Средняя реальная зарплата стала меньше даже казахской. Сравните: рядовой специалист в США получает почти в 8,5 раза больше, чем в России, в Германии — в пять раз, во Франции — в четыре раза.
Да, основной массе не до инвестиций. Теоретически выделит что-то на эти цели разве что группа, зарабатывающая от 100 тысяч в месяц. Можно присоединить сюда и вторую группу, если в семье двое имеют по 35–50 тысяч. Но вчерашние гомо советикусы не обзавелись ни опытом, ни чутьем, ни складом характера, да и те, что помоложе, недалеко ушли. Ведь инвестирование — это в хорошем смысле спекуляция. Она, как и вся экономика, основана не на математическом расчете, а на ожиданиях — градуса конкуренции, уровня спроса, умных или глупых шагов правительства, рейдерства, цен, прибыли. Попал в десятку — процветаешь, угодил в «молоко» — обанкротился. А когда на головы чуть не каждый день валятся все новые инициативы Минфина насчет дополнительного фискального бремени под разными соусами; когда даже годовая перспектива туманна, не говоря уж о трех-пятилетнем сроке, минимальном для инвестирования, — в этом случае, характерном для сегодняшней России, число охотников рискнуть тает на глазах.
Под маской возлюбленной властями стабильности скрывается длительный и губительный застой. Именно в стабильности, в этом, по выражению Людвига фон Мизеса, прискорбном недоразумении, кроются провалы экономической политики. Люди живут ритмами, под которые подстраивается нормальная экономика, поскольку она существует не для себя, тогда как стабильность — бессодержательное и противоречивое понятие. У человека — врожденная склонность улучшать условия жизни, но это не сводится к потребительской корзине. Человек постоянно меняется, а значит, меняются его оценки, желания и действия. «Там, где есть деятельность, — пишет Мизес, — существуют и изменения. Действия — это рычаг изменений.» Но когда бизнес не видит перспектив, когда власти застят будущее туманом, тогда экономика трещит по швам — застой провоцирует массовое и нарастающее банкротство компаний.
ДЕНЬГИ ЛЮБЯТ ТИШИНУ
Экономика и общество — активно сообщающиеся сосуды. И коли мы говорим о потенциальных инвестициях — они могут как вливаться в сосуд (экономику или страну), так и выливаться. Происходит это потому, что люди со средствами руководствуются тривиальным правилом: деньги любят тишину. А когда в стране начинается трам-тарарам, деньги из нее бегут.
По данным историков, если в 1918–1924 годах Россию покинуло от полутора до трех миллионов человек, то за постсоветское время — уже 18 миллионов! Интенсивность оттока четко колебалась вместе с ситуацией в стране. Если в 2009 году из России уехали всего 33 тысячи, то в 2012 году, в предчувствии глубокого кризиса, уже 123 тысячи, а в 2015-м — более 353 тысяч.
Власти гордятся увеличением продолжительности жизни россиян до 72,1 года, умалчивая, правда, о такой детали: здоровый период жизни мужчин всего 61 год, и по смертности сильного пола Россия не достигла даже уровня 1960 года. Но и основное достижение доставило новые хлопоты. Сейчас на сто тружеников приходится примерно 50 неработающих, но к 2030 году иждивенцев будет больше 90. Это прежде всего ударит по пенсионной системе, с которой власти не знают, что делать. Дополнительную нагрузку испытает здравоохранение. Однако на него власти расщедрились лишь на 3,5% ВВП, что в разы меньше Турции и Бразилии, не говоря уж о развитых странах. А доля молодых (от 15 до 24 лет) только за последние три года с 13,4% ужалась до 11%.
За продолжительностью жизни ползет вверх медианный возраст, когда одна половина населения моложе, а другая старше некой цифры. За год эта цифра, по данным Росстата, с 38 лет выросла до 39 лет, а по итогам микропереписи ВЦИОМ, перевалила за 40 лет. Данные Росстата специалисты считают более точными, но в любом случае страна гораздо раньше прогноза ООН уперлась в знаковую цифру 40 лет, когда захлопывается «окно возможностей» для модернизации экономики. Напомню, что на замену отживших в прямом и переносном смысле технологий на предприятиях, по оценке ЦСР, требуется около 40 трлн рублей, и, по оценке академика Аганбегяна, 10–15 лет. Но и денежное, и временное «окна возможностей» захлопываются куда раньше. Стареющее население заинтересовано тратить сбережения, а не вкладывать в инвестиции.
«Чем мы кормимся? — задается вопросом финансист и экономист Яков Миркин, соавтор экономической программы «Стратегия роста», один из руководителей междисциплинарной группы ситуационного анализа Института научной информации по общественным наукам РАН. — Из года в год, третье десятилетие до 65–66% — выручка от экспорта нефти, газа, нефтепродуктов. В 2016 году все упало, по сумме в долларах мы вернулись в 2004 год. Не пора ли задуматься и менять экономическую политику?»
Кроме «машины по вывозу» есть и другие пути бегства капитала, а эти потоки по большей части невидимы для чиновников. В разы увеличилось число состоятельных россиян, оформляющих иностранное гражданство и прекращающих налоговое резидентство России. На эмиграцию повлиял и закон о контролируемых иностранных компаниях, действующий с 1 января 2015 года. Его принимали, рассчитывая на то, что люди кинутся декларировать свой иностранный бизнес на родине, платить налоги с дохода от него, да еще и возвращать в страну не только деньги, но и бизнес.
Однако принять закон — полдела. Хорошо бы прояснить горизонты развития общества и экономики. Но с этим декларативный туман. Вот и покидает Россию масса долларовых миллионеров, умных и молодых. За шестнадцать лет суммарный отток капитала превысил совокупную выручку от продажи углеводородов. Только в зарубежных банках лежит более $1 трлн, принадлежащих россиянам.
Но власти, заговаривая капиталы, нацелены не на реформы. Они продолжают молиться в основном двум божкам. Первый — нефть, которая должна подорожать просто неотвратимо. Но мир живет по другой логике. Согласно прогнозу Международного энергетического агентства, доля возобновляемых источников энергии к 2025 году достигнет 42%, причем растет она темпами, опережающими потребление традиционных ресурсов. А Россия имеет множество шансов застрять в нефтяном веке.
Куда более скверную новость я обнаружил в результатах исследований весьма авторитетной норвежской консалтинговой компании Rystad Energy, работающей почти во всех нефтедобывающих странах, в том числе в США и у нас. Ее данные сенсационны. Оказывается, американцам выгодно добывать сланцевую нефть даже при цене $25, хотя в качестве отсекающей границы у нас широко фигурирует $50. Себестоимость сланца, пишут норвежцы, в среднем составляет чуть больше $23, а в Мексиканском заливе — еще меньше. Причем исследователи расписали все реальные издержки добычи по статьям! Кроме сланца в марте власти начали аукционы на аренду прибрежной зоны Мексиканского залива. Вся программа предусматривает разведку на рекордной площади — 90% атлантического и тихоокеанского шельфов. Запасы нефти и газа гигантские! Добывать углеводороды начнут лет через 6–7, но готовиться к появлению этого дополнительного потока в мире России нужно уже сегодня.
Второй божок, которому втайне до последнего времени молились российские власти, — США скоро снимут санкции, и вот тогда… Увы, последние события говорят скорее про обратное…
Видно, и впрямь у России особенная стать — быть не умной и богатой, а гордой и великой, но нищей. Верхней Вольтой с ракетами. Реалии таковы, что страна — отдельное спасибо большевикам! — вторично за свою историю вынуждена одолевать период первоначального накопления капитала. То бишь, дикий рынок. Причем в формах куда страшнее, чем в конце XVIII — в первой половине XIX веков.
Последние опросы социологов показывают: впервые за постсоветское время больше половины россиян намерены рассчитывать не на государство, а на себя. И, судя по всему, такие настроения власть устраивают: баба с воза — кобыле легче! Все бы замечательно, но возможности заниматься бизнесом, да еще не в сфере услуг, а тем более что-то производить, сильно ограничены. Неровен час — рейдеры уведут из-под носа. Народу остается одно: надеяться на подсобное хозяйство. Разумеется, тем, у кого есть кусочек земли. По данным исследовательского холдинга «Ромир», около 40% российских семей почти половину своей продуктовой корзины вынуждены производить в садах-огородах, за счет рыбалки, охоты, грибов-ягод. Однако такой натурализм, который, по официальным прогнозам, грозит затянуться на 15–20 лет, ведет страну в пропасть: самообеспечение разрушает общественный обмен, одну из главных опор экономики. Именно это, пишет фон Мизес, разрушило Римскую империю. Она пала под нашествием варваров не потому, что те были так сильны. Это великий и гордый Рим ослаб катастрофически. Не спешите отмахиваться, мол, когда это было! Меняются времена и люди, а экономика как стояла на модели обмена, так и будет стоять, пока мерой стоимости являются деньги.
Кратко перескажу анализ Мизеса. Во II веке н.э. Римская империя достигла высокой стадии общественного разделения труда. Горожане покупали продукцию сельских жителей по свободным ценам, а те — изделия городских ремесленников. В обработке и сельском хозяйстве развивалась специализация, и разные части империи, утратив экономическую самостоятельность, зависели друг от друга. Однако в III веке власти стали ограничивать оптовую торговлю зерном, маслом, вином и другими массовыми товарами, считая, что торговцы, ориентируясь на спрос и предложение, назначают спекулятивные цены, выше обычных. В итоге оптовая торговля исчезла, и горожане, спасаясь от голода, начали массово переселяться в сельскую местность, на самообеспечение. Дальше сработала теория домино. Сначала разорились крупные фермеры и прекратили покупать продукцию городских ремесленников. Их лендлорды стали нанимать только для своих нужд. Развязка грянула к IV веку, когда власти снизили ценность валюты. Итог: экономическая функция городов, оптовой и розничной торговли, а также деятельность ремесленников минимизировались, и высокоразвитая цивилизация Римской империи скатилась к поместной, характерной для Средневековья, заключает Мизес.
У нашего государства сегодня в арсенале все древнеримские инструменты деградации, и оно вместе с госкорпорациями и госкомпаниями прямо или косвенно пускает их в ход. Прелести девальвации валюты, добившей Римскую империю, россияне уже сполна ощутили на себе. Окончательный удар по обмену нанесет затягивание поясов по «модели Набиуллиной» и, как следствие, массовый переход людей на подножный корм с клочков земли. Но история учит, что она ничему не учит. Я могу допустить, что, окучивая картошку, амбиционный юноша может думать и об инновационном стартапе. Но позарится ли на диковинную новинку предприниматель, сосед нашего юноши, тоже от нужды окучивая картошку, — большой вопрос.
«Если нация не способна себя сберегать и воспроизводить, если она утрачивает жизненные ориентиры и идеалы, ей и внешний враг не нужен, все и так развалится само по себе», — говорил в 2012 году Путин. Но с тех пор, как видно, многое изменилось. Чекисты, командующие страной, рыночной экономики не знают и знать не желают. Им привычнее пугать телезрителей агрессивным блоком НАТО, демонстрировать всему миру образцы нового оружия и со всех трибун призывать великий русский народ к патриотизму. В нынешнем угаре руководитель патриотического движения Екатеринбурга Илья Белоус предложил законодательно вернуть статус «врага народа». Возражений не было.
Но вот по части истинно патриотических дел, даже малых, хвастать нечем. Я учился в средней школе № 2 имени Героя Советского Союза Владимира Петровича Ферапонтова, в башкирском городке Давлеканово. Ферапонтов вплоть до призыва на фронт был директором школы. Командуя пулеметным расчетом, он в октябре-ноябре 1943 года отличился в боях при освобождении Украины. Звание Героя ему присвоили 13 ноября 1943 года, а через пять дней Ферапонтов скончался от ран. В 1965 году Герою установили в Давлеканово бюст возле школы, а в 2009-м здание постановлением местной администрации (незаконным!) передали филиалу обувной фабрики. Усилиями общественников в конце 2015 года памятник кое-как восстановили — с отклонениями от первоначального вида. Но свободного доступа к нему нет, мероприятий не проводится. А на месте гибели Ферапонтова, в Украине, бюст Герою стоит, и Владимира Петровича почитают! На фоне таких событий вспоминается знаменитая фраза английского поэта и критика Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя».
Наверное, и правда революции — неизбежные этапы развития стран. Историкам виднее. Но революция революции рознь. Одни срабатывают очередными ступенями, разгоняющими ракету-страну в одном и том же направлении, а другие разгонные блоки, если они к тому же изготовлены на заводах российского ВПК, могут и развернуть ее на сто восемьдесят градусов. Тогда катастрофа неизбежна. Однако аналогия с ракетой сильно хромает: революции, даже ускоряющие движение стран по старой траектории, накладывают неизгладимый отпечаток на психологию народа.
Прогноз Данилевского о революции, вынесенный в эпиграф статьи, имеет оговорку: бунт и революция невозможны в новых политико-экономических реалиях, «пока не изменятся нравственный характер русского народа, его мировоззрение и весь склад его мысли; а такие изменения… совершаются не иначе как столетиями и, следовательно, совершенно выходят из круга человеческой предусмотрительности». Увы, не все зигзаги истории России можно предугадать, как подметил Тютчев.
Кстати, Данилевский не только превозносил свойства нашего народа, но и оставил грозное предупреждение. Особо актуально оно в связи даже с официальным прогнозом Росстата: к 2050 году русских останется чуть ли не 105 млн. Общее число живущих может быть и нынешним, но треть составят мигранты. Основная особенность демографической политики властей — в том, пишут ученые в ноябрьском докладе Центра стратегических разработок и ВШЭ под научным руководством нашего ведущего демографа Анатолия Вишневского, что до сих пор «нет внятного ответа: нужны ли России люди».
Так вот, Данилевский писал: «Народы нарождаются, достигают различных степеней развития, дряхлеют, умирают — и умирают не только от внешних причин… Народу одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет… И тогда этот народ составит лишь этнографический материал для других народов и цивилизаций…».
1 Григорий Ханин.
«Нерентабельность лжи» («Лукавая цифра»: тридцать лет продолжения). — «Знамя»,
2017, № 8.