Александра Николаенко. Убить Бобрыкина
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2018
Александра Николаенко. Убить Бобрыкина: история одного убийства.
— М.: НП ЦСЛ «Русский Гулливер», 2017.
В 2017 году у «Русского Букера»
появился новый попечитель — кинокомпания «Фетисов Иллюзион», что для каждого
означало одно: в премии грядут перемены, — и они наступили. Жюри премии
отступило от общей тенденции развития российской литературы, увлекшейся
пассеизмом, мемуарами и биографиями, и присудило главный приз писательнице
Александре Николаенко за ее дебютный роман. Конечно, перемены наступили, но
ожидаемого эффекта не произвели. Лев Оборин в своей заметке на портале
«Горький» сформулировал общее мнение о романе Николаенко: «В отличие от жюри,
критики, привыкшие к тому, что «Русский Букер» —
легкая мишень, не нашли в романе гениальности и принялись рассуждать о том, что
миру явлен “новый афедрон… кредит доверия премии исчерпан окончательно”». Но
неужели все настолько плохо?
В основе романа — жизнь и
переживания Шишина. Он страстно влюблен в свою
замужнюю соседку Танюшу и мечтает лишь о том, чтобы убить ее статного и
благополучного мужа Бобрыкина и уехать с ней в прекрасную Австралию.
Действие происходит в наше
время, поэтому автору не нужно тратить силы на создание «атмосферы». К тому же
в повествовании задействовано очень мало персонажей —
все это в совокупности дает писателю простор для детальной проработки их
внутреннего мира. Однако Николаенко не стала углубляться в психологию, заменив
глубокий анализ чувств недосказанностью многочисленных реминисценций.
Очень многое
Николаенко взяла из петербургской повести Н.В. Гоголя «Записки сумасшедшего»: и
жалкую, «собачью» внешность главного героя, и его аскетичный, одинокий образ
жизни, и безнадежную влюбленность в несоизмеримо прекрасную и благородную
девушку, и сюжетообразующую важность переписки, и рыцарский, «донкихотский»
мотив в фантомных фантазиях героя, и, конечно, сумашествие,
уничтожающее чувство времени.
Чего не хватило у Гоголя, она
взяла у «Двойника» Достоевского. К этому относится, прежде всего, наличие идеи-фикс (Голядкин постоянно говорит, что он честный и
благородный человек, а не интриган, а Шишин — что
нужно убить Бобрыкина), — в обоих произведениях она символизируется петлей,
которую герои сами завязывают вокруг своей шеи. Затем — образ ветра как символ
помешательства и мысль о том, что внутренний раскол — предвестник скорой
смерти. Важное сходство — и мотив живого мертвеца: Голядкин после каждого
унижения чувствует себя убитым, а у Николаенко этот мотив перерастает в
полноценную маску, Шишин действительно рисуется живым
мертвецом с языческими и немного дьявольскими оттенками. Стоит также сказать,
что одно парадоксальное письмо от Клары к Голядкину с признанием в любви и с
просьбой расстроить свадьбу в романе Николаенко перерастает в
целую интимную переписку, которая больше похожа на личный дневник Шишина: уж очень они откровенны и наполнены деталями,
которые может помнить лишь человек, одержимый прошлым.
А чего не хватило у классиков
XIX века, то взято у классиков XX века, а именно в «Школе для дураков». Во-первых, в романе Саши Соколова также идет речь
о психически больном юноше: у него раздвоение личности, и также не показано
никакого развития болезни. У Николаенко все так же, только у нее альтер эго Шишина больше похоже
на маски, на фильтры для фотографий, чем на полноценные личности. Во-вторых, у
Саши Соколова тоже фигурирует образ ветра, но у него он расширяется от знака
сумасшествия до символа вечности и судьбы, неизбежного; Николаенко же не отдает
однозначного предпочтения одной из трактовок. В-третьих, герой Соколова теряет
память, увидев нечто прекрасное. Это вполне подходит для Шишина,
но в таком случае можно предположить, что он придумал практически все, кроме
Танюши, — Николаенко, опять-таки, не дает обоснования для того, чтобы это
опровергнуть. В-четвертых, если у Гоголя сумасшествие уничтожает время, то у
Саши Соколова понятие времени отрицается в принципе. В этом случае также
неясно, какой из этих точек зрения придерживается Николаенко. В-пятых, у
Соколова есть любопытное высказывание: «…я находился в одной из стадий
исчезновения. Видите ли, человек не может исчезнуть моментально и полностью,
прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути — например в
вальс, <…> то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью».
Этим можно объяснить неопределенность в образах Шишина
и предзнаменование его скорой смерти. Одним словом, отсылки к Соколову делают
еще более неясными и без того размытые образы романа.
Однако главное сходство между
произведениями Саши Соколова и Николаенко многие критики видят в стилистике. По
моему мнению, язык Николаенко похож на соколовский,
но у Соколова он уместнее. Его метафоры не настолько вычурны. Николаенко
стремится создать очень яркие, однако слабо связанные между собой образы, в то
время как у Соколова они образуют единый сложный узор.
История Шишина
отличается от петербургских историй: хотя у Шишина не
было друзей, одинок он не был: рядом с ним всегда была мать. Поэтому структура
романа, и так довольно запутанная, осложняется еще одним мотивом — мотивом
вечного детства. Шишин ужасно инфантилен
и несамостоятелен, а мать изображается в основном как очень властная, строгая и
вспыльчивая женщина. Все это не может не отсылать к повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Но главное сходство
между двумя произведениями — в их идейном наполнении. И Санаев,
и Николаенко говорят о том, что нельзя своей любовью заставить кого-то любить
себя («Любовью не прилюбишь!» — пыталась убедить Шишина мать) и о том, что нельзя зацикливаться на прошлом,
нужно уметь прощать и жить дальше, а не копить в себе обиды. Иначе человек
превратится в демона, как случилось с бабушкой в
«Похороните…». В случае же с «Убить Бобрыкина» так до конца и остается не
ясным, кто главный демон: мать или сын. Но в любом случае рискну предположить,
что роман Николаенко задумывался как своеобразное альтернативное продолжение
романа, ответ на вопрос: «Как сложилась бы жизнь Саши Савельева, если бы он
остался жить у бабушки?».
Если Гоголь и Достоевский
(кажется, современные авторы совсем не интересуются современностью, если не
выходят за пределы школьной программы) кратко обрисовывают характер и
предысторию персонажей и показывают их помешательство в развитии, то Николаенко
с первых страниц погружает читателей в неподвижное болото сумасшествия героя,
сквозь толщу которого не пробивается свет истины. В романе нет реальности —
всего коснулся тлен сумасшествия, потому и непонятно,
насколько далеко Шишин ушел в свои фантазии. Более
того, автор не говорит нам, на кого больше похож Шишин:
на желчное демоническое ничтожество или на сломленного мечтательного
страдальца? Стоит ему сопереживать или нет? Я с трудом, но все же смирилась бы
с этой неясностью, будь в сюжете романа хоть немного движения, а то ведь каждая
глава как две капли воды похожа на другую, только в
одной было больше Гоголя, в другой — Сервантеса, в третьей — Санаева. И вся эта прелесть еще и заканчивается открытым
финалом. Однако самое обидное для меня как для внимательного читателя — в том,
что любой недостаток романа может обернуться его достоинством. «Сюжет не
развивается, главы похожи друг на друга». — «Так ведь он сумасшедший с идеей-фикс!»; «Стилистика романа похожа на пэтчворк, в ней слишком много инверсий и бессмысленных
метафор…» — «Ты что, не видишь, что он сумасшедший? От него не стоит ждать
правильно изложенных мыслей!» И ведь действительно: этим сумасшествием все
оправдывается.
Одним из эпиграфов автор
настраивает читателей на то, что перед ними — роман-загадка и не стоит его до
конца понимать. Очень удобная позиция, не правда ли? Если это и загадка, то
загадка уровня: «Что-то круглое и красное». Согласитесь, такую загадку даже
неинтересно разгадывать, потому что этим может оказаться что угодно, и задавший загадку при желании в любом случае может оказаться
в выигрыше.
Нет, я — не раба психологизма.
Я с удовольствием погружаюсь в художественный мир экспериментальных
произведений, но важно, чтобы красочность такого мира была на пределе, чтобы у
читателя, увлеченного полетом фантазии автора, не оставалось времени подумать о
смысле. Отнести роман Николаенко к числу таких произведений точно нельзя. Он
странен и скучен одновременно, — сочетание убийственное и непростительное.