Рассказ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2018
Об авторе | Татьяна Риздвенко окончила худграф Московского педагогического университета. Была художником по росписи фарфора, преподавателем живописи, журналистом, копирайтером, в настоящее время работает в сфере арткоммуникаций и руководит литературной студией для подростков в Доме Щепкина. Живет в Москве. Автор трех поэтических сборников. Последняя публикация прозы в журнале «Знамя» — рассказы «Двести сорок седьмой» — № 11 за 2016 год.
— …тут мост. Висячий! Самый большой в Подмосковье. Приезжай давай! — кричала она. Аж трубка вспотела.
Ну он и поехал. Раз мост.
Ехал долго, коряво. На развилке тормознул мотоцикл с люлькой. Залезая, изгваздал ковбойку.
Ковбой.
Добрался, протиснулся между вынутыми прутьями на территорию лагеря.
Гость, по-хорошему, должен входить через ворота. Но время было позднее, голубые с голубем на каждой воротине, они оказались заперты. Странная вообще символика, голубки…
Курился парной июньский вечер. Дивясь на клумбы, нюхая влажный, пахнущий табаками воздух, вертя большой головой, Гость шел вглубь лагеря. Он искал корпус шестого отряда.
Гость: крупный, неспортивный, похудеть не мешало. Ноги иксом, сразу видно — городской.
Глаза хитрые, мужицкие. Рыжая борода.
С этой бородой не поймешь, сколько человеку, двадцать или сорок.
* * *
В шестом корпусе готовились к отбою. Вожатые-третьекурсницы за полсмены довели приготовления до автоматизма и заканчивали день на предельной скорости.
После отбоя начиналась Жизнь.
В 22.00 шестой отряд, кое-как умытый, с почищенными зубами, лежал в кроватях. После отбоя у отряда начиналась своя Жизнь, но вожатые предпочитали о ней не знать, требуя от подопечных лишь Соблюдения Тишины.
Если не было гостей, вожатые после отбоя сами ходили в гости, гуляли, писали письма, валялись на пружинных кроватях с книжками. Смазывали солнечные ожоги и комариные укусы.
Сидели, качая ногой, на подоконнике.
…Лена и Лера валялись каждая со своей книжкой. В дверь постучали, и она тут же открылась. Одергивая сарафаны, вожатые сели на кроватях.
Вошел Гость.
Одна из девушек вопросительно посмотрела на другую.
Другая — радостная улыбка распялила ей рот — вскочила, потопталась, бросилась Гостю на шею.
Тот, помявшись, обнял восторженное тело пионерской вожатой.
* * *
В универовском ЛИТО он слыл легендой. Зверски талантливый, говорили.
Бог слова.
Лена пришла, когда Гость был в армии.
На сборищах ЛИТО читали его письма и стихи.
Оставшиеся, хоть ночью их растолкай, заводили:
Лето, стоящее на Земле,
Лежащей на трех китах…*
Лена тоже декламировала, про себя, естественно.
…И другие его стихи, а еще философские эссе, что было экзотикой и редкостью.
Вернулся в ореоле славы, как с фронта.
* * *
В рюкзаке Гостя обнаружились три бутылки портвейна, и, собственно, все. Ни запасных трусов или там зубной щетки, ни даже книги.
Портвейна, однако, оказалось достаточно, чтоб завязалась тонкая атмосфера праздника.
Вожатые нашарили в тумбочках свои заначки: шоколадку, сухари, банку шпрот.
Припасы и столовские с оранжевым на боку кружки в качестве бокалов уместились на двух сдвинутых тумбочках. Сбоку легла пачка «Примы».
Вторая вожатая, Лера, сбегала за подружками-кружководшами, Люсей и Элей, батик и макраме.
Мужчина оказался один на четырех девушек, ну и что ж.
Уселись, предвкушая, и тут пришла Чертоносая.
— Что? — спросила Лена, удерживая Чертоносую на границе занимающегося праздника. Чертоносую они не любили, а Лена еще и побаивалась.
Тут влез Гость. С криком «нежданный гость лучше татарина» втащил Чертоносую в вожатскую, усадил за импровизированный стол, спасибо, не во главе.
Черт принес эту Чертоносую! Они ее так называли: за нос ноздрями вперед, мечта отоларинголога. Бледная, с серыми волосами, была похожа на чертика короткой бесполой стрижкой, худобой, нервностью.
Своеобразие лица объяснялась, скорей всего, прооперированной заячьей губой.
Но какой-то болезненный шик в Чертоносой, с ее внешностью молоденькой горгульи, конечно, был, и наш поэт это сразу же почувствовал.
— У вас повод какой-то? — спросила Чертоносая с улыбкой, заголяющей бледные десны. И юбочку оправила вокруг худых коленок, усаживаясь поудобней.
* * *
Повод был такой, что Лена умирала по нему.
…По Гостю на определенном этапе сохли все. Он был умен без занудства, лих, бородат, свободен, не только в узкопрактическом смысле.
Родной, как русская печь с лежанкой.
Внешне громила, в деталях был нежен, ласков; умел расположить, выслушать всякую молодую страдалицу. Вытереть сопли, покивать, хорошо помолчать.
Что-то сказать по-настоящему важное.
Садился напротив, смотрел в глаза. Клал большую руку на колено, потом на спину. Визави слабела, никла к плечу. Тяжелая ладонь Гостя двигалась по спине, убаюкивая (ну-ну-ну!!). Находила застежку лифчика. Последующее было частью дружеского ритуала, как рукопожатие.
За потерпевшей оставался выбор — романтизировать случившееся или нет.
Гость служил сторожем при СУ. Его просторная, с россыпями книг и перепечаток, с коротконогим топчаном сторожка была к услугам соискательниц тепла и участия.
…Лена скучала по нему ужасно.
* * *
Гость не был «ее парнем», и вообще ничьим.
Ему, однако, нравились Ленины стихи. Насчет стихов Гость был строг. Кому надо, резал правду-матку. Случались споры и даже драки. И слезы, в случае девочек.
А Ленкины любил. Когда читала, смотрел с мужским интересом, восхищенно. Ржал басом, хлопал себя по толстым коленям. Крякал от удовольствия.
Она заканчивала читать, Гость тянулся, через стол, через других, пожимал пальцы.
В стихах Лена, зажатая, вечно воюющая с собственным телом, была легка до нахальства, остроумна, обаятельна, свободна. Что круто расходилось с реальностью.
Гость Лену отесывал. Считал ее мировоззрение наивным, слишком артистическим, легким, «девочкиным». Только в силу таланта, говорил, стихи твои выходят на другой уровень. Незаслуженно, авансом, понимаешь, дурья башка?
Говори, говори…
Образовывал: носил читать запрещенное. Какие-то слепые копии. А Лену мало что трогало, почему-то. Запомнился только номер «Континента», целиком посвященный эротике.
На вынос не дал, читали в гостях, по очереди, отходя для этого в кресло у окна. Читающий ощущал себя паровым котлом, готовым взорваться.
Остальным, впрочем, было пофиг; волны жара, исходящие из читательского угла, не улавливались, и без них было хорошо.
Гость жил могучей жизнью. Писал километрами, пил как конь барона Мюнхгаузена, безостановочно митинговал, отстаивал, пикетировал. Сидел в обезьянниках бессчетно. Охотно рассказывал о своих похождениях. Однажды подружился с проститутками. Классные девчонки, одна из Магнитогорска, другая из Воронежа. Воронежская шпарила наизусть из «Мастера и Маргариты», главами!
Просто отличные девчонки, договорились встретиться поболтать, довольный, заключал Гость.
Ну и каково ей было слушать эти истории?
Посулила мост…
* * *
Тут следует разобраться, на кой Лене был нужен этот Гость.
Для него перепих с любой и каждой, а Гостю никто не отказывал, не имел ни малейшего сакрального или романтического смысла.
С тем же успехом можно было покурить вместе на балконе.
Просто парное действие.
По-хорошему, его и на ЛИТО нельзя было пускать без справки от венеролога.
Половая простота Гостя удивляла.
Ленка знала немало парней этого же возраста с тяжелыми сексуальными комплексами. Закоснелых девственников, гусарствующих неумех: все с загадкой, все с повадкой. Дерганые, агрессивные, опасные. Заготовки для будущих чикатил.
Гость был естествен как дворовый пес. Как пес, с той же радостью и задранным хвостом он сразу устремлялся дальше по своим делам.
Гость принадлежал всем женщинам ЛИТО, универа, мира.
И что-то никто не воротил брезгливо нос…
А Лена влюбилась, тупо.
* * *
Внезапное застолье набирало ход. Гость царил, говорил, слушал, хохотал, подливал. Вот уже Ленкина напарница, Лера Петрова, засияла на него глазами. Девушки-кружководши (макраме и батик) хохотали, раскачиваясь, падая грудью на колени.
Чертоносая, напротив, была сдержанна и даже холодна.
Ленку удивила пластика непрошенной. Корпусом Чертоносая отстранялась от Гостя, плечами же подавалась вперед, это было красиво, добыча и охотник в одном лице.
— А вы Леночку нашу давно знаете? — спросила.
Леночку! Нашу!!
— Кто ж Лену не знает! — выдал Гость от щедрот. — Она у нас звезда. Поэт!
— О, так и вы литератор, получается, — увела Чертоносая беседу в нужное русло.
Гость переключился на коварницу, забывая, позор, подливать дамам. Расспрашивал, откуда взялась такая необычная.
У Чертоносой оказалась о-го-го биография, Лена заслушалась. И разряд по парашютному спорту, и авария, и пять месяцев в Индии. Еще она была сирота, пятнадцати лет лишилась матери, Лена совершенно потерялась от этой ужасающей подробности.
Холодея, Лена видела, как Гость начал подтаивать в сторону незваной гостьи.
Умница Гость дурнел на глазах, в прямом и переносном смысле.
Химия, которой так ждут кинематографисты от разнополых актеров, пробующихся на роли главных героев, клубилась облаком, почти видимая глазу, распространялась по вожатской и ела глаза.
В этом дыму Чертоносая отлично справлялась с управлением.
Сроду Лене не принадлежавший, Гость ускользал дальше некуда. Недосягаемый, уходил в расставленную сеть.
Сеть. Река. Мост…
— Мост. Мост!! — вспомнила Лена. — Тут мост висячий, пошли?
* * *
Пошли Лена, Гость, конечно, Чертоносая, и Элька (макраме). Лера осталась сторожить отряд, Люська (батик) перепила и боялась упасть с моста.
Не зря боялась, были такие случаи.
Пошли асфальтовой дорожкой мимо клумб и догорающего неба. Потом чавкающей, никогда не просыхающей тропой спускались к нужной дырке в заборе. А дырку-то забили — упс! Пришлось лезть. Не слишком ловкий Гость сначала девиц на забор подсаживал, а потом принимал, целая история. Чертоносая, пружинистая и легкая, как циркачка, слетела в объятья Гостя, он подкрутил тонкое тело, не торопясь ставить на землю.
Гость ел Чертоносую тем самым, Лена знала, мужским взглядом.
На кой им был еще и мост, непонятно.
Оставаясь, по факту, самой вменяемой и до обидного трезвой, Лена вела их к мосту заросшей тропой, спускающейся к реке. Под ногами клубились корни, хлюпала влажная земля, полз туман.
Река блеснула фосфорным с остатками малинового заката разливом. Даже Гость оторвал взгляд от Чертоносой. Остолбенел, застонал, будто вступило в спину.
Подвесной мост черной штриховкой выделялся на фоне гаснущего июньского неба. Висел над довольно крутыми берегами, действительно очень длинный, сколько-то там десятков метров.
Не зря звали гостей на этот мост! Он был, конечно, больше чем просто переправа, настоящая достопримечательность.
На том берегу чернели руины церкви, куда водили хвалиться березками на остатках кровли, гулким жерлом купола, прохладой внутри, в любую жару.
Ступив на мост, немного отрезвели. Он всегда дрожал, отзываясь на любой шаг длинной волной, а до воды было метров десять. Гость издал радостный мык. Девушки, охнув, схватились за канаты перил, и только Чертоносая шла прямая как струна, будто не участвовала телом в естественной качке моста.
Гость, конечно, отвлекся на такое диво — ровную, не вибрирующую девушку, и пошел за Чертоносой, как собачка. Лена и Эля потянулись следом.
Сойдя с моста, Чертоносая в артистической экзальтации распустила руки крыльями и полетела к часовне тонкой птицей.
Хмельной Гость поспешил за ней. Враскачку, ноги иксом, немужественный зад — как мамаша за годовалым ребенком. Таким его Лена еще не видела…
Добежав, Чертоносая ухнула в провал колокольни и исчезла в черноте.
— Оль, осторожней там, — крикнул Гость. Чертоносую звали Олей, вот как. Имя пресное, как рис, чем его наполнишь, такими вкусами-ароматами и зазвучит. Эта конкретная «Оля» звучала растерянной мужской нежностью.
Пока Гость нашаривал свою Олю в темноте колокольни, та уже выскочила в провал с противоположной стороны.
Чертоносая взлетела на высокий травяной лоб над рекой: была там такая естественная смотровая площадка. И — запела.
— Утро туманное… (а уже и вправду было почти утро, часа два).
— утро седое… (скоро выпадет роса, а Лена, кажется, сегодня поседеет).
— Нивы печальные… (печаль — не то слово. Драма, обрыв, край…)
— …снегом покрытые… (внизу, у реки, полз-белел туман, типа снег, с натяжкой).
Она красиво пела, черт, этот прекраснейший романс. Слух, голос… Наверное, и на гитаре умеет.
Чертоносая определенно праздновала бенефис. Лена даже, со стороны, пожалела, что такая красота, артистизм, чувство мизансцены пропадают, в общем, зря. Не было ни Дягилева, ни Григоровича, ни Петипа. Ни даже Юрия Айзеншписа.
И публики чуть.
Выбравшийся из руин Гость шел медленно, как в кино.
Осторожно, чтоб не хрустнуть камешком, не спортить песнь.
Что, угадайте, он сделал, приблизившись?
Варианты: разразился рукоплесканиями. Заплакал. Тонко сострил. Выхватил из-за спины букет аптечной ромашки.
Нет. Нет…
Гость подошел к Чертоносой, прижался бородой к стриженому затылку. Обнял, положил руки ей на грудь.
Большие в рыжих волосах руки — на худую девичью грудь Чертоносой.
Она вздохнула, продолжила.
Ленка и Эля смотрели на них как заколдованные. У Эли рот был открыл, у Лены стиснут. Внизу белела река, вдали плетеным пояском ее стягивал мост.
Чертоносая допела. Выкрутилась из рук Гостя, повернулась к бородатому лицу.
Когда целуются двое из четверых, оставшимся не остается ничего, только смотреть. Тут уж глупо, неестественно — отворачиваться, рассматривать облупившийся педикюр, вглядываться в кусты за рекой.
Эля и Ленка не могли оторвать глаз от этого кино: еле видные в сгущающейся тьме берег, река, слившиеся двое.
Лена смотрела в 3D: ее трясло, подташнивало, зубы плясали, лицо горело, снизу холодило от земли и реки.
Но вынести такое, гори оно огнем, было невозможно.
— Ну что, возвращаемся? Утро скоро!! — сказала она голосом дикторши Первого канала. — Идти сорок минут, — Лена шлепнула по плечу. — Жрут!
Гость и Чертоносая очнулись. Он воровато посмотрел на спутниц, изогнувшись, хлопнул себя по левой лопатке, почесался.
— Пошли? — спросил хрипло.
Пошли гуськом по тропке в обратном направлении: Гость, Чертоносая, Эля, Лена.
Шли быстро, почти бежали, будто вспомнили про забытый утюг. Мост летел на них, как прибытие поезда, чернея на фоне все еще яркого неба; четверке полуночников ответил длинной волной.
Уже не ахали, ничего не изображали, деловито шли.
Ленка, вдруг, подпрыгнула. Мост прыгнул тоже.
Ей понравилось, как мост тонко ее чувствует, понимает.
Взявшись за канаты перил, Лена принялась раскачиваться. Было не страшно. Трое других остановились, широко расставив ноги.
— Ты что? — спросила Эля.
— Идите, чего встали, — сказала Лена.
Глядя в их почти слившиеся с сумраком спины, Лена продолжила качку. Сначала она трясла мост как яблоню, но яблоки не осыпались. Трясла как сидорову козу, но коза не издала ни звука. Раскачивала как пожарный колокол, но ответом было стиснутое молчание.
Тогда вожатая шестого отряда уперлась ногами в металлические несущие, утвердилась. Слилась с мостом, как кентавр.
Они с мостом бились и плясали, пытаясь сбросить седоков, но те держались.
Чертоносая села посередке, вцепившись в доски. Эля стояла на полусогнутых, ухватившись за перила и Гостя.
— Кончай! — крикнул Гость. — Взбесилась? Это опасно!
— Это прекрасно, — эхом ответила Лена. — Я качаю вас, дурни! На речных качелях! Это аттракцион такой… Подбросить до Кубинки? Здесь недалеко…
Мост пел, плясал, ходил синусоидой. Комары клубились, но не садились — боялись, тоже.
— Что скукожились, как блохи на хвосте? Пойте, что не поете? Целуйтесь! Гость, что ты ее не целуешь? Эля, сплети им макраме!
Гость, Эля и Чертоносая переплелись с перилами, как макраме.
Стряхнуть их в воду не получалось.
— Мертвая петля по просьбе отдыхающих, — объявила Лена, раскачивая мост долгой коварной восьмеркой. — Полетели! Ииии…
— Все, бля, кончай!! Ей плохо, — сказал Гость жестко.
Ей.
* * *
На берегу Олю-Чертоносую долго тошнило в позе скорчившегося мальчика.
Гость курил, глядя на реку.
Некурящая Эля взяла у него примину и тоже пускала дым.
Лена с нескрываемым самодовольством оглядывала заложников страха и качки.
* * *
Через забор Лена легко перелезла сама, почти перелетела, присвоила гибкую сущность моста.
Гость подсаживал измученных девчонок. Чертоносую вел, как раненую. Эля шла сама и громко икала.
Не разговаривали.
Дружелюбная Эля виновато сторонилась мятежницы.
* * *
У шестого корпуса Лена, не оборачиваясь, помахала рукой. Было почти светло. В семь загудят, поползут по лагерю поливальные машины.
Лера спала, притом, умница, убрала следы кутежа. Лена упала на кровать, не раздеваясь.
В углу брошенным парашютом лежал линялый Гостев рюкзак.
* * *
Проснулась — кто-то налег прокуренной тяжестью.
Гость, прикрыв ей ладонью рот (тактичный, соседку не разбудить), проделал свое «рукопожатие». На удовольствие от которого, по правде говоря, никто никогда не рассчитывал…
Она снова заснула.
— Лееен!
Он тряс ее за плечо
— Я пошел! Подъем скоро. Всем привет, — Гость помахал рыжей ладонью. — А хороший мост у вас! — Он ухмыльнулся, ущипнул ее за ухо неожиданно кокетливым жестом.
* * *
Проснулась после завтрака. Сердобольная Лера не стала будить.
Есть, вопреки, хотелось зверски, а еще пить.
Лена выпила всю воду, какую нашла в корпусе. В бордовую на пружинах тетрадь записала стишок и побежала помогать напарнице: лагерная жизнь шла густо, сегодня проводили очередной конкурс.
* * *
Здесь утром поливальная машина
Усердно поставляла нам озон.
Будила, грохотала, тормошила,
Отягощала влагою газон.
Росли здесь рода всякого деревья:
Трава, крапива, ива, бузина.
И прочие природные творенья,
Которых позабылись имена.
Здесь был весьма опасный мост висячий,
Над коим вечно реял женский
визг.
Красивый реже, чаще поросячий,
Но редко кто с моста валился
вниз.
А по ночам здесь люди раздевались,
Где водяной в зеленом парике,
И по воде звездою растекались,
И уплывали тихо по реке.
* * *
Через неделю подошла Чертоносая. До этого виделись мельком, будто (наверняка) избегали друг друга.
Лена сжалась в кулак, но тут же разжалась.
— Друг твой приезжал тут, — сказала Чертоносая, со сложным выражением, но точно не торжествующим.
— Гость? — уточнила Лена.
— Кстати, почему Гость?
— Ну а как? Приходит-уходит, приезжает-уезжает… Гость.
— Поняла, — сказала Чертоносая невесело. — Все мы — гости…
* * *
— Прикинь, его опять на мост понесло. Понравилось…
— Так мост какой! Он даже в путеводителе есть! Столько-то десятков метров… — зачастила Лена.
Чертоносая криво улыбнулась.
Кивнула Лене и пошла в сторону своего третьего корпуса. Серенькая птичья
стрижка, худые плечи, флейта-позвоночник. Легкий сарафан на тонких веревочках.
Лена всегда мечтала носить такие эфемерные вещи, но ей было не по фигуре.
* Спасибо Сергею Белорусцу за одолженные строки.