Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2018
Об авторе | Владимир Рецептер — актёр, режиссёр, поэт и прозаик, художественный руководитель Государственного театрального центра в Санкт-Петербурге. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 3, 2016.
* * *
Я боюсь своего романа,
потому что он — мастодонт,
вырастающий из дурмана,
заслоняющий горизонт.
Он весь день готов к пожиранью
пробегающих мимо дней.
Он всю ночь готов к возгоранью
дорогих для меня огней.
Он решился собрать всех вместе
тех, кто вместе и не бывал.
Он готовит меня по чести
твёрдо встретить грозящий вал.
Он пугает меня всё круче,
без меня обойтись готов.
Нависает тяжёлой тучей
и оправдывает врагов.
Вот и нынче неуправляем,
как вчера и позавчера,
и манит меня жарким раем
догорающего костра…
* * *
Вновь дозором обойду веси.
В беспризорные вгляжусь выси.
Прибедняйтесь при своём интересе.
Оставайтесь при своём компромиссе.
Я два века привыкал к страхам,
прибегая к стиховым строкам.
Неужели всё пойдёт прахом,
если всё не успевал к срокам?
И сижу один на Савкиной горке,
Слава Богу, что пока добираюсь.
Это сладкий ветерок, а не горький.
Я люблю земную жизнь, каюсь…
* * *
Извне и свысока на всё, себя
включая,
легко тебе смотреть, прощая и смеясь.
Пусть мята, зверобой и листья иван-чая
окрасят самогон, упрочив нашу
связь.
Хмелён, и похмелён, и трезв до неприличья,
семеен, одинок, и болен, и лечён,
хотел бы я лететь, но ведь повадка птичья
на возрасте смешна, когда она — не сон.
В Михайловском опять всё побеждает небо,
хоть споры с ним ведёт разбуженный хоздвор,
а я хожу, молчу, перебирая, где бы
недельку отдохнуть от театральных шпор…
И Сороть разлилась… И мельница на месте…
И графоманский взвод несёт сплошную чушь…
Прости же, Александр!.. Твой преданный без лести
старик не в силах вновь вернуть округе глушь…
* * *
О Господи, дай мне защиты
от стрел ядовитых и жал,
давно прощены и забыты
все те, кто меня унижал…
Ты прав, не забыты… И всё же
не чувствую в этом вины,
их помню, и всё-таки, Боже,
они прощены, прощены!..
* * *
…А изнанка света — бред:
сроки, лагерные пени,
ад земной, конвойный смерд,
мат, подъём, базар по фене…
А изнанка смерти — свет,
радость, дружеские встречи,
женский шёпот и привет,
восемь строчек от Предтечи…
* * *
Наводненья, пожары, вулканы —
полон смуты семнадцатый год.
Вся природа, народы и страны
вновь готовы на страшный расход.
Ищут смерти деревья и люди,
и, пока о любимых молюсь, —
голова Иоанна на блюде,
и поник на кресте Иисус…
Хамский хор отмечает столетье
революции… Боже, спаси!..
И гордыня не согнана плетью,
и раскаянья нет на Руси…
* * *
С утра — отчаянье, потом —
тревога, смута, полуспячка,
весь день в томлении пустом,
и — ночь, и поздняя раскачка;
и вдруг срывается душа
в непредумышленной отваге
от шарканья карандаша
по краю брошеной бумаги…
Сон о трагедии
Аэропорт, пора лететь. И все,
кто Моцарта сыграл или Сальери,
столпились здесь, на взлётной полосе,
и повторяют в нажитой манере
текст Пушкина; я — лишь один из них.
Все — зрелых лет и все ещё в живых.
Без париков. В партикулярном платье.
Из бедняков. И все спешат в объятья
друг к другу, будто все летим поврозь
и в разные места, но, право, рады,
что все, конечно, из одной рассады;
надеемся на русское «авось»
и Божью помощь. Нам не до амбиций.
Утомлены земною суетой,
мы все твердим: «Постой, постой!.. Постой…»
Хотим взлететь, взлететь и не разбиться…
* * *
И.Ш.
У театра прозрачные стены,
и актёры прозрачны насквозь.
Все их дружбы, любови, измены
сколько раз узнавать довелось.
И ничто их страстей не сковало
ни давно, ни потом, ни сейчас.
Снова слушают Леонкавалло,
и — страдают, и — слёзы из глаз.
Боже мой!.. Не могу оторваться!..
Как возможно — и петь, и играть?..
Сам ведь жил наподобье паяца
и тогда, и потом, и опять…
* * *
Из старой тетради и новой
срастаются листья страниц
о жизни моей непутёвой,
не помнящей мер и границ.
Встречаются с датами даты
двух разных и грозных веков,
и катятся грома раскаты
поверх пробуждённых стихов.
Читай же, мой друг и потомок,
и, если найдёшься, пойми,
как странен, безумен и тонок
пробел между нами, людьми;
как пропасть времён заполняя,
я рвался судьбою к судьбе,
чтоб тонкая нитка живая
меня природнила тебе…