Максим Гуреев. Тайнозритель
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2018
Максим Гуреев. Тайнозритель: сборник. — М: Издательство «Э», 2018.
Современная русская литература
своего читателя ищет робко. Новому искусству сопутствует общее недоверие,
нередко и откровенное неприятие. Антитрадиционность в
воплощении текстов и новых смыслов, современные интерпретации действительности
отталкивают здорового обывателя, даже пугают его. Не говоря уж о необходимости
расшифровки, зачастую невозможной без должной подкованности.
Средний читатель, листая, к
примеру, «Братьев Карамазовых», способен убедить себя в том, что он
действительно целиком и полностью проникает в художественное пространство. На
деле же он считывает сюжет. В романах Достоевского оставалось место, на котором
«непосвященный» мог ютиться без особых неловкостей, отыскивать любопытные
моменты и концентрироваться на них. В случае с Достоевским это — детективное
начало.
В современной литературе так не
пойдет. Хотя бы потому, что форма стала куда более изощренной, неподатливой для
неопытного глаза. И уж точно так не пойдет с Максимом Гуреевым.
Об авторе «Тайнозрителя»
широким кругам известно, увы, немного. Краткая биографическая справка — одна и та
же на всех сайтах, где можно найти книги автора. Вот вся информация, которую
без долгих поисков можно отыскать в сети: родился в Москве в 1966 году, учился
в МГУ и Литературном институте. Журналист, эссеист, режиссер, писатель,
фотограф, автор романов и повестей. Подробностей не обнаружить.
Удивительно ли? Максим Гуреев
пишет интеллектуальную прозу, которая обычно массово не востребована. Так было
всегда, но сейчас, во времена максимального укорачивания и упрощения всего,
отсутствие потребности в сложном ощущается особенно.
Тексты Гуреева
требуют от читателя концентрации внимания и высокого интеллектуального
напряжения. Дополнительная сложность (если в случае с интеллектуальными
текстами вообще бывает иначе) — в том, что гуреевская
проза интертекстуальна. Для полноценного постижения
текста необходимо знать и понимать или, на худой конец, просто воспринимать
пласты культуры, на которых основана его проза.
Основной пласт — культура
религиозная. Реминисценции из Писания, включая дословные цитаты из него, здесь
постоянны. Помимо этого, очевидна связь и с классической литературой — отсылки к русским писателям: к
Пушкину, Волошину, Гоголю, — касающиеся, правда, больше личностей авторов, чем
их произведений. Упоминаемые классики важны для Гуреева,
скорее, как символы.
Существен и исторический
контекст периода от застоя до начала нулевых (по большей части, правда,
бытовой). Прямо касается истории Гуреев только в связи с войнами этого времени.
Кроме того, выразительные
принципы Гуреева очень близки к орнаментализму.
Орнаментальная проза требует специфического вкуса. Она живет по законам поэзии.
Сюжет в ней нередко заслоняется формой и языком. Текст, основанный на таких
принципах, лирически субъективен, изобилует средствами выразительности:
метафорами, ассоциациями, лейтмотивами, ритмом.
Из-за всего этого произведения Гуреева сложно пересказывать, несмотря на
то, что сюжет в них есть. Но гораздо важнее сюжета — «узоры» вокруг,
составляющие «рисунок». Фрагменты этой речи склеены «словами-знаками,
словами-символами, словами-объектами». Повествование переходит с предмета на
предмет, перескакивает с одного персонажа на другой. В сюжете нет
хронологической последовательности. Событийность вообще не очень свойственна Гурееву. Его сюжет строится, скорее, с помощью фиксаций
образов и состояний, мыслей и ощущений, — нарратив спрятан за поэтическим
началом.
Фрагменты-абзацы повторяются —
Гуреев часто использует прием рефрена, причем двух видов: дословное повторение
отрывка или похожий кусок текста, но с другим героем, в другой обстановке, с
измененным концом.
Сборник «Тайнозритель»
состоит из трех повестей и одного романа. Сборник открывает повесть «Вожега»1 ,
главный герой которой — мальчик Петя, приехавший из детдома в Вожеге в Москву к
глухой тете. Вторая повесть
— «Калугадва», дебютное произведение
автора, вышедшее в 1997 году в журнале «Октябрь». Здесь в центре внимания тоже
одинокий мальчик, Женя. Повесть начинается с похорон его матери. За ними
следует роман «Покоритель орнамента», вышедший в 2013 году в «Знамени». О
сюжете здесь говорить сложнее всего. Это — сборник рефлексий, осмыслений и
переосмыслений прошлого и настоящего. И завершающее произведение сборника — повесть «Тайнозритель», о забытой в детдоме девочке Феофании и
женщине, приютившей ее.
В роли двигателя сюжета
выступает, как правило, главный герой. Но в контексте гуреевской
прозы «движение» довольно условное. Поскольку нарратив вторичен, то и
логичность, последовательность, мотивация действий (как, впрочем, действие в
принципе) персонажей не являются необходимостью. Здесь, скорее, наоборот: сюжет
двигает героя.
Но внимание все же
акцентировано на одном персонаже — протагонисте или, лучше сказать,
лирическом герое. Только за его действиями, а точнее, чувствами автор следит на
протяжении всего произведения. Например,
в повести «Вожега» персонажи
— почти все жители коммунальной квартиры. Но они появляются в
повествовании только тогда, когда Петя обращает на них внимание.
Это смелая и необычная игра с субъективацией. У такого переключения — особые свойства и
задачи. Новый персонаж, появившись, захватывает все пространство текста. Герой
вырисовывается полностью за один раз: фиксируется его настоящее, вспоминается
прошлое. Появляясь вторично, он только взаимодействует с главным героем. Таким
образом, получается целая галерея лиц, которые как бы создают декорацию.
«Для меня повесть “Вожега”, — говорит сам
Гуреев, — стала еще одной попыткой обнаружить некую внутреннюю интонацию,
состояние, если угодно, звучание Москвы 50–80-х годов прошлого столетия, собирательным портретом
людей, живших тогда на Щипке и Зацепе».2
То же самое происходит и в
повести «Калугадва». Но здесь персонажи — те, кто
помнит Лиду, те, кто хоть как-то с ней связан. (Лида умирает еще до начала
повествования). Главный герой — ее сын, Женя. Маленький мир поселка для него
становится вечным напоминанием о матери. Он ищет ее повсюду — в ее комнате, в
квартире, во дворе, на карусели, в соседней деревне.
В заглавие вынесено название
станции, где Лида познакомилась с отцом Жени. Место для мальчика почти
мистическое. Поэтому и название записано неправильно, как бы на слух: «Калугадва» вместо «Калуга два». Отец, которого он никогда
не знал, приезжает на похороны. Вдруг. Мальчик ищет мать и в нем, но не
находит.
Для описания жизни окружающих
протагониста персонажей
Гуреев использует слово «бытование». Его герои — обыватели. Они
живут как придется, куда «жизнь заведет», не пытаясь навязывать окружающей
реальности собственные смыслы. Тихо и покорно строят быт. И даже такое
потрясение, как смерть, выдергивает их из привычного состояния лишь ненадолго.
Эти образы кочуют из
произведения в произведение. Это не всегда только «похожесть» фона вообще, —
иногда Гуреев переносит и персонажей. Например, отец Мельхиседек
появляется и в повести «Калугадва», и в романе.
Именно персонажи, находящиеся
как бы «за» главным героем, создают особенную гуреевскую
атмосферу. Фон состоит в основном из «убогих — глухих, хромых, слепых», поэтому
общее впечатление от таких картин тяжелое.
Главный же герой отличается от
остальных особенным, художественным мироощущением. Не зря в сборнике в центре
внимания всех повестей — дети. В романе большая часть повествования отведена
детству лирического героя. Дети воспринимают реальность острее и ярче, наделяют
пространство элементами сказок, фантазий, ассоциаций, воспоминаний.
В «Покорителе орнамента» много
образов-ключей к пониманию прозы Гуреева в целом.
Например, фотографии —
застывшие навсегда изображения — имеют продолжение в памяти и таким образом
остаются живыми: «…там, внутри светонепроницаемой коробки, свершалось нечто,
имевшее отношение к смещению времени и даже к его остановке».
Категория памяти для автора —
чуть ли не основная. Все его произведения строятся на ретроспективе и
ассоциациях. Цепляясь за предмет, Гуреев выстраивает ряд прямо или косвенно
связанных с ним воспоминаний.
Важна для него и категория
времени. Из-за скачущего повествования — внимание постоянно перебрасывается с
одного на другое — время в гуреевской прозе
практически стирается. (Вообще, все тексты сборника объединены ощущением
обыденного безвременья: все происходит по-разному и одинаково, одновременно и
вне времени.) Особенно это заметно в романе, где повествование перебивается
воспоминаниями и фантазиями, запутывается в рефренах. Здесь уместнее всего —
основополагающий в романе — образ орнамента: линия узора извивается и
повторяется. В таком контексте получает внятное объяснение и само название
романа — «Покоритель орнамента». Рефрен у Гуреева —
не только дань форме, он — еще и отсылка к миропониманию автора, его
представлению о спиралевидности времени, истории,
жизни.
1 Впервые опубликована в нашем журнале (№ 5, 2010).
2
Максим Гуреев. Предисловие к повести «Вожега» // Знамя. № 5. 2010.