Юрий Буйда. Стален
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2018
Юрий Буйда. Стален. — М., ООО «Издательство «Э», 2017.
Имя. Своей если не
любовью, то уж точно неравнодушием к имени Генералиссимуса автор поделился еще
в «Синей крови». При этом он подчеркивает, что не является сторонником
каких-либо политических сил, а имя его героя — аббревиатура из имен отца и
матери. Фамилия у героя шутовская — Игруев: как
лицедей, он словно примеривает маску «отца народов», а потом обретает кольцо, в
которое вместо камня вправлена берцовая кость самого Сталина.
«Угловой жилец».
Якобы таков герой и в жизни, и в литературе. Но так ли это? В отличие от
персонажа «Вора, шпиона и убийцы», Стален не
добивается особого успеха в жизни, хотя начало жизненного пути у обоих примерно
одинаково: детство в глухом поселке, работа корреспондентом районной газеты. Но
если герой «Вора…» постепенно шагает по карьерной лестнице, заводит семью,
вступает в партию, переезжает в Калининград, а затем и в Москву, то Игруев вроде бы не стремится к материальным успехам. При
этом он не против поднять шальных денег, легко достающихся от олигарха (а до
этого — от вора в законе), да и писательской славы.
«Угловой жиличкой» названа блистательная героиня
«Синей крови». Но Сталену, несмотря на его демонизм и
ореол избранности, его «ИГРУчесть», то есть
актерство, все же не затмить образа Иды Змойро — с
ногтями-«полумесяцами», на высоких каблуках, «в чугунном пальто до пят», с
заспиртованным свиным сердцем в сундуке и неизменным ароматом «морвала и мономила»1 .
«Насыщенный эротизм».
Нашим писателям удается вырваться из схимы словесного целомудрия, только
покинув родину (как это сделали Бунин и Набоков), и только на чужой земле
русский может откровенно излить поток бессознательного на бумаге. Герой на
корреспондентском посту осмеливается протолкнуть в провинциальную газету
«возмутительную по своей откровенности фразу», а именно деепричастный оборот,
характеризующий походку женщины: «покачивая красивыми бедрами». Еще раньше
этого с покачиванием «алыми бедрами» в поместье олигарха по щучьему велению Игруева проникает бывшая «плечевая» проститутка. И все.
Ничего более чувственного в описании женщин и секса как такового в романе нет.
Коммунистическая религия, а еще ранее (и теперь снова) религия православная
начисто выхолостили из нас нормальную, светлую, жизнеутверждающую
сексуальность.
Стален
и его нимфы. «Хорошая литература – это всегда хорошая деталь» —
классный афоризм, высказанный автором устами главной героини. У каждой женщины
есть образ, крупный план. Лотта — «глаза цвета дождя», Жуся
— само звучание прозвища с его явными подтекстами и, конечно же, «золотая
нить», ставшая орудием ее казни, Пупа — «инопланетное тело» и ее монолог о
способе сокрытия трупа в домашних условиях на целую страницу. А каков идеал для
героя? Художнику слова больше всего подходит «мамка и самка» — «кто тебе еще
расскажет, что ты пишешь на самом деле?». При этом самые интересные дамы либо
внезапно исчезают из жизни загадочного Сталена, либо
умирают, либо… остаются без какой-то части тела.
Падшие женщины.
Игруева, как и множество
мужчин — и одаренных, и не одаренных интеллектом, — неизменно привлекают
«станки для секса» — женщины, любящие сам процесс и готовые всегда и со всеми.
Но Стален чтит не только практическую пользу шлюх разных мастей – он видит в них нечто большее. Падшие
святы, как свята Дева Мария, ведь «Христос мошенническим образом превратил
позор своей матери в торжество добродетели и веры, заставив миллиарды людей в
течение двух тысяч лет оправдывать падшую женщину».
Главная героиня — дочь проститутки, отдававшейся
палачам в еще не остывших постелях «врагов народа», гетера и шпионка. Фамилия у
Анны Федоровны по-гоголевски говорящая — Страхова. В кульминационный момент
своей жизни она закрыла перед подругой «зеленую дверь, которая на самом деле
была коричневой», чем обрекла ту на поругание. Эта женщина становится для героя
той, кем была Фрина для Праксителя и даже больше –
кем была Маргарита для Мастера.
Монетка.
Девушка, носящая на шее монетку в память об отцовской жестокости, уже
встречалась в романе «Вор, шпион и убийца». Анечка Татарская носила на груди
гривенник, полученный от отца «на мороженое» в день его ухода из семьи. В
«Синей крови» капитан Холупьев дарит испанский талер
своей невесте Ханне. Женщина, меряемая деньгами — реальная или потенциальная
проститутка.
Умственно отсталые.
Имя родной сестры Игруева — прозвище персонажа из
«Спокойной ночи, малыши» (и основанных на этом анекдотов), в которых Хрюша (или Пятачок) неизменно оказывается жертвой. Автор
отмечал сексуальную доступность и нездоровую привлекательность отстающих в
развитии девочек еще в «Прусской невесте» и в «Воре…». А еще в пятерке лучших
рассказов герой называет «Дурочку» Бунина.
Есть и другое объяснение. У избранницы, оставшейся со
Сталеном в финале — слабоумная дочь, прижитая от брака
с потомком сталинского палача. Психически неполноценны некоторые из отпрысков
советской номенклатуры, причем им намеренно даются римские имена (Амурчик,
Август) — с намеком на падение Великой империи. Вырождение народа в результате
многомиллионных репрессий его лучших представителей, физического и психического
насилия над оставшейся частью — вполне закономерный результат советской эпохи.
Некрофилия.
Стален откровенно говорит, что в нем есть темная
сторона. Но это не только «необузданная похоть, жаждущая жизни». Это, скорее, —
торжествующая смерть, распаляющая похоть. В «Воре…» рассказчика заводит вид
женского трупа на Детдомовских озерах. В «Сталене»
ярко написана железнодорожная станция, совокупление с девушкой, которая держит
за руку мертвую подружку и вскоре будет убита сама. А герой смотрит, как по
рельсам мчатся бесконечные составы, и на одном из них едет белая лошадь —
символ надежды, торжества жизни. Когда Игруев сбегает
из «плена» от черных риэлторов, по железной дороге снова мчатся белые лошади.
Копрофилия.
Это и 47 человек, обделавшихся от радости после отмены смертного приговора, и
приключения самого героя у Белого дома в октябре 1993-го, очнувшегося голым в
собственных фекалиях. Увы, большое место в прозе Буйды занимает это самое
говно. Даже о своем творчестве герой говорит: «дристать очередной рассказик».
Хотя эта отвратительная субстанция и составляет определенную часть жизни, из
этого состояния все же лучше стараться выбраться. Это, конечно, мое отравленное
стариной Фрейдом мнение.
А теперь о главном, без чего нет нашей великой
русской литературы — без философии и ее вечных вопросов.
Русский дом.
Гениальна мысль автора о русском доме как о причине умаления личности: «Эта
теснота, это чудовищное противоречие между громадными просторами России и
стесненностью быта — одна из важнейших особенностей русской жизни… Люди веками
были вынуждены ютиться в маленьких избах и крошечных квартирках бок о бок с
теми, с кем зачастую, может быть, и не хотели жить в такой близости, и это
привело к тому, что частному лицу почти не осталось в этой жизни места».
Понятие «угловой жилец», на мой взгляд, имеет особый смысл. (Оно не равнозначно
поговорке «моя хата с краю»: хата — это ведь отдельное жилье). «Угловой» — это
тот, у кого наименьшее число соседей.
Тема пожара.
Буйда считает, что русский дом — всегда горящий. В чтимой героем «Локарнской нищенке» Клейста пожар становится возмездием для
жестокосердных хозяев. В «Уолше» Фолкнера главный герой убивает разорившегося,
но сохранившего былую спесь полковника и затем поджигает собственный дом с
внучкой и зачатым ею от классового врага младенцем. Это месть за то, что,
несмотря на поражение южан, аристократ не признал ровней того, кого раньше не
пускали на порог, счел ниже своего достоинства
породниться с голытьбой. Пожар — это месть люмпена: «Мы на горе всем буржуям
мировой пожар раздуем».
«Советская матрица».
«Тридцать лет я жил на всем готовом, пользуясь системой поддержки, которая была
придумана не мною — я лишь выбирал места, людей и возможности, которые казались
наименее обременительными. И в этой советской матрице у меня
всегда были жилье, еда, одежда, деньги, работа». Человек, взращенный в этой
советской матрице, тоже особый — «гомо советикус». Новый мир, который должен
был быть построен в девяностые, не был построен, не удался, потому что человек
остался прежним, советским. Пили стали олигархами, а Цвяги
— наверное, полицейскими.
Действительно сильным образом становится здание
Госплана, построенное на минах: «Сорок лет тысячи людей занимались здесь
строительством экономики будущего, даже не подозревая, что сидят на огромной
бомбе из прошлого».
Жанр.
В начале романа в эскападах Игруева прослеживается
пародия на русские детективы эпохи девяностых. Однако в нарушение жанра загадки
так и остаются неразгаданными. Экшена и даже классики
в блюдо добавляют по-булгаковски отрубленная голова и
по-тарантиновски отрезанные мизинцы. Потом талантом
автора создается новая магическая реальность, в которой фотокорреспонденты
лают, отец героя женится на целом континенте Австралии, а после смерти изрыгает
изо рта синее пламя, лошадь на железнодорожной платформе становится
бесконечной, у шестидесятилетней старухи оказывается девическое тело. Особенно
удачные миры-локации — Кумский Острог, Кирпичи и
поселок с коммунистическим названием «Красное счастье» (а прежде волшебная
Африка и весь Чудов-Китежград в «Синей крови»)
позволяют говорить о рождении нового жанра, который я бы назвала постсоветской
готикой.
Стален
и Сталин. Один из центральных персонажей говорит, что
«достоинства и недостатки Сталина — это достоинства и недостатки двадцатого
века, полученные в наследство от века девятнадцатого».
«В России бесскровное не может быть настоящим.» Масштабы и
величественность содеянного на Руси становились порой причиной причисления к
лику святых. В этом ряду исторические личности, чьи деяния можно оценивать
по-разному: князь Владимир, окрестивший славян в реках крови, Александр
Невский, разбивший крестоносцев, но оставивший Русь на века во мраке ига,
Николай II, попустивший Кровавое воскресенье и две революции… С точки зрения
русского человека, победа над Третьим рейхом как бы дает Сталину право на
святость. И вот кость (то есть мощи) Сталина становится артефактом — кольцом на
пальце человека, чьей профессией было мучить и убивать. Когда этот магический
предмет достается герою, он чувствует, что это — «чудовище, извивавшееся,
вгрызавшееся в меня». Это кость Сталина-Ленина, вгрызшаяся во всех, кто сросся
с системой и стал плоть от плоти ея — Пилей, Топоровых, Страховых…
По звучанию слово «Стален»
вызывает ассоциацию с Големом, восстающим из мертвых
в гуще мрачных закоулков еврейского квартала. Сталин, воплощенный во
многомиллионных памятниках, портретах, гипсах, стихах, мегатоннах книжных
томов, в высотках, названных по его имени, в особой культуре той эпохи и
возрождаемый вновь и вновь в восхвалениях — не побоюсь этого слова — неосталинистов, начиная с Нины Андреевой, а не так давно
еще на мемориальной доске аж Московского юридического университета, — такой
Сталин умереть не может.
«Never
complain and never explain». «Я
не виноват в этом», — пишет герой о своей роли в гибели больной сестры. Автор
не дает прямого ответа. Игруев чтит отцовский наказ «Never complain and never explain».
Но эпиграф романа, взятый из «Эдипа», несомненно, вопиет о вине жертвы злого
рока и ее жажде покаяния.
1 Юрий
Буйда. Синяя кровь. Роман. — Знамя, 2011, № 3,
http://magazines.russ.ru/znamia/2011/3/bu2.html