Денис Новиков. Река — облака
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2018
Денис Новиков. Река —
облака / Сост. Ф. Чечика, О. Нечаевой; вступ. ст. К.
Кравцова; подг. текста, прим. О. Нечаевой. — М.:
Воймега, 2018.
«Река — облака» — шестая1 книга Дениса Новикова и второе посмертное
издание, выпущенное в свет московской «Воймегой» (первая его книга, «Виза»,
вышла в 2007 году). По утверждению составителей, в этом сборнике «представлено
наиболее полное на сегодняшний день собрание стихотворений и прозы Дениса
Новикова». Издание действительно претендует на статус «полного собрания
сочинений», правда, в одном томе. Но это не «вина» издателей, а «особенность»
автора, чье поэтическое наследие весьма скромное, включая небольшое количество
никогда не публиковавшегося материала (пастернаковское
«не надо заводить архива…» звучит здесь в полный голос). Но у этой
«скромности» есть особые права: прожил Новиков свои «роковые» поэтические 37
лет, а потому количество текстов лишь подчеркивает их качество. И не единожды
критики и сотоварищи говорили о недетской зрелости юного автора и отсутствии
периода ученичества. Ранние его произведения, действительно, отличаются
полновесностью и законченностью высказывания, но стиховое пространство поздних
текстов — плотнее и жестче.
Книга удобно сформирована: три
раздела, включающих соответственно стихотворения из книг и публикаций в
периодике; стихотворения, не издававшиеся при жизни поэта (некоторые никогда не
выходили в печати), и эссе. Каждый раздел выстроен по хронологическому принципу
(почти все произведения датированы). Книга снабжена, как и подобает
академическим изданиям, предисловием (вступительная статья «Заостриться острей
смерти» Константина Кравцова), хронологией жизни автора, примечаниями,
содержанием прижизненных сборников, алфавитным указателем стихотворений
(составители Феликс Чечик и Ольга Нечаева).
Отдельного внимания заслуживает вкладка с фотографиями и документами, большая
часть которых представлена зрителю-читателю впервые. Но в этом благом и
благородном деле есть нечто спорное и спорящее: или однотомность
(а потому одинокость) «собрания», или преждевременность внесения Дениса
Новикова в список литературных классиков (по крайней мере, читательское
восприятие привыкло к определенной исторической дистанции), или некоторая
маргинальность его поведения (в первую очередь бытового и
литературно-братского)…
Денис Новиков (1967–2004) —
фигура в литературном мире особая, жестом и словом подчеркивающая свою
единичность, отдельность, одинокость («Тридцать один. Ем один. Пью один»).
Новикова невозможно поставить в один ряд ни с поэтами-модернистами, ни с
поэтами-концептуалистами, заявившими о себе во весь голос в конце 1980-х —
начале 1990-х, хотя он был самым молодым участником поэтической группы
«Альманах» (Дмитрий Александрович Пригов, Сергей Гандлевский, Лев Рубинштейн, Тимур Кибиров,
Михаил Айзенберг, Андрей Липский, Виктор Коваль).
Великолепное начало творческого пути, вызывающее неистребимое чувство зависти:
в 1985 году стихи публикует газета «Литературная Россия» (поэту 18 лет), в 1989
году — первая поездка за границу и членство в Союзе писателей, в 1991 году —
Англия, радио «Свобода», Би-Би-Си, Бродский… А в 2004-м — Израиль, где он
проживет всего несколько месяцев и будет похоронен женой (вдовой) Юлианой. А между Англией и Израилем — девять лет в «новой»
России (пропасть, отчаяние, боль).
Стремительность, порывистость и
обреченность — вот, кажется, главные слова жизненного и творческого пути Дениса
Новикова. И он с абсолютной, прожитой верностью скажет: «Не меняется от
перемены мест, / но не сумма, нет, / а сума и крест, необъятный крест, /
переметный свет». Необъятный крест, дарованный поэту (неслучайно и обложка
книги «Река — облака» напоминает читателю о кресте):
* * *
…но травы, травы, травы не успели
и трижды опоздали поезда.
И то, что даже пьяницы не спели, —
я должен спеть, сгорая от стыда.
И все, что даже дети не сказали, —
договорить я должен до конца…
Такою жизнью боги наказали
того, кто в прошлой слыл за гордеца.
Поэзия Дениса Новикова — умная
и музыкальная, ироничная и трагическая. Как верно отмечает исследователь, его
лирика «вобрала в себя те русские традиции, которые были ей доступны: влияние
фольклора, литературной песни ХIХ века, блатной песни ХХ века и, наконец,
молитвы, как наиболее духовно зрелого, сакрального, жанра»2 . Часто
читательское ухо ловит знакомые поэтические (и прозаические) цитаты: «за
ухом зверя из моря треплю, / зверь мой, кровиночка, век, / мнимою близостью
хвастать люблю, / маленький я человек» («Черное небо стоит над Москвой»), «бежать
озабоченным кроликом / из книжки любимой твоей» («Тайна»), «ты только
влюбленная щепка / в разбившийся борт корабля» («ты только влюбленная
щепка…»), «когда кричит ночная электричка, / быть мужиком, не спрашивать,
по ком» («когда кричит ночная электричка») и проч.
В своих стихах Денис Новиков
роднит книжную лексику с откровенно низовым «современным городским жаргоном».
Примеров такого соположения в его творчестве множество: «Гадко щерятся
Павлов и Дарвин: / дохлый номер бороть естество» («Мы заснем и проснемся —
друзьями»), «За наблюденьем облаков, / за созерцаньем кучевых / я вспоминаю
чуваков / и соответственно чувих», «а втайне — насрать глубоко» («Тайна»),
«тусуется на Пасху русский дух» («Пасха»), «Сей мир блатной восстал
из блат / и прочих топей, / он отпечатан через зад / с пиратских копий»
(«Быть на болоте куликом…») и т.п. Сам Новиков дает обескураживающе простое и
бесспорное объяснение этому «пристрастию»: есть «долг и любопытство описать
выпавший тебе на жизнь период времени адекватным ему языком. Язык — он не
старая дева, он этикета не признает и собственной “чистотой” не дорожит, он
живет и формулирует» («De profundis»,
1996).
Работа со словом — одна из
главных композиционных скреп и его эссе. «Название Portobello
Road звучит по-русски как-то чересчур поэтично, конфетно, почти как мост Мирабо — само просится в
лирическую пьесу. На Portobello Road,
на Portobello Road… И вроде
уже стихи. А ведь наши встречи и расставания, наши клятвы и забвения клятв,
наши жизненные драмы разыгрываются, как правило, не на Place
Concorde или в Колокольном переулке, а
где-нибудь на скучной Avenue-Street или в жутком
проезде Шокальского. А Portobello Road
знаменит еще на всю Европу своим блошиным рынком. Соседство же любви и торжища
— лакомо для поэта» («Песни Portobello
Road»). Удивительный слух и удивляющее словесное оборотничество, поражающее бескомпромиссной точностью: «Некоторое
время в Лондоне я жил в районе Crouch End, что можно перевести как Скособоченный тупик. Серая
была жизнь, скучная. И я с ней смирился» («Раздача, или Цитатник
распадающегося сознания»). Или такая рокировка, которая не просто игра в слова,
но история человека, страны и мира: «Из “ярко выраженного” Гинзбурга
становится “нейтральным” Галичем» («Второрожденье»).
Или, например, этот прозаический фрагмент, написанный поэтическим пером, не
терпящим лишнего и наносного: «Над психологическим портретом героя думать
надо. Это должно быть такое животное, беспринципная двустволка такая. “Чего
изволите” подонистое. Ну, это у меня получится. Лицо
— инструктора райкома, осанка — римского раба» («Мастер эпизода»). Такая
честная самоирония удается лишь настоящим поэтам. Эта честность заключена в
самой личности поэта, в его отношении (и уважении) к слову и тексту. Иосиф
Бродский определял стихи Новикова как «разговор с самим собой, а говоря с
собой, человек не повышает голоса и не кривляется»3 .
Только такой диалог, лишенный наносного и ложного, рождает настоящее:
На железной дороге
Вот боль моя. Вот станция простая.
Все у нее написано на лбу.
Что скажет имя, мимо пролетая?
Что имя не влияет на судьбу.
Другое имя при царе носила,
сменила паспорт при большевиках,
их тут когда-то
много колесило.
Теперь они никто и звать никак.
А станция стоит. И темной ночью
под фонарем горит ее чело.
И видит путешественник воочью,
что даже имя — это ничего.
В любом тексте о Денисе
Новикове, от статьи до воспоминаний, обязательно мелькнет неизбежное, и уже
неизбывное, «молодой и красивый». Пожалуй, это одна из самых образных
портретных «зарисовок»: «Почти на последнем издыхании, но легко и
непринужденно. <…> небрежной улыбкой и сведенными природой бровями,
двигаясь, точно балерина на битых пуантах, тоненьких ножках, слегка по-бодлеровски сутулясь и томно покачиваясь из стороны в
сторону…»4 .
Но поэтическая самоаттестация иная: «не муж, но мальчик для битья»
(«Игра в наперстки»), «иллюзионист» («Так фокусник захочет
объяснить…»), «ресторанный певец» («Я только заполняю паузу…»), «легкая
вещь» («Включу-ка я легкую музыку, вот что»), «псих» («Считалочка»),
актер-партнер Бома и Бима, но «по внешности не клоун» («Не бойся ничего,
ты Господом любим…»), и, понимая втаптывание
жемчуга в навоз, он накладных не срывает волос и грим не смывает («Как можно
глубже дым вдохни…»). Хронологическое движение книги позволяет нам не просто
фиксировать изменения образа лирического героя, но отчетливо понимать причины
такой динамики:
Я поищу изъян в себе самом,
я недовольства вылижу причину
и дикий лай переложу в псалом,
как подобает сукиному сыну.
(«До радостного Утра иль утра́…»)
Поэт остается поэтом, в себе
сохраняя (пушкинский) протеизм. И у каждого творца
свой «псалом»5 и
путь в Гефсиманский сад, но чаша одна: «улыбкой последней / Нескушного сада зажги / эпитет столетний / и солнце во рту
сбереги» («Нескушного сада…»). Поэт — есть «вечный
водомер, / скользящий по воде, законам непокорный, / химера из химер», его
предназначение — «леску рыбака и душу потревожить» («Водомер»). Поэт —
стихия, рождающая слово и дарующая жизнь:
Будет дождь идти, стекать с карнизов
и воспоминанья навевать.
Я — как дождь, я весь — железу вызов,
а пройду — ты будешь вспоминать.
Будет дождь стучать о мостовую,
из каменьев слезы выбивать.
Я — как дождь, я весь — не существую,
а тебе даю существовать.
И независимо от времен и эпох,
«поэт остается чрезвычайно актуальным социальным и антропологическим типом. Знаете почему? Потому что он отвечает за свои
слова6 . Вольно или невольно, часто
(почти всегда) против собственного желания» («De profundis»).
1 «Условные знаки» (Москва, 1992); «Окно в январе» (Нью-Йорк,
1995); «Караоке» (Санкт-Петербург, 1997); «Самопал» (Санкт-Петербург, 1999);
посмертное издание — «Виза» (Москва, 2007).
2 Дормидонтова О. «Потерянный» лирический герой эпохи 1980-90-х в
поэзии С. Гандлевского, Д. Новикова и Б. Рыжего. //
Филология и культура. 2018. № 1 (51).
http://philology-and-culture.kpfu.ru/?q=system/files/28_24.pdf.
3
Бродский И. Частный голос из будущего. // Новиков Д. Окно в
январе. — NY: Эрмитаж, 1995.
4 Артис Д. Денис Новиков: Потерянное поколение //
http://samlib.ru/k/krasnow_d_j/denisnowikow.shtml.
5 Как удивительно рифмуются «пёс», «лай», «псалом».
6 Выделено Д. Новиковым.