Алла Сущинская. Друг мой, Маршак…
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2018
Алла Сущинская. Друг мой, Маршак… Путешествие по жизни. М.: Вече,
2017.
В
череде юбилеев, выпавших на 2017-й, никак нельзя пропустить 130-летие Самуила
Яковлевича Маршака — прекрасного поэта, переводчика, драматурга, классика
советской детской и просто — литературы.
Едва успевшая выйти к 3 ноября, дню его рождения, книга Аллы Сущинской в череде изданий этого официально объявленного
«Года Маршака» непременно запомнится, как букет подснежников 32 декабря в его
сказке «Двенадцать месяцев». Иллюстрации — работы одного из потомков Самуила
Яковлевича, художника Ильи Маршака. Они красивы и талантливы — не знаменитая
фамилия заставила автора и издателей книги ждать завершения этой оригинальной
галереи.
Книга Аллы Сущинской «Друг мой,
Маршак… Путешествие по жизни» — действительно, простой, но очень
увлекательный рассказ о жизни Самуила Яковлевича. Простой в том смысле, что
повествователь весь растворен в увлекательном сюжете, как, например, рассказчик
в «Кошкином доме».
А сюжет жизни Маршака — это дружба со знаменитым критиком
Владимиром Стасовым, а затем и с Максимом Горьким, как-то разглядевшим в совсем
юном Самуиле талант и будущую громкую судьбу. И морское путешествие 1911 года в
Палестину 24-летнего, но уже весьма известного корреспондента «Всеобщей газеты»
Самуила Маршака. Впрочем, вместо «земли обетованной» будущий знаменитый советский
писатель нашел подругу всей жизни, мать его детей — красавицу Софью Мильвидскую.
Интересны и годы учебы в Британии будущего самого лучшего
переводчика на русский язык Роберта Бернса и одного из лучших переводчиков
Шекспира. С молодой женой он успел вернуться в Россию перед началом Первой
мировой. Во время Гражданской войны Маршак в Екатеринодаре
(сегодняшний Краснодар) работает в газете Правительства Юга России (генерала
Деникина) «Утро Юга», публикуя как антибольшевистские фельетоны, так и весьма критические
статьи по адресу «белых».
Но далее — ни красных, ни белых. Только дети, советские дети,
ставшие его второй семьей. А обэриуты, которых он
кормил, пристраивал, спасал (но в итоге лишь отодвинул их гибель) — стали
третьей…
Здесь я оставляю нить биографии Маршака: удивительная его
жизнь так или иначе прожита, и мой пересказ рассказанного Сущинской
мало что добавит его памяти. Но его книги, сказки, стихи — с
нами: детям — чистое наслаждение, взрослым — повод задуматься. В том
числе — о феномене детской литературы: и в корпусе сочинений С.Я. Маршака, и в
истории СССР вообще. Откуда такой взрыв талантов, имен, всесоюзного внимания?
Вспоминается, как в перестроечное «срывание всех и всяческих
масок» (как выразился Ленин о Толстом), открытия всех и всяческих
архивов всплывали истории о том, как Сталин, правя списки на репрессии и
расстрелы, встретил фамилию Маршак и произнес лишь: «Но Маршак у нас
хороший детский писатель» — и аккуратно перенес ее в лежавший неподалеку
список лауреатов Сталинской премии.
Или когда завистники не сразу, но все же решились
пожаловаться Сталину: «Что такое? Михалков — лауреат Сталинской премии в
1941-м, в 1942-м году!» И Сталин, отвлекшись (возможно, от планов окружения
армии Паулюса, Курской дуги, от переговоров с Черчиллем…), медленно ответил:
«Михалков — канешно, дэтский
писатель, но…»
Честно говоря, не помню, что было за тем «но». Но и неважно:
судьбы знаменитых детских писателей СССР, их непопадание в те самые списки
«врагов», «безродных космополитов»: Михалков (древний дворянский
род), Чуковский (еврей), Маршак (еврей, сотрудник деникинской
газеты) — намекают на некую тенденцию. Словно Адресат тех жалоб и
доносов взял на себя труд исполнить еще и знаменитое пророчество Уистена Хью Одена о том, кто «Боготворит
язык и прощает / Всех, кем он жив / Венчает их головы
лавром». В смысле: опекает писателей, во всяком случае — детских.
Но не будем все сводить к проницательности собеседника
Горького, Уэллса, Роллана, Фейхтвангера… Есть немало
других примеров высочайшего внимания к этому жанру. Вспомнить, вдуматься:
именно в этом жанре «работала писатель» Екатерина Великая, большая часть
творчества «Фелицы» — детские сказки. И попавший ей в
оппоненты Николай Новиков вел журнал «Детское чтение для сердца и разума».
Отступим дальше. Самое известное из произведений Петра
Великого, «Юности честное зерцало» (1717), строки: «Не утирай губ рукою,
но полотенцем, не облизывай перстов. Когда перестанешь ясти,
возблагодари бога, умой руки и лице и выполощи рот»…
М-да, автор «Мойдодыра» («надо, надо умываться…»)
стоит вполне в многовековой русской традиции.
Еще далее: сам Симеон Полоцкий
составил несколько книг для детей, включая «Вертоград многоцветный» (1680). И
наш первопечатник Иван Федоров в своем «Букваре» поясняет: напечатан он «ради скорого младенческого научения».
Традиционное ли в том чадолюбие, устремленность ли в общее
будущее? Особенности отечественной детской литературы как раз лучше различимы в
период ее уникального расцвета, в пору создания знаменитого Детгиза,
когда Самуил Маршак возглавил его Ленинградскую редакцию.
Алла Сущинская пишет: «Горький в
Сорренто внимательно читал маршаковские журналы с
новыми именами и новыми историями. Складывалось великолепное сообщество будущих
классиков. А в это время не дремали первые советские революционные
педагоги-педологи, педанты и чинуши. Они продвигали
постулаты, что новый советский человек должен с младенчества воспитываться
по-новому, привыкать к суровой правде жизни. Теоретики нового воспитания стали
активными оппонентами Маршака. Утверждали, что “Детки в клетке”, “Багаж”,
“Сказка о глупом мышонке” “вводят советских детей в заблуждение”. Маршак
возмущался, что бюрократы-теоретики «искусственно подгоняют взросление детей».
Точку в этом споре поставил Горький, заявив: «Ребенок до
десятилетнего возраста требует забав, и требование его биологически законно…»
Его статья «Человек, уши которого заткнуты ватой. О безответственных людях и
детской книге» в «Правде» от 19 января 1930 года гремит: «Нельзя
позволять безграмотным кальмам (производное от фамилии
противника. — И.Ш.) — травить талантливых маршаков!».
Еще более властную «точку» в споре с «правильными» бездарями Горький поставил
на Первом съезде советских писателей (1934), доверив Маршаку доклад по детской
литературе, фактически ставший многолетней программой.
Одна глава книги Сущинской так и
называется: «Призыв Маршака: “Все — в детскую литературу!”» И список им вовлеченных, действительно, поражает. Общеизвестен сюжет
«Маршак и обэриуты». Маршаковский
«Госиздат», журналы «Новый Робинзон», «Еж», «Чиж», «Сверчок» не просто давали
несчастным советским абсурдистам средства на жизнь, но и целые новые
направления их творчества. Хармс, Введенский, Олейников, Шварц…
Сущинская
пишет: «Он обращался ко “взрослым писателям”:
“Попробуйте-ка написать детскую книгу. Это для вас своего рода экзамен и
великая честь”». Среди его авторов — сегодняшние классики русской советской
литературы: Николай Асеев, Вениамин Каверин, Борис Лавренев, Осип Мандельштам,
Виктор Шкловский, Евгений Шварц, Аркадий Гайдар. Когда Алексей Толстой принес
перевод сказки Колоди «Приключения Пиноккио», Маршак
попросил Толстого свободно, по-своему, пересказать эту историю. Илья Яковлевич
Маршак, младший брат Самуила, инженер-химик, известный советский писатель,
псевдоним М. Ильин, отвечал в первом детском журнале СССР за «Химическую
страничку»…
Л. Пантелеев (автор «Республики ШКИД»), Борис Житков и
Виталий Бианки, наученные Маршаком, как и о чем
писать, — тоже известные примеры. Но кроме того —
Ираклий Андроников, Михаил Зощенко. («Я повысил свою
квалификацию от того, что поработал для детей. Я научился выражать свои
мысли еще более сжато и более четко. Детская аудитория более
современна и, стало быть, более народная».) Но Пастернак (тоже
публиковался в «Новом Робинзоне»)!
Кажется (простите вольно-шутливую фантазию, навеянную этим
списком), Маршак, попадись ему — смог бы «привлечь» и самого Кафку. Приободрил
бы, вдохнул оптимизма. «Так, Франц Германович, что у вас тут? Грегор Замза, превращается в
жука? Оч-чень интересное начало. Далее… м-мрачновато… А знаете, у моего друга Чуковского есть «Муха-Цокотуха», «Тараканище»… — Сия шутка, в общем, еще и мостик к теме
могучего человеческого влияния Маршака — без которого «чудо обращения» в
детские писатели было бы невозможно. Список свидетельств в книге подобран
убедительный.
Сын Самуила Яковлевича Иммануэль
Маршак, известный физик, так вспоминал о работе своего отца с авторами: «Самой
большой заботой отца было спасти от “небытия”, от «невыраженности»,
заложенные во встреченных им людях таланты. Многих литераторов отец побудил к
творчеству, помог “поставить голос” ценой многих дней и бессонных ночей общей
работы (отец даже не ставил своего редакторского имени на многих десятках
книг)».
В Великую Отечественную Маршак попал в еще один список:
личных врагов Гитлера. Такой чести он удостоился за беспощадную серию плакатов
в «Окнах ТАСС». Кукрыниксы рисовали, он сочинял
подписи:
Днем фашист сказал крестьянам:
Шапку с головы долой!
Ночью отдал партизанам
Каску вместе с головой.
«Они лаконичны, как выстрел, — говорил Корней Чуковский об
этих подписях, — и хотя написаны для взрослых, я вижу в них один из триумфов
новой детской поэзии, так как, только пройдя многотрудную школу творчества для
маленьких детей, можно достичь такой четкой структуры.»
На обертках каши и махорки были его стихи:
Бойцу махорка дорога / Кури и выкури
врага…
Хотел отведать каши влиятельный барон / Теперь
на грядке нашей пугает он ворон
На гонорары и премии авторы, сложившись, купили именной танк.
Назвали «Беспощадный» и передали 6-й гвардейской танковой бригаде. Стоя на этом
танке, Самуил Яковлевич читал бойцам свои стихи.
Представим этот момент его богатой биографии. Тут и
материальное, веское — танк Т-34 образца 1944 года весил 32 тонны, — и
признание его заслуг, действенности его поэзии. Настоящее единение со своим
народом и… рисковая балансировка: именно так я представляю Маршака на
собственном танке. Наверняка он читал не только свои «агитки» — строчки,
известные бойцам и по пачкам махорки и каши. И благодарная аудитория, и
фронтовая обстановка могли показаться ему подходящими для его самых сокровенных
строк.
«Контролеры», которые ругали даже его «Багаж» — за «даму»,
слишком пекущуюся о вещах (Чуковского ругали и за унижение профессии трубочиста
в «Мойдодыре»), были далеко в тылу, и можно было
читать из Бернса, сонеты Шекспира и даже самые свои озорные стихи, совместного
с Хармсом авторства…
Способность к невинно-детскому или сюрреалистическому взгляду
на жесточайшие жизненные реалии сближала Маршака с обэриутами,
так сказать, «концептуально». Псевдонимы Маршака: Доктор Фрикен,
Уэллер, С. Кучумов, С.
Яковлев — менее известны, заслонены его громким именем, но все же чем-то
напоминают хармсовские: Шустерлинг, Дандан, Писатель Колпаков. А его «Человек
рассеянный» (Это что за остановка / Бологое иль Поповка? / А с платформы говорят…) — едет ведь
по самому скандальному в русской литературе маршруту:
«Путешествие из Петербурга в Москву». Пушкин, как известно, написал едкое
опровержение Радищева: «Путешествие из Москвы в Петербург». И, получается, им
обоим ответ: маршаковский Рассеянный, спящий в
«отцепленном вагоне», изредка вскидываясь: «Что за станция такая?». Трудно и
придумать более бесполезную для социализма тему. Но у Маршака есть и десятки
полезнейших стихов, с пушкинской ясностью описывающих строительство Днепрогэса,
работу пожарных, почты. И в каждом своем выборе Маршак органичен и свободен:
депутат, член Правления Союза писателей СССР и пушкинский поэт — «ты царь, живи
один».
Еще Александр Блок успел заметить Маршаку: «У вас есть свое
Солнце». И он им щедро делился с детьми, взрослыми детьми, пожилыми детьми.
Алла Сущинская завершает свою книгу
светло и уверенно: «Книги Маршака — давно уже не его биография, а наша. Стихи и
переводы поэта идут с нами по жизни с детства до старости».